В 10-м классе я проявила своеволие и сказала, что больше никогда не пойду в школу: уроки мне были неинтересны, одноклассники казались недостойными моего внимания, а дома за книгами был целый мир, в котором я погрязла, не имея возможности выбраться; столкновение ценностей, которые привил мне отец, и реального мира оказалось безжалостным по отношению к моей уязвимости. Когда я бросила учёбу, отец привёз меня к себе в квартиру (не согласиться мне было ещё страшнее, чем ехать), и случился один из самых страшных эпизодов в моей жизни.
«Раковина», М. Врубель, 1905
Физическое и эмоциональное потрясение, каких я прежде не испытывала, заставила забыть жена отца. Она, проснувшись от криков, предположила, что мне «нужна была взбучка, чтобы собраться». Так же, как и я, за годы жизни с ним она уверовала в его идеалы: сила, идея, власть. Она, скорее всего, тоже идеализировала отца, так же, как и я, думая, что постоянные «потрясения» и новые сумасшедшие идеи, — то, что нужно для наполненной, интересной жизни. Тягание за волосы, обливание холодной водой и препирание к стенке всем нам какое-то время казалось нормальным.
• Рак
Когда отец позвонил мне, до экзамена в университете оставалось 2 минуты. Мои слова о том, что я тороплюсь, его нисколько не смущали. Волнение перед экзаменом сменилось на ужас, чувство вины и непонимание: он сказал прямым текстом, что заболел раком из-за меня. В тот день врачи сообщили ему эту новость, и он сделал вывод, что я его довела. Он внушал мне эту мысль очень долго и я, по неведомым мне причинам, не могла бросить трубку. Во мне противоборствовали жалость, уважение, которое я, казалось, должна проявлять, и дикое отторжение.
Сильно опоздав, я зашла в аудиторию, сдерживая грядущую бурю внутри. Экзамен-то я сдала, но с того момента начался отсчёт на долгие месяцы: я пыталась разубедить себя в том, что именно я виновата во всех его бедах. Тогда я еще не осознавала полностью, насколько он был жесток в момент, когда меня обвинял, и насколько искаженное восприятие мира он принял для себя за правду.
Всю мою жизнь меня наполняли смешанные чувства о себе, об отце, о «правильных» ценностях, о мире. Немного разобраться в том, что правильно и нужно именно для меня, мне помог только лишь психолог. Я, выйдя однажды на пустынный котлован, там и осталась, в то время как весь мир жил и развивался где-то поодаль; я стояла и молча смотрела на это одна.
Мне всегда казалось, что со мной что-то не так: у меня сломанное миросозерцание, я не умею коммунициировать ни с собой, ни с тем, что вне меня. Так, болезнь отца, подсветив его моральную патологию, дала мне понять, что всё это время именно он заставлял меня так думать про себя. Это он криком, который, казалось, вот-вот разобьёт стёкла в машине, хотел выбить из меня всё неправильное, оглушить, чтобы превратить в своё подопытное животное, у которого нет ни разума, ни желаний, ни души. Я ощущала не только вину за его болезнь, но и за то, что не справилась со своей жизнью (в 20 лет-то!) и только и делаю, что причиняю всем вокруг страдания и вред.
«Демон и Ангел с душой Тамары», М. Врубель, 1890-е
Пытаясь понять, почему он заболел, отец обратился к религии, как и многие люди в такой ситуации. Долгие годы он жаловался на своё окружение, на нас, на близких за то, что никто не хотел войти с ним в храм его веры, — один-то он не может…
Но осознавая ужасающую реальность, он-таки решился погрузиться в веру в одиночку.
С тех пор не было ни единого диалога, где бы он не упоминал, насколько он возвысился над всеми нами, ведь он теперь знает того, кто для нас, грешников, недоступен, — бога.
Слушая каждый день речи о том, насколько он милостив (вероятно, он начал считать себя уже святым отцом), благочестив и добр, я начала догадываться о том, что же с ним не так, более конкретно. Если раньше более приземлённые речи самовосхваления воспринимались как шутки и все смотрели на подобную оценку себя как на иронию, то сейчас стало, наконец, понятно, что всю жизнь он действительно так и думал про себя.
Он — единственный здравомыслящий человек, все остальные — живут неправильно, и только в его силах всё изменить. С приходом болезни и веры он решил стать мессией, который героически всех спасёт. На самом деле, он много говорил о том, как он грешен, тем самым заставляя всех думать, что осознал ошибки и просто решил стать лучшей версией себя.
На протяжении 20 лет моей жизни отец эпизодически пытался меня воспитывать, но, осознав, что редких выступлений театра одного актера было недостаточно, он решил серьёзно взяться за меня (слегка поздновато, не так ли?). Он принялся перестраивать мою жизнь по библейским мотивам и каждую встречу выдавал монолог о заповедях. За всю жизнь я сказала ему так мало слов, но он, в действительности мало меня зная, решил, что меня нужно полностью перекроить. Он раз за разом повторял, что у меня «плохо на душе», да так, что я до определённого момента в это верила.
Не буду спорить, в нем есть одно положительное качество, которого не хватает многим людям, — любопытство. Он и вправду открыт новому и постоянно что-то придумывает.
Только возможности послушать о том, чем я интересуюсь — и что у меня на душе, на самом деле, у него возможности не было. Применяя манипуляции по типу «ты должна выполнять абсолютно все мои просьбы» (ведь так делают верующие, а если не делают, то они эгоисты, не достойные сочувствия ), он пытался вынудить оказать ему помощь взамен на открытие новой, гармоничной и благочестивой, жизни для меня.
Как несчастный человек может обучить быть счастливым? Никак.
Поэтому после того, как я начала отделять своё субъективное восприятие жизни от его, — мысль может показаться глупой и странной… даст бог, я поняла, что я счастлива!
На протяжении его лечения я много плакала: потерять близкого человека во второй раз от той же самой проказы было бы невыносимым.
И он вылечился.
Вылечился телом, но не душой.
Если примерить на себя его роль — роль всезнающего мудреца — и разрешить себе судить другого, я бы сказала, как мне жалко его искалечённую душу. Он наивно полагал, что с помощью божественных сил, сможет, наконец, в 50 лет соединиться со своим настоящим Я. Было бы всё так просто, жизнь была бы бессмысленной. Если бы я смотрела свысока, то сказала бы, что он в заложниках у собственного сознания, которое изворотливо отводит его от реальности, приводя к ужасным непростительным поступкам. Видимо, ему суждено — если верить в судьбу — находиться в вечном беспокойстве и поисках. Только вот мне такое состояние души — если верить в душу — не подходит. Аминь.
«Жемчужина», М. Врубель, 1904
• Эпилог
Поиски нормальности в моем случае займут еще не один год. Фигура отца уже не довлеет надо мной. Но кто вернёт мне детство? Кто научит доверять? Кто научит систематичности и собранности? Кто избавит от паранойи? Благодаря ему, я часто думаю о том, что каждый человек, который мне встречается, может оказаться таким же, как и он: вся личность окажется выдуманной, а отвратительные поступки он будет считать за благо.
Во всяком случае, я решила никогда не сближаться с людьми, от которых веет какой-то подставой. Под влияние одурманивающей доброты психопата попасться очень просто: сначала ты считаешь, что с тобой рядом просто открытый, благородный и честный человек.
А уж потом вылезти из логова одержимого властью и манипуляциями человека — задача крайне сложная. И если тебе и удаётся от него сбежать, ты задашься вопросом «как я могла всего этого не заметить сразу, как я была глупа!».
В случае, когда психопат — это твой отец, просто убежать не получится… Во мне навсегда останется толика сожаления, печали и разочарования по поводу общения с ним или отсутствия такового.
Но лучше жить с этими неприятными эмоциями, чем позволить себе стать такой же, либо окончательно подмяться под него и стереть себя.
«Бегство в Египет», М. Врубель, 1902-1903
Алиса Силенок
