Актер Александр Лыков любим как зрителями (его милиционер Казанцев по прозвищу Казанова уже много лет входит в топ зрительских симпатий), так и режиссерами. Сейчас у артиста в работе сразу несколько новых проектов. Среди них — романтическая мелодрама «Семь ужинов» Кирилла Плетнева и сериал «Год культуры» с участием Федора Бондарчука. «Известия» встретились с Александром Лыковым.
— Вы из Петербурга, но снимаетесь прежде всего в Москве. Как вам жизнь на две столицы?
— В последние годы я бываю в родном городе наездами. И нельзя сказать, что сильно переживаю по этому поводу. Разруха 1990-х, конечно, давно позади, но всё равно такого движения, как в Москве, в Петербурге нет...
— Так ведь было не всегда?
— Я помню времена, когда на «Ленфильме» кипела жизнь. Когда я только начинал там работать — 1982 год, — всё еще было. Работали большие мастера. Например, я дружил с Сергеем Микаэляном, который снял такие фильмы, как «Премия», «Влюблен по собственному желанию», «Вдовы». Он был удивительный человек с потрясающей биографией. Заслуженный режиссер — а жил в скромной квартире, в которой всё чинил сам. Как сейчас помню, у него вся сантехника была подвязана синими ленточками изоленты.
Нужно сказать, что Микаэлян был настоящий фронтовик. Служил в пехоте и был в том страшном бою под Ржевом. Всех его однополчан положило в атаке. Его самого серьезно ранило. К нему уже шла расстрельная команда, он лежал и думал, как лучше застрелиться — в рот, сердце или в висок. Но в последний момент немцы почему-то взяли и развернулись. И это событие заложило в нем всё отношение к жизни — чувство радости от того факта, что ты просто есть. Сколько времени прошло, а он мне говорил: «Знаешь, Сань, я так рад, что остался жив!» Большинство его товарищей погибло, и он как бы радовался за всех них.
И в этом чувстве он был не одинок. Есть известное стихотворение Михаила Луконина «Коле Отраде» (с ним еще Тарковский поступал во ВГИК) — о том, что те, кто выжил, проживают жизнь за тех, кто погиб на фронте. Для меня лично оно определяет всё настроение нашего советского послевоенного кинематографа, которое можно смело называть золотым.
Сейчас, конечно, не те времена, однако не так уж все плохо, как порой говорят. Все долго ждали возрождения нашего кино, и для меня лично совершенно неожиданно, что оно идет из самодеятельности…
— Самодеятельности?
— Я имею в виду КВН. Выходцы оттуда сейчас работают почти на всех каналах. Я никогда не следил за КВН специально и лишь недавно наконец осознал масштабы явления. Мне кажется, Александру Маслякову нужно поставить памятник.
Прежде всего, КВН до сих пор реально объединяет страну. Даже больше — всё постсоветское пространство. Потому что там нет никакой политики — только дружба, чувство юмора и талант. А главное — в КВН идут, минуя театральные институты. Это экономисты, дипломаты, технари, которые стихийно стали творческими людьми, а затем превратили увлечение в профессию. И поэтому их отличает невероятная свобода. Они вообще не признают никаких границ. В советское время мы привыкли работать в условиях цензуры, и когда рамки оказались сняты, почти все растерялись. А эти ребята чувствуют себя в новых условиях как рыба в воде.
Когда мне только предложили роль в новом фильме «Гранд», я по старой привычке (которая обычно так пугает режиссеров) написал сценарной группе письмо со своими мыслями о персонаже — о том, как олигарх Лев Глебович Федотов поведет себя в той или иной сцене. А потом подумал — может, я как-то слишком резко берусь за дело? Сел, отсмотрел «Кухню», «Отель «Элеон» (сериалы, выходившие на канале СТС. — «Известия») и понял, что массу моментов, которые я предлагал, продюсеры и сценаристы, выходцы из КВН, уже использовали в предыдущих сезонах. И понял, что им нужно доверять. Свое дело они знают.
— Помимо прочего, сериалы «Кухня» и «Отель «Элеон» были интересны типажами современной российской бизнес-элиты. За все сезоны, кажется, перебрали все возможные типы, однако такого олигарха-самодура все-таки не было…
— …А всех перебрать и невозможно. Интересно, что поначалу мне как на прототип Федотова указали на реального российского предпринимателя. Я его внимательно изучил, но точной копии мы делать не стали… Что можно сказать про моего героя? Это человек, который сделал себя сам. Он уже достиг всего, чего хотел, и теперь делает только то, что приносит удовольствие. При этом деньги его не сильно изменили. Как и раньше, он не чужд простым русским забавам — выпить, поесть, пообщаться с женщинами.
— Зачем он постоянно издевается над окружающими? Это тоже какая-то забава?
— Он хочет, чтобы подчиненные работали, а не спали. У него есть свои представления о том, как все должно быть, и вот таким образом он этого добивается. Это с одной стороны. А с другой — мне кажется, что за всем этим самодурством стоит любопытство. Ему хочется увидеть живые эмоции. Когда ты богат, никто с тобой не бывает искренним. Поэтому он сознательно провоцирует людей. Так он и себя проверяет тоже — где я сам под всем этим богатством живой-то остался?
— Предыдущие герои сериала многое брали у своих актеров. Шеф-повар Баринов, как и Дмитрий Назаров, был болельщиком «Спартака», плейбой Паша сохранил сербские корни Милоша Биковича. А у вас с Федотовым есть что-то общее?
— Я бы не сказал, что мы похожи. Но в нем есть черты характера, которые мне симпатичны или, по крайней мере, понятны. Например, из постоянных обмолвок мы узнаем, что у Федотова была бурная биография в 1990-е — до того как стать банкиром, он жил во Владивостоке и занимался контрабандой японских крабов. А это время мне очень знакомо.
— А увлечение охотой вас не роднит? В одном интервью вы говорили, что у вас есть лесной домик.
— Домик-то есть, но совсем не охотничий. Охота — это не мое, хотя оба моих деда были страстные охотники. Помню, мне было лет девять, мы сидели с дедом в его домике. Окошко было открыто, и было слышно, как где-то далеко стучит дятел. И дед меня вдруг спрашивает: «Хочешь дятла?» Я говорю: конечно, хочу. Он снимает со стены ружье и, не вставая со стула, стреляет. И попадает! Его собака тут же принесла мне дятла в зубах.
До последнего времени мой дядя всё сокрушался, что не может мне передать охоту с собакой. Но для этого нужны силы, время, желание. А я в лесу просто отдыхаю от города. У меня там кошки живут, зверье всякое. Медведи приходят, волки, лисы. Лес потихоньку вырубают, поэтому они постоянно перемещаются и, бывает, подходят к самому дому.
— Не нападают?
— Пока не было. Но ходить на лыжах по ночам я перестал. Там рядом с домом большое поле, где я любил описывать круги, пока однажды не увидел огромные следы на лыжне. С тех пор перестал. От такого зверя на лыжах не убежать (смеется).
— Вы сказали, что эпоха 1990-х вам очень знакома. С какой стороны?
— А мы же все родом из 1990-х. Не думаю, что для кого-то эти годы прошли незаметно. Я до сих пор помню это ощущение — как было жутко и тревожно. Денег не было совсем. Зарплату в театре выдавали яйцами прямо в лотках с подшефной птицефабрики…
— На «Ленфильме» совсем не было работы?
— А на «Ленфильме» мало что происходило, пока не случились «Улицы разбитых фонарей». К первым сериям от безденежья приложили руку почти все ленфильмовские режиссеры — и Бортко, и Светозаров, и Рогожкин, и Татарский. А параллельно Герман снимал там же «Хрусталев, машину!». В середине 1990-х на «Ленфильме» было в работе всего два этих проекта. Я снимался и там и там.
Собственно, на «Хрусталеве» я и познакомился с Германом, после чего он пригласил меня в «Трудно быть богом». Он долго не мог решить, кто должен играть дона Румату. Нас было трое — я, Леонид Ярмольник и еще кто-то. С каждым из нас Герман работал одновременно, фактически отснял по целому фильму, чтобы представить, как должен был выглядеть герой, пока не остановился на Ярмольнике.
— А что вы делали, когда не было работы ни в театре, ни в кино?
— Я примерно год «бомбил» на улицах. И кого только за это время не подвозил. Пьяную сборную по хоккею, которая сумела вся забиться в мою «шестерку». Какого-то парня, который плакал у меня на плече — я возил его до утра и ставил Вивальди на кассете. Однажды даже у бани подобрал абсолютно голого киллера. И да — не дай Бог было напороться на настоящих таксистов. Люди были злые и могли за клиента изувечить. Тем не менее каждую ночь я выходил на работу. И так целый год кормил семью. При этом всё это как-то легко переносилось. Молодые были...
Николай Корнацкий
Источник
