В рамках IV Международного фестиваля искусств «Вдохновение» в Зеленом театре на воде труппа No Gravity итальянского режиссера Эмилиано Пеллизари и музыканты RomaBarocca Ensemble представили спектакль «Ария», основанный на уникальном постановочном трюке, отменяющем земное притяжение. Рассказывают Сергей Ходнев и Татьяна Кузнецова.
«Вдохновение» накрывает зрителей повсеместно: на главной аллее ВДНХ, на площадях и аллеях, на сцене Зеленого театра, устроенной на одном из останкинских прудов. Это «парковый» фестиваль, наиболее демократичная его разновидность; давным-давно ставшая частью жизни европейских городов, она в последние годы старается укорениться и в Москве, климат которой отнюдь не гарантирует успеха мероприятиям на открытом воздухе. Но «Вдохновению» этого года московская жара только способствовала, а вот поздний закат заставил задержать начало «Арии»: главный визуальный козырь No Gravity играет только с наступлением темноты.
Трюк, изобретенный основателем труппы итальянцем Эмилиано Пеллизари, поражает с первой секунды: его артисты действительно летают. За сетчатым, еле заметным занавесом они порхают, кувыркаются в воздухе, неспешно уплывают куда-то в колосники, сплетаются в прихотливые узоры, ходят вниз головой и проделывают акробатические невероятности, едва шевельнув пальцем руки. Их легкие тюлевые костюмы и шелковые завесы, заменяющие сценографию, тоже ведут себя не по-земному: парят пухлыми облаками, как на картинах барочных мастеров.
Автор этих сценических чудес не претендует на звание хореографа, даже режиссером в традиционном понимании его назвать трудно. Пеллизари — маг сцены, такие существовали еще до Рождества Христова, но перевелись к началу ХХ века. Новейшие технологические приемы — вся эта дематериализация посредством дублирующих видеоизображений, пространственные игры с помощью 3D, проделки виртуального компьютерного мира — Пеллизари не интересуют. Его эксперимент чист: изучив волшебные эффекты и оптические фокусы далекого прошлого, он применяет их сегодня, пользуясь услугами современной театральной машинерии. Как и сценографы старинного театра, Эмилиано Пеллизари обращается прежде всего к глазу и воображению зрителя, стремясь скорее поразить и развлечь, чем овладеть умом и чувствами подопытной публики.
Его квазибарочная «Ария» — это, по сути, дивертисмент. Двухчасовая череда номеров — арий, дуэтов с хореографическим сопровождением, чисто пластических сцен,— каждый со своей визуальной изюминкой. Иногда огорчительно незамысловатой, как в пикировке на музыку из «Служанки-госпожи» Перголези (арии «A Serpina penserete» и «Stizzoso mio, stizzoso»), где певцы застыли неподвижными куклами в своих исполинских кринолинах, а торчащие из-под них ножки танцовщиц проделывают примитивные па. Иногда обескураживающе китчевой — как в номере, где светящиеся ткани изображают перекладины распятий, по которым карабкаются на небо и Христос, и оба разбойника под первый номер из «Stabat Mater» того же Перголези (сопрано Сюзанна Бунгард одета при этом в пышное монашеское одеяние). Иногда — забавной, как в арии «Son qual nave», где контратенор Анджело Бонаццоли сидит в утлой фанерной лодчонке, вокруг которой из кипени волн выскакивают обнаженные русалки, выписывая телами соблазнительные кренделя. Иногда — почти балетной, как в сценке с козлоногими сатирами и вакханками, сплетающимися в причудливо-эротичных арабесках на земле и в воздухе под солирующую флейту одетого в тунику музыканта с бараньей головой (на музыку ре-мажорного флейтового концерта Вивальди).
А соответствующая известной легенде иллюстративная сценка с ночным явлением черта-скрипача и композитором, записывающим на летающих листочках инфернальные мелизмы, сопровождала исполнение «Дьявольских трелей» Тартини: уж шлягеры так шлягеры. Музыкальная часть «Арии» — увеселительная презентация старинной музыки, попурри, в котором помимо хитов XVIII века фигурируют и пролог к «Орфею» Монтеверди, и чакона Джованни Феличе Санчеса, и анонимные тарантеллы. Вокалисты работают с милой приблизительностью, игра ансамбля (две скрипки, флейта или гобой, виолончель, теорба или гитара) стильна, но без претензий — все в самый раз для того, чтобы соответствовать любовно-шаржевым экзерсисам Пеллизари на тему барочной театральности. Но сами номера — даже грешащие затянутостью или неудачным решением — все равно держат внимание зрителя, заставляя неустанно гадать: как это сделано, как вообще возможны эта космическая невесомость и сам этот воздух, в котором так непринужденно плавают артисты? В конце концов, по-итальянски aria — не только вокальный номер, но и просто-напросто «воздух».
