26 августа в Красноярске состоится концерт памяти Дмитрия Хворостовского. На площади Мира коллеги выдающегося певца исполнят арии из его репертуара. Собранные средства пойдут на лечение больных детей. Дирижировать Красноярским академическим симфоническим оркестром будет заслуженный артист России Константин Орбелян, который много лет работал с Хворостовским. «Известия» встретились с дирижером.
— Как возникла идея концерта и кто выйдет на сцену?
— Дмитрий Хворостовский устраивал такие концерты регулярно. Мы с коллегами-артистами и семьей Дмитрия решили продолжить начатую им традицию добрых дел. В концерте «Дмитрий Хворостовский и друзья — детям» выступят сопрано Хибла Герзмава, бас Ильдар Абдразаков, тенор Стивен Костелло, меццо-сопрано Айгуль Ахметшина, виолончелист Борислав Струлёв и многие другие прекрасные музыканты.
— Дмитрий Хворостовский всегда уделял особое внимание благотворительным выступлениям. Что заставляло его заниматься филантропией в момент, когда ему самому нужна была помощь?
— Для Димы это был эмоциональный момент. Он хотел помогать, делать для людей что-то важное. Он много этим занимался, ему это нравилось. Если концерты были не бесплатными, ориентированными на сбор средств для благотворительных целей, он работал только с проверенными, серьезными организаторами. И собирал достаточно большие деньги.
Активно он начал заниматься благотворительностью в октябре 2014 года — с концерта в Кремле. Потом последовали выступления в Уфе и Москве. В Большом театре на сцену вместе с ним вышли мировые звезды.
Даже зная о своей болезни, он не останавливался. Пока были силы, Дмитрий много гастролировал. Последний раз он выступил в Москве 14 декабря 2016 года в Кремле. Потом полетел с концертом в Санкт-Петербург, а на следующий день заболел воспалением легких. Полтора месяца Дима лежал в больнице. Но твердо решил, что поправится, так как обещал приехать к землякам в Красноярск. И свое обещание сдержал.
— Он не мог отменить этот концерт?
— Нет. Он же обещал. Зимой он физически не мог лететь, и концерт состоялся лишь 2 июня. Хворостовский практически никогда не отменял выступления. В апреле 2017 года он полетел в Торонто, чтобы спеть феноменальный концерт с Анной Нетребко и Юсифом Эйвазовым. А уже в мае был в Нью-Йорке на 50-летии Metropolitan Opera.
Он так захотел и сделал. Никто не ожидал, что он выйдет. Генеральный директор театра Питер Гелб объявил зрителям, что для собравшихся есть сюрприз. Зал приветствовал Дмитрия стоя. Тогда ария из оперы «Риголетто» в его исполнении прозвучала особенно впечатляюще.
— Вы общаетесь с его вдовой Флоранс?
— Да, мы часто видимся. По нашей давней традиции мы скоро едем отдыхать во Флориду вместе с детьми и впервые без Димы...
— Когда пел Хворостовский, у людей замирало сердце, перехватывало дыхание, текли слезы. А что испытывали вы, находясь с ним на одной сцене?
— Я плакал на каждом концерте Хворостовского. Особенно раздирали сердце военные песни. Было невозможно удержаться. Я никогда не забуду запись первого диска «Песни военных лет». Весь оркестр рыдает, я заливаюсь слезами, а Дима поет. Он был такой невозмутимый... А если бы переживал, как мы, не мог бы петь.
Хворостовский всего добивался исключительно своим невероятным, неслыханным талантом. И это настолько выворачивало душу, что, думаю, даже он сам не понимал, как это у него получается. Я и по сей день без слез не могу слушать советские песни в его исполнении: «Как молоды мы были» Пахмутовой, «Подмосковные вечера» и «Песню о Ленинграде» Соловьёва-Седого, «Шум берез», написанную моим дядей Константином Орбеляном...
— Вы ему порекомендовали спеть «Шум берез»?
— Нет, он сам выбрал. Когда мы решили записать диск советских песен, Дима сказал: «У твоего дяди есть очень красивая песня, которую я бы хотел спеть». Я заказал новую обработку, и мы это сделали. Впоследствии весь диск был назван «Шум берез». Дядя был неописуемо талантливый человек. Импровизировал на высочайшем уровне, обладал прекрасным вкусом. Я всё больше и больше понимаю, как это важно для музыканта.
То, что мы слышим сейчас с эстрады, совершенно никак не может сравниться с тем, что было создано Арно Бабаджаняном, Александрой Пахмутовой, Марком Минковым, Юрием Саульским и другими советскими композиторами. Ни по мелодии, ни по гармонии современные композиторы близко не подошли к тому, что написано до них. Раньше в песнях были не слова, а стихи, настоящая глубокая поэзия. Советская эстрада 1960–1980-х годов — уже классика. Это музыка, созданная с большим вкусом. А попса — она и есть попса. Спели и забыли.
— C 2016 года вы возглавляете Театр оперы и балета в Ереване. Вы действительно вникаете в жизнь коллектива или играете роль приглашенной звезды?
— Быть художественным руководителем — значит вплотную включиться в рабочий процесс. Если уж взялся за работу, надо или делать, или не начинать. После того как я проработал год худруком, меня попросили стать еще и директором. Так что в театре я точно не номинально.
В ближайшие полгода в театре будет пять премьер. Для сравнения, за 18 предыдущих лет репертуар пополнился лишь восемью операми. Кроме того, мы начали активную гастрольную деятельность. Балет «Гаянэ» Арама Хачатуряна впервые за 60 лет показали на сцене Большого театра. Собираемся в Dubai Opera, где продемонстрируем новые постановки опер «Кармен» Бизе и «Волшебная флейта» Моцарта. Потом — в Кувейт на открытие нового оперного театра.
Армянские голоса всегда ценились. Можно вспомнить Зару Долуханову, Гоар Гаспарян и, конечно, Павла Лисициана. Сейчас наши певцы Липарит Аветисян, Ованес Айвазян, Геворг Акопян, Каринэ Бабаджанян и другие — желанные гости на лучших оперных сценах мира.
— Вам пришлось изменить концертный график?
— Театр заставил многое изменить. Но не только театр внес в мою жизнь серьезные изменения. Уход Дмитрия Хворостовского, с которым была связана большая часть моей деятельности, стал для меня ударом. Мы проработали вместе 18 лет. И в последний раз дали концерт на родине Димы — 2 июня 2017 года в Красноярске. А 22 ноября его не стало...
Стоять рядом с этим гением, работать, общаться, записывать альбомы с ним было огромным счастьем. Эта невосполнимая утрата. Второго такого друга и партнера я больше никогда не найду.
— Вы были дважды номинированы на Grammy. Что приглянулось американцам?
— Первая номинация была с потрясающим тенором Лоуренсом Браунли за запись арий Россини с моим оркестром в Каунасе (Литва), где я работал тогда главным дирижером. Вторая — за последнюю запись Дмитрия Хворостовского, цикл «Отчалившая Русь» Георгия Свиридова. Это одно из любимых произведений Димы. Он пел его по всему миру. Как только он узнал, что тяжело заболел, сказал: «Мы должны записать это». Разумеется, я был готов сделать всё, что он хочет. И за год до ухода Димы мы записали «Отчалившую Русь» с Государственным симфоническим оркестром Санкт-Петербурга.
О том, что нашу работу номинировали на Grammy, я узнал в день похорон Дмитрия. На поминках мне по электронной почте пришло письмо с этой новостью. Я встал и сообщил всем об этом. На церемонию Grammy мы поехали вместе с Флоранс и детьми Димы. Это было торжественно. Статуэтку нам не дали, но для меня самым главным было то, что отборщики Grammy обратили внимание на эту запись. Все-таки музыка Свиридова сложная, а поэзия Есенина — очень глубокая.
— Всегда интересно, что классические музыканты слушают в свободное время?
— Только не классику! Новости, политических обозревателей... Есть определенный рубеж, когда уже ничего не воспринимаешь. Надо отдыхать. А если уж слушать какую-то музыку, то мне нравится джаз или, например, могу Эллу Фицджеральд поставить — она гениальна и в то же время не напрягает.
— Вы родились и живете в Америке, работаете в Армении, концертируете по всему миру, но при этом прекрасно говорите по-русски. Как так получилось?
— В этом заслуга моей мамы. Она отказывалась с нами говорить по-английски. Мама привила мне любовь к русской литературе. И по сей день я много читаю на русском языке. В литературе и искусстве кроется великая сила. Об этом не стоит забывать
