Для чего одни люди пишут о педагогике, а другие читают? Читают, а потом пишут сами или хотят написать (пишут в уме)? Они ищут друг друга, идут на зов созвучных чувств и мыслей. Очень часто это сообщения в будущее и ответы в прошлое. И хотя эта «переписка» курсирует поверх пространственно-временных барьеров, она дает самую надежную опору самостоянию человека.
И дело тут не в «связи времен» и «нахождении читателя в потомке» — все дело в передаче—получении ключей, уникальных способов понимания проблем. С наследием Соловейчика тоже без этого не обошлось. Сегодня мы публикуем размышления учителя, написанные для себя несколько лет назад. Они не приурочивались к юбилейной дате.
Недоумение и тревога
Как не заметить: сами дети общаются гораздо эффективнее взрослых, они изначально несут в себе все то, за что борется система образования: любознательность, творческие способности, желание общаться и познавать мир. Но мы, учителя, не даем им возможности говорить.
А дети — люди гибкие, их потенциал к восприятию окружающих условий и включению их в свою картину мира практически безграничен. Амонашвили говорит: «В жизнь ребенка учителя начинают входить со дня его поступления в школу... и редко кто думает, что нужно войти в жизнь ребенка не со своими задачами и заботами, а с тем намерением, чтобы именно в ней найти задачи и заботы самого ребенка и помочь ему справиться с ними. Иначе учитель вносит в жизнь ребенка недоумение, тревогу, а не зажигающий его огонек».
Как почувствовать заботы ребенка? Как помочь ему справиться с его задачами? Как учесть его выбор? Трудно. Потому что выбор и свобода неразрывно связаны. И всякий раз, как только речь заходит о деятельности человека, моментально возникает эта связка: выбор и свобода. На мой взгляд, именно воспитание человека, выбирающего быть свободным, может послужить основной задачей воспитания.
Нельзя без масштабных задач
Это, конечно, не новость, достаточно открыть книги Соловейчика: «Говорить ребенку: «Ты должен, ты обязан, это твой долг, мало ли, что тебе не хочется, в жизни многое не хочется, а надо делать, мне, может быть, тоже не хочется на работу ходить» — это все равно что охаживать его ремнем и приговаривать: «Будь счастлив, сколько раз тебе повторять, чтобы ты был счастливым!»
Задача, которую таким образом решают, — грубая одноходовка. Тем, кому кажется, что учить — просто, предлагаю научить какого-нибудь первоклассника, умеющего, например, просто складывать, складыванию в столбик. А потом проверить, чему ребенок на самом деле научился. Результаты впечатлят любого. Вернее, их практическое отсутствие. И скорее всего впечатлит количество усилий, «нервов», потраченных на такое обучение. Учить, научить — это искусство, а не «делай так».
Декларация же «он должен» формирует у ребенка усталость, ситуацию неуспеха, снижение активности, ощущение потерянного времени и другие отрицательные эмоции.
Тут и к Соловейчику не ходи: «Не вертись», «Сядь прямо», «Я жду тишины». Сомневаться не приходится, ребенок должен учителю. Учитель хочет, чтобы его ожидания сбылись. «Слушайте внимательно! А Иванов почему не слушает?.. Открыли тетради. О чем мечтает Сидоров? Очень интересно! Открывай тетрадь». Учитель думает, что выбор ребенка, раз уж он находится на этом уроке, связан с выбором учителя и ученик не должен мешать. Вот так: прямо и в лоб.
Или, например, учитель объясняет ученику раз за разом что-то, а ученик не понимает. Вместо того чтобы поменять парадигму объяснения, прояснить те основы, которые ученик не понимает, пойти от доступного ученику, учитель начинает нервничать и давить: ну не дано тебе, не дано!
Если убрать причину
Уже подумав «они должны», учитель совершает насилие над выбором учеников в своей голове. А ребенок сопротивляется этому решению. Вот и вся диспозиция неудач.
Мысль о том, чтобы удовлетворить чужие ожидания или попросту чтобы взрослому было комфортно, порождает в ребенке дискомфорт и мало что меняет к лучшему. Урок. Ребенок отвлекся, учитель это видит. Учитель возмущен. Прячет он свое возмущение или показывает его — не важно. Он его испытывает! Но предположим — не испытывает. «Да ему все равно!» — скажете вы с толикой неприятия. Но что, если учителю не все равно, а он при этом не возмущен? Тогда психологическая проблема превращается в педагогическую задачу. И всю мощь педагогической техники, которой он владеет, и мудрости, которая у него есть, учитель может употребить на то, чтобы вернуть ученика в урок. А может не употребить — это выбор учителя, который в любую секунду может оценить, как влияет поведение ученика на педагогические и воспитательные цели урока.
Дети отвлечены? Они в большинстве и не заметили отвлекшегося товарища, если только сам учитель не акцентировал внимание на ситуации. В то же время это четкий знак, что где-то урок можно подкорректировать, сделать оптимальнее.
Врагам «попустительства»...
У меня есть надежда, что если человек пришел в учителя, это произошло не просто от безысходности, оттого, что он ничего не умеет, или оттого, что ему нравится властвовать над людьми. Человек пришел, потому что выбрал быть учителем. И в таком случае задачу, что ему делать и что он должен самому себе и детям, учитель способен разрешить сам.
Наше долженствование мы определяем сами. А вот попытка влиять внутри себя на чужое долженствование приводит порой к тяжелым последствиям: «Когда мы сердито внушаем ребенку: „ты должен, ты обязан“, он отталкивается от этих слов, и быть может, на всю жизнь. Заботясь о будущем счастье ребенка, мы требуем от него исполнения долга, а на самом деле отнимаем у него возможность счастливой жизни, отлучаем от счастья», — читаем у Соловейчика. Именно так. Ведь считается, высший пилотаж: дети делают учебную работу «через не хочу», соглашаясь с манипуляциями учителей и родителей. Но разве не стыдно до бесконечности злоупотреблять их хорошим отношением к нам? У нас-то все идет гладко, а вот что будет с ними, не наученными личному выбору? Ведь неизвестно, какие над ними встанут «руководители» в будущем.
Что же взамен? Не учиться? Делать, что хочешь? Отвечу: с одной стороны, разве плохо делать то, что хочешь? Разве когда мы занимаемся тем, что нам нравится, мы не делаем именно то, что хотим? И почему это плохо? И разве нам не хотелось бы, чтобы дети учились именно потому, что они хотят? А с другой — почему вы думаете о детях, что они учиться не захотят? Состояние учения — естественное состояние для любого ребенка, дети учатся постоянно, но только тому, что сами выбирают.
...и сторонникам создания «нового человека»
Насколько интереснее становится задача учения и воспитания, если забыть об этом «ты должен!» внутри себя и дать человеку выбор! Но почему-то именно свобода пугает больше всего: а если? Как пишет Соловейчик, «тут наши фантазии неостановимы». Отмечу: эти фантазии характеризуют только нас. Не детей. Соловейчик пишет: «Для того чтобы он не захотел запретного, мы все время пытаемся создать человека, который не хотел бы ничего сверх того, что ему предписано хотеть».
Я ежедневно наблюдаю, какими средствами мы создаем этого человека. Вот ученик «выбрал учить» математику. И учит, потому что иначе получит двойку. Здесь целых два навязанных учителем и поддерживаемых родителями деструктивных выбора: первый — «двойка — это плохо», второй — «математикой можно заниматься только из-под палки». Детей убедили, что все обстоит так и только так. Они посопротивляются и в конце концов смирятся. И будет каждый человек думать про другого: «Ты должен!»
«Ты можешь»
Это звучит просто, но означает революцию в стиле взаимоотношений, ведь в таком случае у учителя нет внутренних причин испытывать отрицательные эмоции в отношении того, что не получается. Ребенок вертится, не делает домашнюю работу и даже дерзит? Он может. И возникает множество дополнительных путей решения воспитательных задач. Выбор учителя в этом случае учитывает личные потребности его самого и основан на уважении к выбору ученика. В школе, в которой взрослые прислушиваются к ребенку и уважают его выбор, дети в свою очередь начинают уважать выбор взрослых. «Ты можешь» преобразует школу стресса и принуждения в школу радости и свободы. Свободные учителя и свободные ученики тут учатся вместе.
Каждому ученику можно дать возможность распорядиться, причем тем, в чем он ориентируется лучше всего, тем, что он сам выбрал. Ситуация успеха — это когда «мир слушается меня». Если мир слушается, то нет оснований для неприятия как мира, так и себя.
Пусть творчество ребенка повторяет уже известные достижения, даже хорошо, что повторяет: знающий учитель всегда может выбрать такое возможное течение урока, которое наиболее полно раскроет то, что придумали сами дети. Пусть дети изобретают велосипед, главное здесь, что они изобретают. А учителю, интересующемуся выбором детей, очень часто они подсказывают удивительные взаимосвязи предметов и явлений, которых нет ни в одном учебнике. К такому-то учителю дети с удовольствием прислушаются, ведь его советы не носят характера назиданий.
Отношения, построенные на взаимности
Если отношения строятся не на власти, то каждый участник такой учебной среды учится не «в среде», а у среды. Каждый обогащает ее своим участием. Учитель, например, — это разные формы работы, новые условия, множественные точки интересов. Как говорится, он «все время носится со своими учениками». Ученики, разумеется, носятся с ним.
И это, как правило, не пример для других. Мол, проще заставить, дать понять, что надо — это надо. Не баловать.
Но вот мы на таком уроке, где детей не балуют: «Иванов, вот что я сейчас сказала?» — вопрос следует после «Иванов, не вертись», затем — недоуменное молчание Иванова. Прекрасный повод пройтись по поводу дисциплины, отсутствия способностей, отсутствия внимания, неуважения детей к учителю и друг к другу.
Видим: чтобы запугать ребенка, не нужно прикладывать много труда, а вот чтобы побудить его продуктивно, творчески трудиться, от подобных форм принуждения придется отказаться.
«Замечание сделать очень легко, — написано у Соловейчика. — Оно не требует душевных усилий. Но если на замечание наложить запрет, то вам каждый раз придется искать какие-то необычные, нестандартные пути, вы меняетесь, обогащаетесь, и это обогащение, этот поиск делают вас более интересным для ребенка человеком».
Я спрашивал многих учителей, каким они хотели бы видеть настоящего учителя. Это очень интересный вопрос, ответов на него — множество. Я предлагаю собственный. Я бы хотел видеть учителя счастливым.
Это значит — выбрать быть свободным, любящим и счастливым.
И, став таким, нести этот выбор нашим детям.
Мы их научим — потому что дети сами научатся у нас.
И они научат нас быть еще свободнее и счастливее.
Так, как они умеют, — открыто и радостно.
Владимир Погодин
