Сегодня 13 марта 2011 года.
Как обычно, по воскресеньям, в три часа дня, раздвоилась на две передачи. По НТВ больше десятка лет смотрю игру интеллектуалов с Петром Кулешовым. И в это же время Шах беседует со слушателями на радио "Мегаполис".
Дорогой Владимир Владимирович! Впервые к передаче не было ни одной претензии. Нигде не щемило, не царапало. Не тошнило.
Моя весьма неглупая Л. однажды сказала печально: "Шахиджанян в личном общении умный, тонкий, ироничный… Почему в своих публичных выступлениях он другой?" – "Наверное, - ответила ей, - считает, что массам требуется иное. К сожалению".
Вот сегодня Шах в передаче был тем самым, которого так не хватает – лично мне и иже людям моего склада.
Он начал передачу, объявив, что всем, кто пришлет эсемэски – предскажет ближайшее будущее. Что уже было забавно. Шах не совершал пошлых словесных кульбитов, которыми забито нынче Эрнстово телевидение. Он не талдычил про секс. Разверните любое издание – все нынче ПРО ЭТО. Уже давно не озабоченных тошнит. Он не хвастался своими преклонными летами, как бы, намекая, что я с вами – дражайшие «цветные подростки». В таком стиле работает мощная американская индустрия массмедиа. Шах прочитал два небольших прозаических отрывка. Это с его неповторимым голосом у него получается замечательно. На мой вкус, Алла Демидова или Смехов – отдыхают.
Да, Шаху семьдесят, через пару недель будет даже семьдесят один. Это очень здорово, что он всегда что-то ищет, экспериментирует, пробует. Но только сегодня мне показалось, что ближе всего он подошел к самому себе – попробовав раскрыть свою индивидуальность. Проигнорировал дешевые трюки, пошлые интонации и дешевку.
Впрочем, всю передачу не слушала. Только куски. Но какая-то обнадеживающая вера в реализацию этой замечательной личности очень сильно обрадовала. И дала надежду.
Пока я записывала все это, Кот Анатоль лежал у меня на коленях. Значит, он солидарен. Кстати, когда мы прощаемся с Шахом, он всегда передает Анатолю привет.
Как упомянула раньше, Шах при последней встрече сделал маленькое внушение за беспросветную лень. Мне стало совестно. Да и память впрямь лучше становится, когда что-то пишешь. Определенно убедилась. За эти дни написала несколько страничек о своем самом старинном приятеле. Перечитывать не хочется. Знаю, что-то может получиться лучше – что-то хуже. Даже у классиков неравноценная проза. Куда уж нам – компьютерным самозванцам!
Заметила, что легче всего излагается на страничках то, что касается нашего всеобщего Папы Шаха. Задумалась – почему? Оказывается, все просто. Даже не потому, что живет он от меня в пяти минутах ходьбы и вижу его чаще. Чем кого-либо еще. У него совершенно непохожее отношение к претензиям. Долгое время, просмотрев или прослушав его передачи, высказывала ему нелицеприятные замечания по поводу ляпов, интонаций и прочего… Он выслушивал совершенно спокойно. Никогда не было обид. Иногда он объяснял. Но именно объяснял, а не оправдывался. К примеру, что у него нет помощников, которые полагаются почти на всех передачах, на радио или ТВ. Что на воскресных передачах он в студии вдвоем с редактором, который смотрит на него иногда унылыми, а порой злобными глазами, оттого, что на работу пришлось выходить в законный выходной.
При нашей последней прогулке, когда жаловалась Шаху, что погорело у меня электричество, что надо идти восстанавливать сберкнижку, что надо менять телефонный аппарат… Шах молчал. Я истощилась в жалобах, заметила, какой красоты молодой месяц в небесах. Шах развернул тему звезд и бесконечности и закончил тем, что если я на нолях, то даст взаймы. Вытащил все, что имелось. Это оказалось меньше, чем мне хотелось. Он позвонил на следующий день и предложил больше. В долг я брала последний раз в жизни в 80-х годах прошлого века. Надо было расплачиваться за кооперативную квартиру. Сумма казалась столь фантастической и так угнетала, что года полтора я жила под давлением на грани голодовки. С тех пор поклялась никогда в жизни не денег не занимать. Жить на то, что есть. Даже если нечего есть. Сейчас думаю, что это хорошо. Потому как демонкратические инфляции девяностых годов не были огромадно-пугающими.
Через несколько дней восстановила сберкнижку. Позвонила Шаху, что хочу прямо сейчас вернуть долг. У Шаха был день сна. Это когда он умотается в своем вечном полете и спит с небольшими перерывами сутки. Он так равнодушно пресек мое желание вернуть долг, что это меня чуточку разозлило. Вот теперь придется за ним бегать.
***
Шаха поймала. В четыре часа дня заявила по телефону, что приду и отдам. Кроме денег еще пару книжек. Он отпросился на час. Через час заявилась. Дверь долго не открывали. Владимир Владимирович вел накануне передачу по радио с двух ночи до пяти утра. Говорит, прошло все хорошо. И Шах, и Иванов были бледные, всклокоченные, помятые. Когда я осторожно сказала, что погода хорошая, чуть не обозлились. «Нам работать надо!»
Так жалко Шаха, что слов нет. Все заботы о человечестве, о человечестве, а сам еле живой. Бедный, бедный Шах!
***
На днях Шах возник совсем после полуночи. Радостный и взволнованный. Гордый. Оказывается, на сайте проводятся соревнования на скорость. Настроение у него было как на Олимпийских играх. Веселое и отчаянное. Участники борьбы шустрили десятью пальцами по его "СОЛО", а он ликовал. Взял с меня обещание, что завтра я в качестве зрителя посещу это великое событие. На следующий день уговаривала себя полдня. Потом включила компьютер и оказалась каким-то образом совсем в другом месте. Незаметно прочитала на мониторе повесть Галины Щербаковой. С огромным удовольствием. Компьютерных развлечений было вполне достаточно.
Тем более что в ночь с пятницы на субботу Шах проводил ночное вещание с двух до пяти. Заснула раньше. Но в три что-то торкнуло, пошла слушать. Какая же это была печаль. Звонили очень-очень пожилые люди. С бессонницей, с болезнями, с проблемами. За последние годы я наелась таких разговоров от своих знакомых. Сама уже стараюсь телефоном не пользоваться. Недавно не выдержала. Оказалось – у кого-то умер близкий родственник, у второго собака больна, у третьего кто-то вообще пропал неизвестно куда… Ау! Дети Сталина, «мы к коммунизму на пути» - так пели после войны и еще долго-долго, почти всю нашу жизнь… Видимо, всякие коммунизмы (как и демократии) находятся где-то там, дальше-дальше… Там же где, по Чехову, «Небо в алмазах».
Шах выспался. Сейчас солнышко. Не успела я придумать, как сказать ему что-то успокоительное. Стала кричать в трубку, что у него пугачевский синдром. Петь Алла кончила, теперь, играя глазками на гладенькой мордашке, повествует о настигшей ее любви с интонациями пятнадцатилетней девочки. Не может жить без явления в ящике для миллионов. Впервые Шах опечалился, что сыплю ему соль на раны. Ой-ей-ей!!! Как же его жалко!
Оказывается, после первой удачной ночной передачи повысилось количество учеников. Если вторая была неудачной – то это еще не конец. Надо пробовать дальше.
Флаг в руки, Владимир Владимирович! Как говорил Горький – «Безумству храбрых поем мы песню!»
Может, оно так и есть. Ведь это я – как гетевский Эккерман описываю нашу соседскую жизнь у пруда в Сокольниках. Шах изъявил желание погулять. Сказал – перезвонит позже. Успеем ли перед заходом солнца.
…Солнце заваливалось за горизонт, когда Шах позвонил.
У меня есть несколько телефонов, которые я набираю, не глядя, - начал он.
Десятью пальцами, - уточнила я. Шах ехидство проигнорировал.
Набираю ваш номер и слышу мужской голос.
Вы обрадовались? – попыталась я уточнить.
Хотел тут же повесить трубку. Но голос показался знакомым.
Короче, наш Шах – папа Сережи Шадиджаняна, папа всех, кто прошел "Эргосоло". Даже тех, кто не прошел и не пройдет никогда (это я о себе); он поговорил с сыном, а потом сообщил, что хорошо поел и теперь хочет спать. Пришлось его отпустить к Морфею.
Когда стемнеет, станет совсем морозно. Вот так мы гуляем. Приятели сорокалетней давности. Соседи по Егерскому пруду.
***
Опять ночная Шахова передача через неделю. Слушала не все. Так, местами. Когда на следующий день обсуждали ее, Шах с восторгом вспоминал даму профессора-онколога, уверяя, что у нее в 86 лет совершенно актерский голос с замечательными интонациями. Сообщил, что к нему сейчас приедет слушательница из Краснодара. Хочет отучиться курить. А потом снова на машине домой, в Краснодар.
Скоро, - радовался Шах, - ко мне со всей Европы поедут отучаться курить. - Я тоже за Шаха порадовалась. Он «правильно расставил паруса» - как учит людей, и ведет свой корабль к безникотиновому счастью. Флаг в руки.
Пришел апрель. Тепло. Солнышко. Наконец – весна. А Шах опять где-то летает – то на радио, то на фирме, то с пациентами курительными. Уже и пруд начал потихоньку оттаивать.
Владимир Владимирович, сколько весен осталось нам в долгой жизни? Может, все-таки погуляем на свежем воздухе? Ведь за этот год, с холодов, гуляли раза три. Ведь курильщики никуда не денутся. Тем более вы же сами хотите в конце апреля поехать в Данию, Норвегию, Германию и пр. пр. Так что все впереди!
***
Вот уже и май. Зеленый пористый апрельский пруд растаял. Утки прилетели рано и гуляли босиком по льду. Теперь там вода. По травяному бортику у воды гуляет одинокий гусь. Прошлым летом их было двое. Белых. Не знаю, где они зимовали. Только гусь стал худой и посеревший. Он или шагает неторопливо, или долго стоит и вглядывается в дома, в людей. Такое впечатление, что он не совсем понимает, что происходит с ним. И вокруг тоже. Останавливаюсь около птицы. Мы долго смотрим в глаза друг другу. Чувствуем некое родство. Стали старше на полгода. Посерели. Подсохли с фигур. Поубавилось надежд. Укоротилась еще наша жизнь. Посмотрим, что будет дальше. Видимо, и у него и у меня этим летом будет только пруд. Что – впрочем – тоже в жизни немало!
Шах в апреле вел передачи дневные, вел – ночные… Время от времени сваливался и засыпал почти на лету. Потом просыпался, вскидывал крылья и снова летел, призывая слушателей изучать "Эргосоло", печатать десятью пальцами на компьютере и убеждать всех, что именно в этом и есть залог счастья.
В одну из редких прогулок этого года, когда Шах ненавязчиво убеждал меня писать, призналась, что иногда десятью пальцами пишу о нем от лица Эккермана.
– Это не нужно, - произнес Шах.
Я возразила: - Но ведь настанет время, когда не будет ни меня, ни вас. А записки Эккермана останутся. Шах горестно покачал головой. Наверное, он так не считал.
Шах уехал в последнее воскресенье апреля. Мы говорили с ним, когда машина, ведомая Павлом Вячеславовичем Померанцевым, неслась на большой скорости за пределы области. Настроение у путешественников было отчаянное и радостное.
Изредка Шах звонит из разных заграниц. Он говорит своим красивым голосом с непонятным акцентом. Так говорят иностранцы. Может, в нем проснулся иностранец… Может, города и страны разбудили в нем нечто неведомое… Ближе к середине мая путешественники вернутся. Так мы надеемся: я – Эккерман - и серый гусь у пруда.
***
Шах вернулся. Такой же активный, такой же пылающий. С теми же самыми мечтами покорить мир "Эргосоло".
В мае все цветет, люди надели новые лица. Шах решил гулять. И мы с ним уже гуляли у пруда. Он заигрывает с женщинами, с собаками. Утверждает, что он устал. Вчера чуть не потерял свою машину. Сегодня забыл мобильник. Но все так же - передача на ТВ, передача на радио. Встречи с людьми, о которых он будет писать. Обещает, что будет. Крутеж в фирме, отучает от курения и т.д. и т.д. Наш папа Шах и его полет, и снова полет!!!
О, если б навеки так было!
***
У Шаха новое увлечение – по сто раз в день он измеряет свой сахар. Были весы, шагомер, теперь еще и измеритель сахара. Чтобы сахар не рос, врач велел начать новую жизнь – ходить ножками. Эх, наивная медицина, разве можно убедить крылатых!
Но в нескончаемом полете Шах изредка вспоминает рекомендации доктора, и мы ходим вдоль пруда. Но и здесь наш папа Шах начал использовать время для работы. Во-первых, как уже говорилось, он дарит рекламу "Эргосоло" всем, кто ему приглянется. Или – чья собака ему понравится. Кстати, реклама теперь - твердая открытка, на которой лицо Шаха крупным планом, умное до чрезвычайности. Во-вторых, творец всемирного "Эргосоло" (а это синоним счастья) решил все деловые переговоры по телефону проводить у пруда. Он договаривается с разнообразными банкирами вместе то позавтракать, то пообедать, то поужинать. В остальное время питается яблоком и морковкой. Мне было непонятно – за фигом ему всяческие банкиры. Мне пару раз довелось в таких компаниях со скуки подыхать. Но у папы цель – два миллиона. В эту сумму он оценивает развитие и дальнейшее усовершенствование фирмы. За эти деньги он продаст свои диски и получит вожделенное удовольствие резвиться дальше на ниве надежд всемирного счастья.
Пару дней назад он пришел на пруд вместе с редактором Ивановым. Роман Олегович Иванов поздней весной – персонаж пальчики оближешь! Пушист и почти что улыбчив. Каждую осень, даже в конце лета, Иванов хмуреет, замыкается в печали. Становится похожим на памятник кому-то давно ушедшему. Может быть, даже какому-нибудь классику. Читать то, что пишет Роман Олегович, – лично для меня удовольствие. Он последователен, логичен, краток. Чаще всего мои мысли совпадают с его. Исключительно поэтому считаю его человеком умным. Кроме того, Иванов кондиционен. Со второго взгляда (как определяют джентльменов) замечаешь, что одежда на нем сидит элегантно и подобрана со вкусом.
Мы неторопливо прогуливались вдоль пруда. С Ивановым разговаривать интересно. Шах шел с трубкой. Что-то намечал, какие-то встречи переносил. Интересовался состоянием продаж на фирме. А потом на самом жарком солнце присел «на одну минутку». Минутка длилась долго-долго. Лицо редактора порозовело, потом покраснело. Когда пыталась оторвать Шаха от трубки, он спокойно повторял «Сейчас. Сейчас». Думаю, что он вычищал свой мобильник за последние три года. Хотя, при его всемирном круге общения, может быть и три дня.
***
Недолго музыка играла…
Мы еще раз погуляли с Шахом и Ивановым. А потом Роман Олегович пал. Возле забора больницы он потерял сознание. Вот уже полмесяца лежит в больнице. Мне его очень жалко. Он хороший. Каждый день Шах докладывает мне состояние Иванова. Скорее бы его выписали.
Шах еще пару раз погулял по пруду. У него мечта – сделать десять тысяч шагов. Его красный шагомер, висящий на поясе, раскаляется. Но все никак и никак не складывается сумма.
А бег продолжается – радио, ТВ, встречи, переговоры.
Теперь я называю его Белка. Белка в колесе. Шах не обижается. Ведь он знает, что это так и есть. А разве на правду обижаться можно…
***
Роман Олегович Иванов выписался из больницы. Он похудел и побледнел. Но это ему даже идет. Мы уже гуляли по нашему пруду. Иванов рассказывал, какие замечательные картины приходили к нему во время операции под наркозом. Хорошо бы все-таки он их нарисовал.
Опять безудержная жара! Но мы с Шахом все-таки прошлись часок. Когда уже темнело. Обсудили новости. На прощание Шах, по своему светскому обычаю, поцеловал мне руку и передал привет замечательному Коту Анатолю.
На протяжении этого года, иногда говорила Шаху, что пишу про него. Порою он утверждал, что это совсем ни к чему. Временами относился к этому доброжелательно. Но чтобы я писала обязательно, утверждал всегда. Наверное, он прав. Помогает от недугов. А вот рассказывать дальше о нем – не знаю – буду ли. Очень уж он экзотический человек. Этот мой старый знакомец. Думаю, что в жизни его в ближайшее обозримое время ничего не изменится. Все так же он будет лететь в университет и на фирму, на радио или ТВ. Все так будет отвечать на письма своих слушателей и читателей. Встречаться с тысячами людей, которые интересуются его широкими и светлыми программами.
Если у кого-нибудь хватило терпения прочитать мои заметки до конца, огромная просьба и заранее благодарность – написать пару слов – интересно ли было узнать из моих уст детали жизни этого удивительного человека. Который распахивает свою душу навстречу всем нам без различий возраста, национальности, пола или рода занятий.
С уважением, Владимир Владимирович. Долгих вам лет!
Татьяна Ивановна Лотис.
