Однажды в полночь, когда я уже собирался отправиться спать, ко мне позвонили. Я быстро натянул штаны, открыл дверь и увидел на пороге лаборантку из моей лаборатории по имени Ш. Ещё до того, как я почувствовал это носом, я увидел, что Ш. пьяна до полного бесчуствия. Стоя на пороге, раскачиваясь во всех направлениях, еле шевеля языком и распухшими губами, она монотонно повторяла: «Вы должны меня лишить, вы должны меня лишить...» Поначалу я вообще ничего не понимал, взял Ш. за руку, завёл в комнату и пытался посадить на стул. Но она неожиданно проворно скинула с себя плащ на пол, задрала юбку и начала снимать трусы. При этом она не переставала повторять: «Вы меня должны лишить». Тут до меня что-то начало доходить, но всё происходящее выглядело настолько абсурдным, что в другой обстановке до меня суть происходящего дошла бы значительно быстрее.
Ш. — татарка по национальности — была красивой девушкой немногим старше
В. почему-то подумал, что это — выходка Ш. Это было грандиозной глупостью, поскольку у Ш. чувство юмора было развито чрезвычайно слабо, а такие слова, как «вестибулярный аппарат», Ш. в деревенской школе, в которой она училась, наверняка не проходила. Но так или иначе В. сильно возненавидел Ш. и это был единственный на моей памяти пример плохого отношения к Ш. Её все вокруг любили. В течение длительного времени каждую субботу и воскресенье мы всей лабораторией ездили на Волгу, пили спирт, пели под гитару и аккордеон песни у костра, варили уху, ночевали в палатках. Ш. курила, пила и хорошо и охотно пела, т.е. ничем не отличалась от остальных участников походов. Словом была своя, как говорится, в доску. И именно это видимо было причиной того, что никто не замечал, что ко всем своим замечательным трудовым и компанейским качествам, эта красивая пацанка давно созрела до кондиции женщины. Таким образом, вскоре до меня дошло, что Ш. требует, чтобы я лишил её девственности. Видимо я был на слишком хорошем счету у женской общественности города. Я поднял с пола трусы, повесил их на спинку стула, обнял Ш. за плечи и стал её уговаривать лечь поспать, мотивируя тем, что утром мы лучше разберёмся с лишениями. Но мой отеческий тон почему-то вызвал у неё приступ рыдания, она обмочила меня слезами и начала выть в голос. Квартира моя была в хрущовском доме, стены были картонные, я чуть не поседел от этого громкого воя. Сообразив, что срочно нужно предпринимать что-то серьёзное, я, поддерживая Ш. за талию, повёл её в другую комнату и повалил на кровать. Я думал, что, будучи дрызг пьяной, Ш. в горизонтальном положении забудет о цели ночного визита и заснёт. Первые мгновения мне показалось, что так и случится, но, сообразив, что я не собираюсь её лишать, Ш. начала яростно (и, слава Богу, молча) со мной бороться. Девка оказалась невероятно сильной и после того, как я брезентовыми ремнями от чемодана привязал её к кровати, меня силы полностью покинули. Я до утра проспал, сидя на стуле. Рано утром осторожно отвязал Ш., надел трусы на обе её туфли так, чтобы она не могли эти трусы не заметить, приклеил на дверь записку, чтобы она просто захлопнула дверь и ушёл на работу.
В этот день я Ш. не видел, но во все остальные дни ни она, ни я ничем не выражали то, что я оказался плохим лишенцем. Прошло примерно пол года, в лаборатории по случаю Великой Октябрьской состоялся междусобойчик. Я появился за столом примерно через час после того, как люди начали отмечать событие и сел на свободный стул рядом с Ш. Публика очень быстро расправилась со спиртным, а я был сильно голодным и напирал на еду. Ш. с интересов наблюдала, как я приканчиваю остатки еды, и вдруг (я чуть не подавился, поскольку никак этого не мог ожидать), глядя мне в глаза сказала: «А я думала, что это произошло и ходила к врачу». Я дожевал то, чем был набит мой рот, и сказал ей тихо, чтобы не слышала сидевшая рядом сплетница: «Ты знаешь, у меня с детского сада правило: лишать только трезвых». На что Ш., улыбнувшись, мне сказала: «Я это уже давно поняла». По тому, как она это сказала, я сообразил, что её уже лишили, и в душе за неё порадовался.
Ваш Леонид Владимирович Андреев
