Как писал в одном из своих романов замечательный русский писатель Борис Львович Васильев, «страна наша состоит из бесчисленного количества изломанных хребтов, вывернутых скул, вывихнутых рук, вырванных ребер, а выбитых зубов уж и просто не счесть: они засеяли всю Русь, от финских хладных скал до пламенной Колхиды. Об эти зубы тупятся стальные лемеха на самых тучных черноземах, а поезда, скользящие по гладким рельсам, вдруг ни с того ни с сего начинают подпрыгивать и трястись, наехав на очередной череп, позвонок или забытый осколок сердца».
«Гималайский пони» (Василий Верещагин, 1875)
Моя личная война началась давным-давно. Во времена моего младенчества и раннего детства радио постоянно говорило про войну в далеком Вьетнаме, так расписывая зверства американской военщины, что страшно было засыпать.
С одиннадцатилетнего возраста и до двадцать первого года моей жизни была война в Афганистане, о которой ходили страшные слухи, а те, кто успел там побывать, мрачно отмачивались.
Потом была война в Приднестровье и в Абхазии, которая зацепила меня несколькими днями личного участия. Потом первая и вторая чеченские кампании, куда я вполне мог попасть, будучи действующим сотрудником правоохранительных органов.
А еще были лихие девяностые со стрельбой на улицах моего родного города и охамевшими от безнаказанности вооруженными «братьками», беспорядки на политическую тему на площадях больших городов, расстрел «Белого дома» в Москве в 1993 году, дефолты и деноминациями и прочие прелести, подтверждавшие справедливость древнего восточного проклятия «Чтоб тебе жить в эпоху великих перемен!».
Мой первенец, моя любимая доченька, родилась через два с половиной месяца после бесланской трагедии, а мои сыновья – за полтора года до киевского майдана. Матушка скончалась за месяц до ввода «вежливых людей» в Крым, а переезд нашей семьи в деревню совпал по времени с началом активных военных действий на юго-востоке Украины.
Новая, нынешняя война пришла на нашу тихую деревенскую улицу на третий день после ее начала: погиб сержант-контрактник, военфельдшер, семья которого жила через три двора от нас в доме старинной, еще дореволюционной постройки. похороны состоялись через месяц, а до них обстоятельства его гибели было предметов деревенских слухов и кривотолков.
А еще была «холодная война», длившая все школьные и студенческие годы, сопровождаемая пропагандистской борьбой за мир во всем мире и информационными страшилками об американской военной угрозе.
Много позже, общаясь с полицейскими из американской глубинки, я узнал, что их таким же образом пугали советской военной угрозой, показывая голливудские страшилки о кровавых русских.
Война напоминала о себе стариками, увешанными орденами и медалями, собиравшимися в каждом населенном пункте 9 мая около памятников Воину-освободителю или у Вечного огня, ухоженными красноармейскими кладбищами, памятниками погибшим известным и неизвестным солдатам.
«Смертельно раненный» (Василий Верещагин, 1873)
Тема войны преследовала нас в наших детских играх «в войнушку», где мы, вооружившись игрушечными автоматами и пистолетами, делились то на «белых» и «красных», то на «наших» и «фашистов».
Война – самое страшное бедствие для нашего народа. «Все переживем и всех перетерпим, лишь бы не было войны!» — говорили наши родители, дедушки и бабушки.
В промежутках между войной был мир.
Иногда он расширялся до масштабов огромной страны из одного конца которой на другой конец надо было неделю ехать на поезде, а потом полсуток лететь обратно на самолете. Иногда сужался до размеров угла в маленькой комнате.
Мира было немного.
Но и в этом, оставшемся от окружавшей меня темы войны, тоже шла война.
Я воевал с самим собой, со своими слабостями, пороками, пристрастиями, привязанностями и эгоизмом. Эта внутренняя война выматывала больше, чем война внешняя. С временем и с приобретенным жизненным опытом я осознал главное: мне нужен мир внутри меня самого, внутри моей личной сущности, того, что называется Истинным Я.
Тогда война перестанет заполнять мое личное пространство и время.
И наступит мир.
Не тот, который существует во времени, пространстве и внешних ощущениях, и который стремительно меняется, а внутренний вечный мир Вселенского Духа, за который столь жестоко уже много тысячелетий воюет обнищавшее духом человечество.
Георгий Епанчин-Мурзин
