В молодости Гарик Сукачев не сомневался в собственной крутизне, хотел «закопать» группу «Браво» и стремился играть музыку, не похожую ни на что. 1 декабря рок-музыкант отпразднует свое 60-летие. О том, поменялись ли его жизненные установки и в чем он остался непоколебим, рок-музыкант рассказал «Известиям» в перерыве между московским и питерским юбилейными концертами.
— Ваши концерты в Москве и Питере плюс дальнейший тур по России не просто приурочены к юбилею, но и представляют новый альбом «246». Предстартовое волнение имеется?
— Да, концерт — большая постановка. Мне немного жаль, что первый концерт мы сыграли в Москве. Это как премьера в театре. Лучше приходить на десятый спектакль. Я индифферентен, не волнуюсь, но есть некоторые штуки, которые стоит отточить, чтобы публика получила максимальное удовольствие. Кстати, день концерта совпал с днем рождения Сергея Галанина (лидер группы «СерьГа. — «Известия»).
— После концерта за сценой, наверное, было жарко?
— Не было. У нас же потом Питер. У меня всё чаще происходит так, что я могу позволить себе расслабиться, только когда я не занят, меня ничего не ждет. Вот только трудно это спланировать. Раньше, в молодости, всё происходило спонтанно. А теперь очень рад, что можно выбрать. У меня вообще нет никакого времени в силу того, что я занят не только музыкой и мне приходится быть сосредоточенным каждый день. Иногда прямо очень хочется сесть, знаете, так: по-возрастному хорошая закуска, в холодном графине 150 г водки — и больше ни-ни, а потом попить чаю. Круто, что уже умеешь это делать.
— Мне посчастливилось увидеть вашу «Бригаду С» в самом начале ее деятельности — в 1987 году на фестивале московской рок-лаборатории. У каждой выходившей на сцену группы было свое музыкальное видение, но вы даже тогда отличались. Как сформировался стиль «оркестра пролетарского джаза», который относили к «новой волне московского рока»?
— На тот момент старый хипповый рок уже закончился. Появилась новая музыка, и нам хотелось ее играть. В Москве первой, пожалуй, группа «Центр» стала играть «новую волну» году в 1982–1983-м. Я не очень помню те времена, но наверняка всё это шло изнутри и каждый понимал, что хочет играть музыку, не похожую ни на что. Стандарты отсутствовали начисто.
Кто-то из нас придумал эти духовые, так как одного саксофона, который был у того же «Браво», нам было недостаточно. И еще я очень любил танцевальный джаз. Я до сих пор джаз слушаю. В тот момент слушал много Утесова, послушал Andrews Sisters, другую музыку 1950-х. Пытался доставать музыку довоенную, так что ветер дует как раз оттуда.
— Вас почти уволили из группы «Постскриптум», позже ставшей «Браво». Успех «Бригады С» во многом стоял на желании отомстить?
— Мне точно нужно было «закопать» группу «Браво». А как еще, когда мне фактически выдали черную метку и сказали: «Гуляй, Вася!» Конечно, про себя я произнес: «Ладно! Дайте мне один год, и я вас уничтожу на корню», — и сделал это. Правда, не до конца. Потому что к ним пришла великая Жанна Агузарова. На земле только раз рождаются такие гениальные голоса, гениальные женщины. Я обожал ее до дрожи и обожаю до сих пор.
— Яркая группа, самоуверенный и донельзя харизматичный фронтмен приковывали зрителя. У вас когда-нибудь были сомнения в собственной крутизне?
— Это же неотъемлемая часть молодости: «Я тут главный! До меня тут ни черта не было, вы все ничто!» Ну, так и должно быть, если ты понимаешь, за что рубишься. Это же чистый спорт высоких достижений. В Олимпийских играх тебя не интересует ни серебро, ни бронза, важно только золото.
— Вас было много — «Центр» Василия Шумова, «Ва-Банкъ» Александра Ф. Скляра, «Мегаполис» Олега Нестерова, «Вежливый отказ» Романа Суслова, «Ночной проспект» Алексея Борисова. Все они выступают до сих пор, но тысячные залы собираете только вы. Раскрыли формулу народного признания?
— Ну что тут сказать? Нет ответа, просто вот так складываются судьбы у людей. Нельзя понравиться искусственно. Мы выбираем, нас выбирают. Конечно, мы предпринимаем какие-то усилия, но уже давным-давно, почти 30 лет назад для нас всех перестало быть важным — быть в струе или не быть. Мы делали шаги, не просчитывая, что ждет впереди. «Бригада С» распадалась, собиралась вновь, потом возникли «Неприкасаемые», и каждый раз начиналась новая пора.
Когда ты сосредоточиваешься не для того, чтобы заработать миллион долларов, а только потому, что тебе интересно, становится интересно и другим. Заметьте, из всех ребят, которых вы назвали, наверное, я музыкант в самой меньшей степени. Времена менялись мгновенно, катастрофически менялись. Я уматывал в другие сферы — и надолго. Забывал всю эту музыку и потом в нее возвращался. Почему вышло именно так? Не знаю. У каждого своя судьба.
— Вы часто говорите, что не очень хорошо помните 1990-е, но именно в эти годы появились ваши кино- и театральные проекты. Можно ли сказать, что в кино и театр вы интегрировались благодаря друзьям?
— И да, и нет. Всё, в том числе и музыка, начинается с увлечения, а дальше превращается в профессию. Так же и режиссура, если ты половину своей жизни этим занимаешься. Довольно молодым человеком ты встречаешь таких же удивительных молодых людей, будь то Сережка Галанин, Ваня Охлобыстин, Дима Харатьян и, конечно, Михаил Олегович (Ефремов. — «Известия»). Все они выдающиеся, совершенно самобытные люди. И мне как человеку, который умеет это видеть, сразу становилось ясно: «Мы с тобой одной крови, ты и я».
Начинаешь дружить, а потом предлагаешь: «А давайте сделаем вместе что-нибудь?» — «Круто! Мы же молодые, давайте!» Так получились фильм «Кризис среднего возраста», спектакль «Злодейка, или Крик дельфина». Это два мощнейших высказывания 1990-х. Как говорил Ваня Охлобыстин, «мы должны застолбить наше время». Мне кажется, мы это сделали. Хорошо или плохо, но сделали — и это круто.
— Когда вы пришли в кино и театр, много ли было претензий из серии «со свиным рылом в калашный ряд»?
— Это нормально, люди так устроены. Мне кажется, что и в среде рок-музыки тоже вопрошали: «Какой ты рокер? Ты там или ты тут?» Люди не любят кошек, которые гуляют сами по себе, им нужно очень четкое определение человека. Когда оно невозможно, человек начинает вызывать чувство опасности.
В любой профессии есть звезды и есть мусор. Единицы двигают прогресс вперед, другие только помогают, или не мешают, или противостоят — и это часть великого замысла. Когда в юности мы проходили Белинского, я не понимал — зачем это нужно?! Кто он такой, чтобы говорить подобные слова о Гоголе и о Пушкине? Ты, какой-то чудак с бородой, обсуждаешь гениев! Понимаете? Мне тогда было 16 лет, и я уже его ненавидел. Причем не за себя, а за Пушкина.
— Тем не менее в вас поверили такие мастера, как Петр Тодоровский и Александр Митта. Какой самый важный совет они вам дали?
— Точно могу процитировать слова Александра Наумовича Митты, которые я сам повторяю моему сыну, молодому кинематографисту, и студентам, с которыми встречаюсь, может быть, один раз в год. Он сказал: «Игорь, я вижу, что ты очень хочешь снимать кино и быть кинорежиссером, но ты должен запомнить одну простую истину: кино — это 98% фабрики и только 2% — чистого таланта. Если ты это осознаешь и поймешь, будешь кинорежиссером». Да, так выглядит эта профессия. Ты директор завода, на котором работает огромное количество людей.
— В 1990-е на сцену пришло новое поколение музыкантов — «Мумий Тролль», Tequilajazzz, «Сплин», Земфира и, конечно, группа «Ленинград». Правда ли, что вы не сразу восприняли творчество Сергея Шнурова?
— Нет, это не так. Мы пришли на концерт, и я совершенно обалдел. Сережа тогда играл на контрабасе — скромный, лысый, худощавый парень с небольшими усиками. Мы тут же подружились. Сережка мне подарил кассету с альбомом «Мат без электричества», и я ее до дыр заслушал со своей женой. У меня Ольга здорово разбирается в музыке. Это было что-то запредельное! Появился парень, который тут же родил во мне новые мотивации к музыкальной жизни, к внутреннему пожару. Нет-нет, я сразу в него влюбился.
— Вас удивляет, как меняется музыка, отношение к ней?
— Уже нет. Мне кажется, что накопление опыта идет до 40 лет, потом уже ты начинаешь распоряжаться им и делиться. Я сконцентрирован только на самом себе: если меня что-то волнует, значит, это будет; если нет, я просто безжалостно это выкидываю. Вы привели хороший пример — группу «Ленинград», вот больше ничего подобного я вокруг не вижу. Времена заканчиваются, приходят новые времена, но вдруг наступает такая звенящая тишина.
Юная девочка скажет: «А как же Билли Айлиш?» Я скажу: «Круто, мне очень нравится». «А как же рэперы?» Ну да, есть какие-то рэперы, они действительно существуют, их молодежь любит и даже знает, о чем они поют. И я могу два-три имени назвать, которые мне понравились. Правда, это было четыре или пять лет назад, а где они теперь, я понятия не имею. Но всё так и должно происходить. Мне же нужно то, что может взорвать и вас, и меня.
— У вас есть несколько песен-объятий, посвященных родному городу, — «Вальс Москва», «Сретенка» и новая «Танго Gitanes». Чувства к Москве не исчезли?
— Безусловно, никуда не исчезли, меня со всем этим в могилу положат. Мы говорили про алкоголь. Это уже в какие-то мечты превращается. Я хотел бы опять пойти пьяным и одиноким по Москве, очень бы хотел. Я умею здорово это делать. Надеюсь, что оно произойдет в моей жизни. Для меня же Москва — это не Сити, для меня Москва — это совсем другие места.
— Придется тогда пойти на компромисс с вашим графиком. А много ли существует компромиссов, на которые вам пришлось пойти в молодости, но сейчас вы можете себе позволить этого не делать?
— Очень много компромиссов, на которые мы идем в силу того, что работаем с людьми, да и не существует независимых людей. Так или иначе мы зависим от многого: от обстоятельств, чьих-то решений, чьего-то желания или нежелания. Я много раз шел на компромиссы и, безусловно, пойду еще, но в определяющих вещах я неизменно скала. Честь и бесчестье для меня не пустой звук.
В одном из интервью, которое Феллини давал незадолго до смерти, ему задали вопрос: «Самое большое ваше воспоминание о кино в жизни». И он ответил: «Самое большое воспоминание — это череда бесчеловечных унижений, через которые я проходил всю мою жизнь». Вот что значит величие.
— В 1990-е в одном мужском журнале на просьбу дать какой-нибудь совет мужикам вы заявили: «Мужики, не верьте им, они «гонят». Кто были эти «они»?
— Серьезно? Было такое?? Ну, не знаю кто. Политики, наверное, а может быть, и кто-то еще. Да все «гонят».
— А мужики-то послушались?
— Наверное, да. Будем надеяться, кое-кто услышал. Да-да-да!
Алексей Певчев
