Звезда мирового кино Даниэль Ольбрыхский снимался у Анджея Вайды, Ежи Гофмана, Никиты Михалкова, Сергея Соловьева, Филипа Кауфмана. В его послужном списке две сотни ролей. Пять картин с его участием стали номинантами «Оскара», две получили этот приз. О том, как стать своим в Голливуде, выучить английский, чтобы играть русских, и получить медаль Пушкина за книгу о Высоцком, Даниэль Ольбрыхский рассказал в интервью «Известиям».
— В российский прокат выходит картина Сергея Ливнева «Ван Гоги», в которой вы сыграли главную роль — русского дирижера, умирающего от неизлечимой болезни. Что вас убедило дать согласие на эту работу?
— Всегда приятно, когда есть режиссер, который обращается к актеру и очень хочет, чтобы тот сыграл в его фильме. Я не был знаком с Сергеем Ливневым, но о нем хорошо отзывался мой друг, выдающийся режиссер Сергей Соловьев. Он-то и посоветовал: «Обрати внимание на этого режиссера. Он очень-очень способный. Если что-то будет снимать с тобой — получишь удовольствие».
Сергей Ливнев приехал в Варшаву познакомиться со мной. Он оказался интересным, скромным, тихим, интеллигентным человеком. Передал мне сценарий. Я его предупредил, что читаю я медленно, по буквам. Но в конце концов осилил сценарий. И мне он показался очень интересным. Такой роли я никогда не играл. Очень сложная. Мой герой — дирижер. Профессия эта мне знакома. Я уже играл дирижера у Клода Лелуша в картине «Болеро». Немного в этом деле разбираюсь.
— Вам не привыкать играть на русском языке.
— Мы с режиссером знали, что я буду играть на русском, это я не раз делал. Но потом — мне сказали — будет озвучание и какой-то русский актер будет говорить за меня на экране.
— Вы не хотели, чтобы кто-то говорил за вас?
— Да! Во многих картинах я снимался без дублеров и каскадеров. Никто за меня не фехтовал, не бился на ринге, не скакал на лошади, не падал с нее. Всё это делал я сам. И поэтому я решил, что сам могу озвучить себя по-русски.
Мне доводилось играть иностранца на русском и на английском языках. Но самого себя озвучить как русского оказалось самым сложным делом, которое мне доводилось сделать в кино. Я занимался языком с педагогом. И достиг хорошего уровня. В кадре мой герой не иностранец, а русский человек. Я горжусь, что вы слышите мой голос. Это мой самый важный жизненный успех.
— Чем сложен русский язык?
— У вас бегающие ударения. В польском языке — на предпоследний слог, во французском — на последний, в английском тоже очень регулярное ударение. А еще в русском — склонения, падежи. И если ты говоришь неверно, ошибки немедленно слышны русскому зрителю.
— С языком вы справились, а как играть диагноз? Ваш герой страдает от болезни Паркинсона и деменции.
— Насчет Паркинсона я консультировался с врачами в Польше. Но лучшим консультантом оказался режиссер. Сергей Ливнев очень внимательно относился к тому, как я играю. Говорил, что в какой-то сцене я должен немного меньше дрожать. Он знал это наверняка. Дело в том, что его мать страдает от этого недуга. В нашем творческом тандеме режиссер — хороший всадник, а я — лошадь, подчиняющаяся ему.
Непросто приходилось с таким отцом герою Алексея Серебрякова. У них сложные взаимоотношения. Конфликт отцов и детей, осложненный состоянием отца. Алексей блестяще справился с этой непростой задачей. Я считаю, что он один из лучших актеров мира в своем поколении. Я полюбил его как сына. Алексей — ученик моего друга Олега Павловича Табакова. Скоро год, как он ушел от нас…
— Для вас смерть — запретная тема? Вы о ней думаете?
— Конечно. Я знаю, что чем дальше, тем всё ближе я к этой теме. Счастье, что я дожил до своих лет. Несколько дней назад мне исполнилось 74. Это уже много. Но я надеюсь еще пожить немножко, как мой американский друг Кирк Дуглас. Ему уже 102!
— И получить почетный «Оскар» за долголетие в профессии?
— Нет. Мне повезло как актеру. Пять картин с моим участием в главных ролях стали номинантами на «Оскар». Из них две картины получили эту награду. Достаточно.
— Наши артисты стремятся в Голливуд. Но у многих не складывается из-за проблем с языком. Как вам удалось стать нужным в Голливуде?
— Несмотря на то что я много играл на английском в театре и кино, говорю я тоже с акцентом, только с польским. Слышно, что я не американец и не англичанин. В Голливуде могу играть только иностранцев. Могу только на французском как на родном говорить. Я долго жил во Франции.
Ну а как попасть в Голливуд? Прежде чем я начал сниматься в американских фильмах, картины с моим участием получали номинации на «Оскар» как фильмы на иностранных языках. Всё началось в 1970-х годах. Потом меня заметили американские режиссеры и стали приглашать сыграть то русского, то поляка, то чешского кагэбэшника, как в картине Филипа Кауфмана «Невыносимая легкость бытия» с Дэниелем Дэй-Льюисом.
— Анджелина Джоли — одна из красивейших актрис мира. Вы снимались с ней в фильме «Солт». Как оцениваете ее актерское мастерство?
— Я считаю, что чем лучше актер, тем более симпатичный он человек. Моими кумирами были великие польские артисты — Тадеуш Ломницкий, Густав Холоубек, Беата Тышкевич. Когда позже я их встретил на съемочной площадке, оказалось, что они не только профессионалы, но и чудесные люди. Потом я играл с европейскими звездами: Моника Витти, Симона Синьоре, Анук Эме, Ханна Шигула, Барбара Зукова. И мое наблюдение всегда подтверждалось.
Встреча с Анджелиной Джоли показала то же самое. Она для меня в работе была чудесным партнером. Теплая, очень профессиональная актриса без капризов, без каких-либо «о, я звезда». Только плохие актеры играют звезду. Все великие — очень дисциплинированные люди, уважающие коллег и их труд.
— На ваш вкус, кто самая красивая актриса в мире?
— (Смеется.) У меня в биографии были встречи со многими признанными красавицами: Энди Макдауэлл, Анджелина Джоли, Моника Витти, Симона Синьоре, Беата Тышкевич. Кто самая красивая? Моя дочка. Но она не актриса.
— Беата Тышкевич была супругой Анджея Вайды, у которого вы снялись в 13 картинах.
— Беату я считаю своей сестрой, как и Марину Влади, супругу Володи Высоцкого, с которым я очень дружил.
— Почему Каролина, дочь Беаты и Анджея, в итоге не связала свою жизнь с кино?
— Ей было абсолютно неинтересно. Она совсем другой человек. Никакого кино, никакого искусства — лошади и нормальная жизнь. Она профессиональный инструктор по верховой езде. Это она получила от меня. Ни Анджей, ни Беата не были всадниками.
— Как это — от вас?
— Каролина — моя крестная дочка. Анджей и Беата решили, что я должен стать ее крестным папой. Для меня это огромная честь и чудесная роль, которую я буду играть до конца жизни. Первую лошадь Каролина получила от меня, когда ей было 17 лет. Сейчас у нее 20 лошадей. Она учит людей верховой езде.
— Когда вы впервые приехали в Москву в 1969-м, тут же попали в круг советских небожителей: Тарковский, Кончаловский, Бондарчук...
— ... Чухрай, Смоктуновский, еще юный Никита Михалков, Андрон Кончаловский — уже известный режиссер.
Кстати, десять лет тому назад, когда в Варшаве отмечали 50-летие моей актерской деятельности, мэр сказал мне: «Вы можете сыграть что хотите в любом театре города. Можете пригласить любого режиссера для постановки». Я пригласил Андрона Кончаловского. После Гамлета, Отелло, Макбета, которых я уже играл, он предложил мне «Короля Лира».
Наши пути не раз пересекались. Это Кончаловский посоветовал режиссеру фильма «Солт» Филиппу Нойсу снимать меня. Он австралиец, работающий в Голливуде. Филипп уточнил у Андрона, не тот ли это Даниэль — актер Вайды? И без кастинга взял меня. Так что я попал в Голливуд через Кончаловского.
— Вы когда-то сказали, что русский язык учили по стихам Окуджавы.
— Это правда. В школе русский язык был обязательным, но, к сожалению, серьезно к этому никто не относился. А кто действительно хотел, изучал русский на песнях Булата Окуджавы. Мы знали наизусть все его песни, порой не понимая слов.
«Простите пехоте, что так неразумна бывает она: всегда мы уходим, когда над Землею бушует весна…», «И снова переулком — сапоги, и птицы ошалелые летят, и женщины глядят из-под руки... В затылки наши круглые глядят». Наизусть вся Польша это знала.
— Вы дружили со знаковыми русскими поэтами: Окуджавой, Высоцким.
— Я имел счастье дружить с Окуджавой, но с Высоцким мы были почти братья. Поэтический язык Володи сложнее. А какая экспрессия...
Если у Булата Окуджавы мы понимали почти всё, с Высоцким было труднее. Сейчас в Польше сделали фестиваль Высоцкого, я там до сих пор бываю гостем, часто рассказываю о нем. Даже книгу написал о Володе. Подарил ее вашему президенту. Позже мне за нее вручили медаль Пушкина.
— Сейчас многие говорят о дружбе с Высоцким. Думаю, он бы удивился, узнав, сколько у него было друзей.
— Я имел счастье дружить с Володей. Нас даже называли братьями. Это для меня очень важно. Про меня до сих пор в России говорят: «Это польский брат Высоцкого». У меня есть две автобиографические книги, собираюсь сейчас написать третью. И, конечно, в ней будут мои воспоминания о моем русском брате.
Для русской культуры Высоцкий в одном ряду с Пушкиным, Лермонтовым, Есениным, Блоком, Маяковским, Окуджавой. Это бриллианты. С дистанции 40 лет уже можно так сказать. Никто так не исполнял свою поэзию, как он. Его голос, его исполнение — уникальное явление в мировой культуре.
— Оказал ли Высоцкий влияние на польскую культуру?
— Как мое поколение учило русский язык на песнях Окуджавы, так следующее поколение хотело понимать русский язык благодаря Высоцкому. Чтобы не только быть ударенным, как кирпичом, его исполнением, голосом, но и знать, о чем он поет. Сейчас можно выбирать: английский, испанский, французский, немецкий. Но, по-моему, до сих пор русский у нас учат благодаря Высоцкому.
Зоя Игумнова
