Выпуск N 10 от 7 апреля 2003
14.03.2003
Завтра мне предстоит день слежки за очкастой тетей-врачихой
Завтра уже идти дежурить на "Скорой помощи". Опять так сказал Шахиджанян (наверное, это будет интересно). Меня только удивляет, почему ничего не сказали мои родители - по поводу того, что я сутки буду таскаться в машине с мигалкой не ев, не спав и вообще неизвестно где и с кем. Может, не беспокоятся? Странно.
Вообще, папа одно время работал на Скорой. Я его сегодня попросила рассказать, что там в целом бывает и о чем интересненьком можно было бы написать. Папа в красках и по ролям расписал все "достоинства" современной медицины, точнее ее финансирования. И я вывела из этого, что меня могли бы заинтересовать скорее психологические аспекты. (Какое мне, в самом деле, дело до нехватки работников и "худо-бедной государственной поддержки"). Мне кажется, этим уже и так настолько накапали на мозги, что как-то: сообщение "две тысячи шахтеров не получили зарплату за полтора года" уже никого не то, что не удивляют, а всем по фигу. Наверное, я буду напряженно следить за тем, как реагируют друг на друга врачи и пациенты.
Я хотела писать о том, как врачи относятся к страдающим людям: чувствуют ли они, что перед ними отходящая душа и что, по сути дела, они борются с тем высшим, что дает и отнимает жизнь. Или они воспринимают раненое (или больное) тело только как кусок мяса, который должен дышать, питаться, отсортировывать полезное, выводить вредное, etc... и сам человек, который в это время стонет, видит галлюцинации (или настоящую действительность - кто знает), страдает - только мешает искусно делать физическую работу врача (что может быть материальнее дела доктора).
Но папа сказал: забудь про это. Врачам - настоящим - мягко говоря, не до стонов. Если бы каждый из них боялся лишнего крика больного, он сразу ввел бы ему снотворное, чтобы тот заснул уже навсегда и не мучился. Хороший врач - как хороший сантехник: "Так, что тут у нас? Шурупчики разболтались? Сейчас подкрутим". Не могу сказать, чтобы меня это сильно обрадовало: меня почему-то всегда все заботит именно с позиции человека, личности, индивидуальности. И я вот что придумала.
Я прочитала много статей о "Скорой помощи". Все они действительно несколько банальны и как под копирку написаны: нет денег, мало платят, не хватает сотрудников, помощь часто опаздывает, больные жалуются... Но вот интересно: посмотреть на состояние человека, который открывает дверь врачу, возможно, спасителю жизни его матери, жены, сестры, мужа, брата... С надеждой? С укором, что опоздали? Со страхом, что наши врачи и помочь-то не смогут? С благодарностью? Со злостью?
И как реагируют врачи...
В общем, в этом русле... Я думаю, может получиться интересно. Единственное, чего я боюсь, что мне попадется какая-нибудь очкастая тетя-врачиха, которая скажет "Сидеть!" и целые сутки продержит меня на вытянутой струне. И потом не будут же доктора при мне хамить, допустим, пациентам, брать взятки, делать что-то недопустимое. Хотя я и не собираюсь писать в скандальную хронику...
Ладно, посмотрим... Надо сегодня лечь пораньше: впереди целые сутки не спать.
17.03.2003
Мы все будем там, верим ли мы в мир загробный или только в материальный. И хорошо, если в последний день нам будет лет девяносто, мы просто вдруг почувствуем слабость, приляжем на диван. Потом у нас медленно начнет падать давление, нам станет холодно и заболит спина. Родственники вызовут скорую помощь, доктор наклонится и спросит: "Что болит? Эй, что болит у тебя?", а мы уже не захотим отвечать, и только будем слышать, как этот молодой доктор скажет родственникам: "Скоро больная станет беспокойной, знаете в сказках говорят, что они чувствуют последний..., так вот у нее очень низкое давление, она чувствует это и тревожится. Дайте ей поесть, можете положить грелку (она мерзнет) и оставьте в покое. Положение у вас тяжелое, поэтому Вы уж поймите..." ...
Я целые сутки провела на скорой помощи. С доктором, очень молодым, который живет своей работой, и еще с фельдшером, спокойным и добрым.
После этого мне показалось, что я не так живу. Не то пишу, слишком много притворяюсь и выдумываю, когда на самом деле надо не тратить свою жизнь, а делать только самое нужное. Если человек хочет есть - накорми, не задумываясь, что это не романтично. Если человек умирает, попробуй сократить его боль, и ни к чему тут размышлять о смысле жизни и природе смерти. Есть тело. Оно страдает. Телу надо помочь, а душа - Бог ее знает. Нельзя, просто невозможно размышлять о душе, когда рядом лежит человек и стонет от обычной физической боли. Я только после нескольких вызовов поняла, почему так смеялся надо мной доктор, когда я, "журналисточка", спрашивала его, чувствует ли он, что происходит с душой больного, когда тот уже закатил глаза и ни на что не реагирует, чувствует ли доктор, как она покидает тело.
И вообще доктор надо мной много смеялся. Я и сама, честно говоря, в тот момент презирала всех журналистов на свете (и почему-то не причисляла себя к их разряду) за то, что они могут писать (!), выдумывать какие-то глупости - в то время как где-то этот не спавший двое суток врач реанимирует больного, надрывает спину, волоча носилки с очень толстой больной к лифту - а у больной в этот момент инсульт! Едешь после этого вызова по ночному шоссе и думаешь: эти рекламы... неужели у кого-то есть время их делать, рисовать, коптеть над тем, какую загагульку где поставить, чтобы этим больше привлечь покупателя. Как это пусто! Как глупо! Как никому не надо - кроме "праздно шатающейся молодежи" (это слова доктора про моих ровесников, которые мешались под ногами на лестнице, когда мы тащили вниз старичка с острым инсультом, а когда увидели меня - странно же, такая молоденькая и в скорой помощи - резко ринулись узнавать, что же случилось с их соседом-"старпером"). Да, наверное, доктор прав. Реклама - низко, я в нее и не собиралась идти, но культура... Когда мне про это сказал доктор, я ответила, что он спасает жизни, а я уже спасенные, пытаюсь наполнить их смыслом, заставить осознать себя в мире... Но что-то уже и это мне кажется романтичным и фальшивым. Нет! Я всю жизнь буду работать, пахать - и только для того, чтобы он, доктор, пришел после работы, сел у телевизора и заснул под передачу, которую я делала неделю, ночами, и которая нужна только для того, чтобы он спокойно под нее заснул.
Нет, все-таки я решила не уходить с факультета журналистики. Во-первых, уже поздновато поворачивать оглобли, да так резко, сколько можно сидеть у родителей на шее (а если я захочу сейчас поступать в мед - это опять их нервы, первые годы - на их средства...). А во-вторых, не знаю, ради чего я больше хотела бы заниматься медициной. Ради "маниакального" увлечения наукой медицины (как мой папа) - нет. Ради того, чтобы избавлять страдающих от боли - не знаю, я уже через 12 часов стала относиться к больным, как к работе врача, к их крикам - как к признакам болезни, к их боли - как к симптому. У врача не может быть сжимающей сердце жалости: он едет на вызов и шутит, а заходит к больному - и с дисциплиной военного, если тяжелый случай, и с добротой простака, если не очень - делает свое дело. И потом я поняла, что я сама не очень чувствительная, очень редко я боль больного пропускала через себя и плакала от жалости - а со временем, с привычкой это бы совсем прошло. Так ради чего же? Ради доктора?
Да.
Нет! Я не брошу журфак. Но я буду все делать теперь по-другому... Не существует в мире красоты и изящества. Есть жизнь: пить, есть, смеяться, любить... За ней смерть. И доводить себя до слез красивым кино - глупо и праздно. Я постараюсь быть проще. И, возможно, полезней.
Так что же я все-таки поняла за сутки, проведенные на Скорой помощи?
Что влюбиться за 24 часа и понять смысл жизни... - можно.
18.03.2003
Позавчера (когда только вернулась со скорой) я вообще ничего не могла писать. Вчера мне казалось, что я без особого труда напишу книгу - только по-новому.
Сегодня я опять смотрю на луну, и она кажется мне красивой...
Наверное, я пропащий и самый бесполезный человек - хотя я не верю в это. За сегодняшний день... у меня не было ни одной мысли о чем-либо, кроме Скорой помощи, доктора и моей бессмысленности. Да, я смотрю на луну, а где-то там, по дороге едет шофер, доктор с ним шутит. А через несколько минут они оба потащат неподъемную больную к машине, будут шуршать шприцами, дозваниваться в больницы... А я смотрю на луну...
Весь день мне мерещатся к поручням в метро подвешенные капельницы, падающие и хрипящие старушки, я со слезами на глазах провожаю взглядом каждую скорую... Смешно, да?
Наверное, смешно. Мне самой смешно, но уж видно, это я.
В институте... в институте сегодня была теория журналистики, мировая журналистика, экономическая теория... Если бы я не знала, как глупо суицид, мне бы в голову закралась такая мысль. Но что может быть хуже сделать это самой, когда столько врачей изо всех сил пытаются сделать прямо противоположное. Я не хочу возводить их в героику. Для них их работа, конечно, должное. Но эти бессонные ночи, тяжелые дежурства - они, может, сами не воспринимают это как каторгу, не имея, с чем сравнить. Но я знаю это по отцу. Я вижу, какой он иногда возвращается с работы... И сколько за это получает...
Со всей щедростью своей души: могла бы, подарила бы каждому из них дом. Почему так по-детски наивно - дом? Потому что спросите их, чего они еще хотят? Они будут долго думать и скажут: зарплату нормальную...
Говорю о них, как об отдельном классе - тоже смешно звучит, правда? Я вообще стала замечать, что я страдаю какой-то юношеской запальчивостью: взять - и сделать. А иногда она переходит в примитивно детское: вырасту - стану космонавтом. Наверное, у доктора такое редко бывает. И, наверное, он сейчас опять бы надо мной посмеялся...
Что еще? Что еще? Завтра у меня опять английский, опять тупая информатика, опять теория того-то, теория сего-то. И еще чего-то.
Хм! И луна в небе... Я точно безнадежный для общества человек.
19.03.2003
Почему я, волк, хочу в медицину
Я очень сильно скучаю по Скорой помощи. И не понимаю, для чего я теперь живу. Знакомые, которые до прошедшей субботы казались мне самыми умными и талантливыми, сейчас кажутся лучшими среди худших (или лучше сказать, праздно тешущими себя чем-то бесполезным) - нелестное определение. Те, кого я уважала за особо сильное рвение к журналистике и трудоголизм в литературе, - теперь мне чужие, как математики (для меня всегда было загадкой, как иногда очень умные люди посвящают жизнь математике - этой сухой по сути дела игре в ребусы, весь смысл которой сводится к тому, чтобы что-то с чем-то сошлось). На факультете у меня пустые предметы, без которых я не только выживу, но и мозги сохраню яснее. Делать ничего не хочу. Учиться лень. От всего, кроме дневников, тошнит.
В общем, у меня какой-то кризис жизненных ценностей, если сказать заумными словами. Кому нужно то, что я делаю? К какой цели я иду? Что полезного получится от моего труда? И тому подобное...
Но мысль бросать журфак и поступать в медицинский я совсем исключила. Раз и навсегда и твердо знаю, почему.
Я сегодня сидела в буфете после физ-ры (там по телевизору, как в последние несколько дней я стала замечать, пели одни песни про жизнь, про смерть, про боль - как будто ничто другое человечество не волнует). И я подумала, а что же меня все-таки так сильно привлекло в медицине. Ведь я покопалась в себе и поняла, что не только для этих несчастных дедушек и бабушек меня в нее тянет - я хотела бы этого для себя, для своего удовольствия, для своего интереса. Что, у меня, как у волка, кровожадность? Или я настолько не переношу человеческое страдание, что хочу разом - сама - всех от него избавить? Не думаю... Но тогда что же может быть хорошего, что может быть интересного в том, чтобы каждый день видеть людское страдание? Что за удовольствие, что за потребность?
И когда я поняла, в чем причина... у меня дрожь по спине пробежала.
В мечте я представляю, как я, уже умнейший и опытный медик, захожу в комнату с больным. И что же?
Он лежит на диване и стонет. И он боится: мало того, что ему больно, он еще ужасно боится. Потому что он не знает себя; в смысле, он знает себя, свою душу, свой характер, но тело - оно же немного не однородная с нами субстанция - оно наше только на время, мы им пользуемся, но мы не умеем им управлять, не знаем и не видим его. Мы даже боимся его иногда: мало ли что оно завтра выкинет: аппендицит или камень в почках, а может инфаркт или опухоль мозга. И поэтому мы приблизительно знаем, что ему нужно, и холим и леем его всю жизнь, как какого-то языческого бога: провинишься перед ним, будешь небрежно с ним обращаться - он отомстит: метко и очень жестоко. Причем отомстит именно душе, потому что сильную боль чувствует и душа, и мучается она тоже от обычной физической боли.
И вот больной передо мной...
Его душа корчится и просит помощи, потому что вдруг ей стало невыносимо больно - но от чего, почему, за что, больной не знает и не догадывается. Просто болит в левом боку или в голове, но что там происходит - откуда он знает. Его карает его языческий бог - тело. Откуда-то сверху посылает мучения. И больной перед ним невластен.
И тут приходит врач...
Да нет, это не врач. Это такой же бог, который умеет, знает как - обращаться с мучителем больного. Доктор может успокоить его злость и заставить ослабить мучения человеку. Так что доктор не наравне с больным, он наравне с капризным и суровым богом больного - телом. Он знает лучше больного, чем тот сам знает себя. Доктор может помочь ему, а он сам себе - нет.
В такой ситуации доктор - властелин, божество, могущество. А что может быть лучше власти?.. Причем власти в таком положении - абсолютной...
... Меня отшатнуло от этой мысли. Я подумала, что если с такими желаниями я попаду в медицину, я стану или маньяком, или свихнусь (в чем разница, собственно говоря, небольшая). Нет, ни за что. Люди бывают разные. Мне, видимо, чуждо все человеческое - поэтому оставим творить добро добрым. Как мой доктор. А я займусь чем-нибудь социально полезным, но не наделяющим властью. Пусть это просто дарит людям радость. Пусть это дарит радость врачам...
Журналистика об искусстве - я думаю, подойдет.
20.03.2003
"Если бы бросилась на нас собака или закричал кто-нибудь - было бы легче".
На самом деле, гениально сказано. Я бы сейчас лучше не сказала, хотя - это из упражнения по русскому.
Я не хочу быть журналистом.
Да, я наконец-то поняла и призналась себе, что я не хочу быть журналистом. Стоило ради этого сюда поступать... Но...
Я сегодня целый день думала о том, чему нас учат на журфаке, что отличает нас от других студентов, почему я попала сюда, чему я научусь за пять лет? Геморрой, признаться, а не мысли. Но чем еще заняться, когда больше ничем заниматься не заставляют.
Кстати, вот в этом, наверное, и главное наше отличие. Мы лентяи! И все это только приветствуют.
Медики... Они, бедные, зубрят все пять лет эту жуткую химию, биологию, бесконечные кости, от которых свихнуться можно. Утром встал, учебники в зубы, в институт, из института опять за учебники, потом практика, больница, с восьми до восьми...
Журналисты... Девять утра... Звенит будильник. Что там у нас? Основы творческой деятельности журналиста? Нет, не пойду, мне для свежих мозгов надо выспаться. Подойду к третьей паре. Приволоклись к третьей паре. Ясен Николаевич (наш самый лучший в мире декан) перед лекцией спросил нас, как мы выспались - мы, творческие личности, - и рассказал немного про войну в Ираке и внешнюю политику России. Потом мы пошли поболтали с друг другом в буфет - обсудили внешнюю политику России. Еще какой-нибудь скучный семинарчик... Пошли в читалку, получили эстетическое удовольствие от чтения Сервантеса или "Песни о Нибелунгах", может, немного Золя на закуску. И со спокойной душой - домой. Дома. Покушали, полистали поэзию символистов. Сели за компьютер писать дневнички. И все это под страшные мучения о смысле жизни и бессонные ночи с размышлениями над вопросом, есть ли жизнь на Марсе? Где уж тут не стать талантом...
Меня угнетает мое бездействие! Точнее мое внешнее бездействие. Точнее то, что я не вижу причин для такого бездействия. Мне восемнадцать лет. На мне пахать и сеять, а мне дают высыпаться...
И это даже не самое страшное. Я не понимаю, зачем я читаю Золя и Сервантеса. Я не вижу прямой связи этого моего райского времяпрепровождения в читалке с реально ощутимой пользой, которую я принесу человечеству. Мне кажется, я делаю это только для себя. Это великолепно, мне очень нравятся Сервантес и "Песни о Нибелунгах" - но имею ли я право всю жизнь только и заниматься хобби, когда кто-то зубрит ненавистную химию, чтобы помогать больным людям. Куда я дену свои мозги? Потрачу их на то, чтобы где-нибудь в "МК" описывать новое политическое движение девушек - противниц бюстгальтеров? (При этом буду делать это профессионально, то бишь выделять там рабочую и опорную идеи, развивать темы, следить за вариациями восприятия этого текста аудиторией и прочее: подробнее - на кафедре теории журналистики). А зачем я тогда учусь?
Мне кажется (я ни смотря ни на что люблю наш журфак самой преданной и теплой любовью), что у нас, если можно так выразиться, в какой-то степени самообучение. Нам только помогают, учат "каким образом" и "для кого", но не учат "про что" и "с какой целью". Ведь помимо великолепной речи, литературного таланта, эрудиции в мировой литературе и понятия о современном мире, должно быть еще что-то. Кто не выживет без моей статьи в "МК"? И что вообще за жизненная необходимость высказаться перед всей страной? Вот если параллельно с журфаком, этим великолепным местом для развития всего творческого, что в тебе есть, заниматься настоящим делом... Учить ту же самую анатомию или химию - ночью. А утром поспать немного и снова идти в читалку и ловить кайф от скандинавской поэзии и гения средневековых публицистов. Наверное, я чувствовала бы себя нужнее...
"Конечно, все это глупо, - сказала Вера, очень уважаемая мною девочка с нашего факультета, - но это все первый курс. Мне в прошлом году тоже жить не хотелось". Чувствуешь себя как люмпен, выброшенный из общества. "И это нормально. А в следующем году начнется театр, это очень интересно, будешь много работать - смотришь, снова к жизни потянет. Так что пока терпи".
А я согласна с доктором Живаго, который сказал, что творчество не может быть делом жизни само по себе, поэтому надо посвятить жизнь чему-нибудь максимально полезному и затем уже жить параллельно и тем, и другим...
И я ведь сейчас горы могу свернуть - не только в том, чтобы нахвататься развивающих личность и сознание знаний, но и максимально полезных, которыми я потом смогу помогать людям.
21.03.2003
- Мы с тобой с кафедры художественной культуры... Спроси у телевизионщиков или газетчиков - все они действительно хотят работать в журналистике, писать новости... А работающие с культурой... Понятно, что мы хотим не столько писать о ней...
- Сколько самим там быть.
- Да. И не пугайся, если вдруг понимаешь, что тебя не тянет посвящать всю жизнь журналистике. Кстати, с нашей кафедры очень немногие становятся именно культурологами. Один - два человека с курса. Остальные...
- ... спиваются, - добавила я.
Вера посмеялась.
Нет, я не люблю спиртное - поэтому мне не грозит. Но если в ближайшее время я не найду, где себя применить, и к чему стремиться, то я свихнусь - это уж точно. К тому же я теперь все время думаю о Стасе - о моем докторе, к которому я попала на дежурство в Скорой помощи. Я сначала даже подумала, что влюбилась: высоко, серьезно и очень сильно: никогда еще я не видела такого потрясающе умного человека (не считая папы). Но наверное, влюбилась - это немного сильно сказано о человеке, который меня увидел - забыл, хотя, пожалуй, в него действительно можно влюбиться: по-настоящему и навсегда.
И вот я пишу дневники и все время думаю, а как бы он отреагировал на все это. Когда я ему тогда, в машине, сказала, что нам надо писать дневники, он ухмыльнулся, подвигал бровями вверх-вниз, треснул меня по спине и сказал: "А, ну типа, как день провела, что в мозгах проскользнуло? Да? Ну пиши! Пиши!!!". Мне было не то, что обидно: я поняла, что инсульты, больные - здесь не говорят о дневниках. И как-то понятия "Стас" и "дневники" разошлись в моем сознании на разные полушария головного мозга (не к месту шутка). И мне - было обидно! ...
Но я с ним тоже не согласна...
Он доктор. Его жизнь с больными: но на работе больные для него уже не романтические страдающие люди, которым ОН! (О, герой!), должен помочь - нет, это уже просто его работа: с удачным - неудачным результатом. Естественно, ни о каком эстетическом удовлетворении речь уже не идет. Он работает не для себя, а для больных (так же, как экономист или банкир работает не для себя - для денег). Но в отличие от экономиста доктор приходит домой настолько измотанный и усталый, что ему бы теплый ужин, спокойную любящую жену-медсестричку, маленьких детей (ну что, сделал уроки?) - и он счастлив, опять забыв о себе-человеке... А когда же для себя?
Когда проснуться ночью и понять, что ты, может быть, сейчас один на всей планете живешь и не спишь - если завтра вставать пол седьмого утра... Когда в один какой-нибудь момент бросить все дела и пойти по набережной. И попытаться осознать, зачем ты живешь, как нужно изменить себя, к чему ты в конце концов стремишься, посмотреть на мир с высоты птичьего полета - если там больные, их нельзя просто так взять и бросить. Но ведь это уже не пустая романтика... Это необходимые в жизни человека вещи. Без этого он будет жить по инерции, не осознанно - а так нельзя: он на то и человек, чтобы осознавать себя как единицу. А доктору некогда...
По сути дела, ради своей работы он отказывается от себя как от личности. Не спорю, может быть, исчезает много "глупых" вопросов, на которые все равно, пока не умрешь, никогда не ответишь - но не исчезает ли и смысл быть человеком, если над этими вопросами не задумываться?
В общем, я не знаю... Надо быть гениальным человеком (как доктор Живаго или Стас - или мой папа), чтобы быть доктором. Они совершенно не такие, как я. Все мои попытки объяснить жизнь доктора сводятся к тому, что это механические люди: на работу, с работы, телевизор, куча детей, машинальная бесчувственность (как устойчивость) к страданиям людей... Но в реальности: я бы полжизни отдала, чтобы хоть на миллиметр приблизиться к их образу мышления, к их осознанию мира, уверенности в своей роли в этом мире. Они абсолютно не как я. Они живут как-то по-другому, для чего-то другого, для чего я еще не знаю. Иначе просто они не были бы настолько умными. Мне казалось, что они видят жизнь как короткий отрезок (вчера родился, завтра умер), а я с высоты птичьего полета, во всем размахе крыла, со всем смыслом и значением. А оказывается, я с этой высоты даже рассмотреть ничего как следует не могу, а они разбираются в этой жизни подробно, уверенно и не мучаясь. И смеются надо мной. И наверное, есть за что. Я со своей невольной романтикой... (конечно, почитаешь у нас на журфаке мифологию древних и Достоевского - еще на не такую всеохватность потянет).
И опять я пришла к тому же: кому нужна моя всеохватность мысли, когда человеку, чтобы он не мучился, нужно сделать укол - точно в правую ягодицу, без всякой всеохватности и высоты птичьего полета.
Что же: все-таки бросать журфак и идти в медицинский?..
22.03.2003
Значит, любить жареную курицу - наверное, не так уж плохо
И опять пару слов о Стасе... Я глупая? Нет, просто хочу в себе разобраться. Я бы многое сейчас отдала, чтобы снова его увидеть и вытянуть из него объяснение, как он счастлив и что мне делать... Но он , наверное, сейчас или думать обо мне уже забыл, или поморщится, что якобы ему некогда на "романтичных" девочек время тратить: один раз повеселились и хватит. А он, наверное, мог бы мне помочь...
Я все думаю, что он говорил о вере... Когда-то мне все было очень понятно. Но почему лучшие люди - совсем не те, которые по идее должны ими быть. А Стас сказал, что хоть человек, видевший смерть, не может не верить в Бога (он сказал это не так красиво, но я по-другому не выражу), но лично он должен есть жареную курицу в пост - чтобы донести больную с седьмого этажа... (На самом деле, это, конечно, оправдание. Просто он любит жареную курицу). И он - одаренный Богом: он талантливый. А люди с потрясающей силой воли, напрямую отказавшиеся от всего, отдавшие жизнь на то, чтобы до изнеможения трудиться - просто для того, чтобы не быть праздным, и уничтожившие себя ради того, чего в этой жизни никто не узнает - несчастны...
Стас, уплетающий курицу (он меня все-таки убьет, если когда-нибудь это прочитает; но в конце концов, я же не называю фамилий), объясните мне, почему так...
...Наверное, хватит о нем уже писать. На самом деле, я уже забываю его, и передо мной нарисованный мною же герой - чем-то похожий на Стаса. Конечно, мне приятно вспоминать, какую он рожицу состроил нам с фельдшером в лифте, когда мы приехали к "интеллигентной" семье на вызов, где в субботу все, включая больную, явно что-то до нашего приезда отмечали; помидоры в три часа ночи (мне на следующий день так после них плохо было), мое первое интервью с бомжом (кто еще мне мог такое устроить), пяти (не меньше) килограммовые ящики, которые он просил меня таскать на 4-5 этаж и ухахатывался при этом... И надо было видеть, как грозно он в первый раз посмотрел на вновь прибывшую "журналисточку", - я даже испугалась такого сурового врача. Жалко, что все это в прошлом. Сначала мне было даже немного фигово (извиняюсь за слово) по этому поводу. Но сейчас я понимаю, что мне такие встречи - на день, один-единственный в жизни - предстоят еще не раз. Каждый раз так близко к сердцу принимать нельзя.
Поэтому буду ждать пятого курса, чтобы, закончив журфак, получить второе образование - медицинское (чтобы стать как папа, как доктор Живаго, как Стас), а до этого буду мучительно размышлять над смыслом жизни, пытаться стать начитанным и образованным человеком и стремиться всеми силами к естественности... Желаю себе удачи...
23.03.2003
Жутко - описывать ужасы
Всё! Сроки начали хвост придавливать: надо писать статью про Скорую. Я, как обычно, дотянула до последнего.
Даже не знаю, про что писать. Про реакцию больных на врачей, как я хотела? Да, скорее всего. Но тут возникла небольшая проблема: нормально вообще с человеческой точки зрения описывать тех, у кого случилось горе? Потому что если не описывать, то получится что-то очень безжизненное и теоретическое. А описывать - чуть ли не кровожадное.
На самом деле, я как только познакомилась со своим врачом, сразу поделилась с ним откровением, что мне (и это естественно для пришедшего "посмотреть") хотелось бы увидеть что-нибудь особенно жуткое, повергающее непросвещенных людей в шок и тому подобное. Короче говоря, я пришла на шоу - для интереса, для адреналина. И когда мы набрали номер домофона (на первом вызове) и услышали плачущий, но какой-то уже спокойный голос... и доктор сказал: "А, ну все" - и фельдшеру: "Посмертники взял?"... у меня, с одной стороны, дрожь по спине пробежала (оттого, что все-таки я человек, и оттого, что я поняла, что вся моя кровожадность пройдет при мысли, что это не игра и совсем не развлечение) а, с другой стороны, я почувствовала себя маленьким Бивисом или Батт-Хэдом, который трясет головой и с неразжатой челюстью восторженно вопит: "Да-да! Да! Да-да!" Это жутко.
Слава богу, спокойный голос был оттого, что алкоголик, упавший в обморок в туалете, просто очухался, и его жена оплакивала теперь уже только его шишку. Но я очень боюсь, что это ощущение перед подъездом (интереса, даже какого-то азарта в том, что мы говорим о страшном) перейдет и в статью - где я со смаком опишу, как налетали действительно ведь несчастные родственники на моих бедных врачей.
И потом главное, что мне не дает все-таки об этом писать... Наш второй вызов. Он отбил у меня кровожадность (если она и была когда-то) напрочь, очень на большое расстояние и на всю жизнь. Но если уж писать о самых "интересных" (самых неадекватных) примерах реакции родственников на врача, то упускать этот случай я просто не имею никакого права...
Мы приехали на констатацию, как выражаются врачи, - то есть засвидетельствовать уже произошедшую смерть. Но когда мы вошли, родственники об этом еще не знали: они думали, что их дедушка просто лежит уже более получаса без сознания. Они ждали Скорую помощь, чтобы его привели в себя, и тот опять - как час назад - начал передразнивать своего двадцатилетнего внука и играть с собачкой. И тут заходит доктор и готовой принести полотенце, градусник (или что там еще бывает нужно) дочери больного говорит: "Все"...
Она сначала просто смотрит на доктора, не понимая, чего он вообще говорит-то такое (мне даже сначала показалось, что она тихонько сказала "здрасти, приехали"). Потом смотрит еще раз на дедушку. На доктора. На дедушку...
Боже, это передать нельзя - это "не-ет". Но что ты можешь сделать? Ты, посторонний человек. И я. Просто зашедшая "посмотреть". К тому же когда рядом лежит мертвый человек - абсолютно не знакомый тебе... Естественная реакция - плакать; но зачем? Успокаивать дочь? Но ты же никто! И она прекрасно чувствует твою "побочность" и ей только хуже станет от твоих "искренних" соболезнований. В общем, ситуация...
А мой врач... Да, ему не только надо было убедить эту бедную дочь и двадцатилетнего внука, что дедушку уже не воскресить - и уже бесполезно по их требованию делать "хоть что-нибудь!". Ему еще нужно было объяснить им, что делать с мертвым - какие-то бумаги, какие-то номера телефонов, какие-то права на что-то бесплатное... Какая им, дочери и внуку, была тогда в конце концов в этом разница?
Мы усадили их, напоили водой. Конечно же, все-таки попытались успокоить!
Но внук вдруг вскочил, подбежал к дедушке, начал слушать ухом его сердце, ворочать его, пытаться привести в сознание... Мать тоже вскочила, начала орать на сына: "Сеня, что ты делаешь, отойди от него, отойди от него сейчас же!"... Я думала Сеня ударит доктора...
Я понимаю, что у мальчика была истерика, это страшное горе. Но при чем же тут все-таки доктор? А он ведь действительно чуть не ударил его. Он кричал что-то вроде: "Если бы вы приехали раньше - дедушку еще можно было спасти! Мы вызвали скорую полчаса назад! Где вы были? Ну конечно, я же забыл: это же Россия! Это же Россия!" А доктор сидел, смотрел, как тот машет руками у него перед лицом, и молчал...
И что, мне это так же описывать в статье?
И кстати Стас (Станислав Сергеевич) сказал, что это еще цветочки. Потому что иногда приезжаешь, он еще дышит - а через полчаса - нет. И попробуй объясни родственникам...
А иногда докторов даже бьют. Он рассказывал, что только у них на подстанции недавно убили доктора, кого-то сильно избили - жутко, конечно. Если еще осознать, что человек едет, чтобы помочь...
Про что мне писать: про это? А как, не зверски, описывать это в газете, чтобы "всем стало интересно"? Чтобы все еще раз поняли, какие у нас герои-врачи и с еще большим удовольствием и уверенностью, что все так и есть на самом деле, - уселись за телевизоры смотреть "ER" с Джорджем Клуни...
А писать для того, чтобы что-то изменилось... Но... У нас же действительно - Россия...
24.03.2003
А если все вдруг поймут
А там война началась. А я забыла совсем. Но я ее абсолютно не чувствую. Она где-то далеко, может, даже уже в учебнике по истории. Наверное, это плохо - то, что я не понимаю, что происходит. Но если я действительно ничего не чувствую...
Опять я начала рассуждать об абстрактном: где-то там... страшная война... Кстати, я в последнее время стала замечать, что в мире вообще мало конкретного - лучше даже сказать объективного. Все субъективно.
Война началась - ты смотришь (я смотрю), как это влияет на твою жизнь, если влияет. Выборы президента - сколько теперь тебе придется в буфете за обед платить, больше - меньше? Какая-нибудь глобальная озоновая дыра - если у тебя на окне цветы не вянут, значит, пока живем и все нормально.
Но как только тебе станет плохо, тут начнутся воспоминания и о далеких войнах (возможно, братья по мучению), и о президенте, и об озоновых дырах.
Не я первая это открыла. А вообще, есть в этом мире что-нибудь объективное?
Ой, стоп! Не про то хотела говорить. Извиняюсь. Дико извиняюсь: дубль два.
В этом мире все абстрактно.
Стас смеялся надо мной за то, что я все возвожу в n-нную степень и рассматриваю в масштабах мира и вечности. И ничего не воспринимаю конкретно и только на себе. Я ему сказала: вон первая звездочка на небе появилась, интересно, видит ли ее мой кот, который сидит сейчас дома, а я здесь, в машине скорой помощи; и вообще, сколько человек в мире заметили эту звездочку? Он сказал: я не заметил.
Но это я такой, сатирический (над самой собой) пример привела. Но иногда ведь было и не смешно. Например, мне стало страшно обидно, когда он расхохотался диким хохотом, когда я спросила его, понимает ли он, сколько несчастных судеб мимо него проходит за день, и никогда не задумывался он о том, что с ними будет потом, когда он отвезет их в больницу. Допустим, тот суицидный случай. Женщина наглоталась давление понижающих таблеток, потому что ее практически парализовало. Доктор ее спас. Ее отвезли в больницу. Но ведь когда она вернется домой, она сделает это снова - и возможно, уже успешно...
А Стас спросил, сколько дней я готовила этот вопрос... Мне было обидно...
Вообще, я почему-то раньше считала это скорее своим достоинством, чем недостатком: видеть все с высоты птичьего полета. В конце концов, я учусь в таком месте, где заставят взлететь повыше и посмотреть сверху вниз. Когда читаешь, например, древнегерманский эпос и видишь, как формируется сознание людей, как зарождаются правила взаимоотношений. А потом читаешь что-нибудь из более-менее поздней публицистики к миржуру (мировая журналистика) и видишь, как это сознание уже сформировалось и как в результате сложились отношения, зарождавшиеся в древней Германии... Понятно, перед глазами весь мир, так почему бы не оценить и себя в этом мире. Что тут плохого и нисколько это не пустозвучная романтика.
А конкретного? Конкретного на свете только и есть, наверное, что боль. Когда плохо, вряд ли станешь задумываться, когда же боль родилась, скольким людям сейчас больно в один момент с тобой и что вас, особенных, сейчас что-то объединяет, и как ее воспринимал какой-нибудь грязный вассал в замшелом замке - и ты, в двадцать первом веке в блочной пятиэтажке...
Зато врачи никогда не сойдут с ума (везет папе), не свихнутся. Они всегда будут твердо знать, для чего они жили, чему себя посвятили и что это было не зря. А я?
А я могу как-нибудь понять, что литература - это пустой звук, может, даже не соприкасающийся никак с реальной личностью. Журналистика - сегодня важна всем, но уже завтра эти газеты выбросят, кассеты ТВ снесут в архив...
Так же бизнесмен когда-нибудь, хоть за пять минут до смерти, но поймет, что миллион долларов, который он копил всю жизнь, не ев, не спав как человек, - ему не нужен.
Так же строитель поймет, что построил он дом - и что? Поживут там люди - о нем даже не подумают, что жил-был такой. Потом дом снесут. Для кого он его строил, кому из счастливых новоселов нужен он сам? И тоже в конце концов свихнется.
И останутся на этом свете здоровых людей мой папа да Стас...
Ну что ж... Надеюсь, им будет, о чем поговорить. Может, как-нибудь ненароком меня, сумасшедшую, вспомнят...
Ваша А.В.Гоганова
