Удо Кир снимется в новом сериале Ларса фон Триера и опубликует свои мемуары только после смерти. Об этом один из любимых актеров Райнера Вернера Фассбиндера рассказал «Известиям» в Санкт-Петербурге на фестивале «Послание к человеку», где представил новый фильм «Раскрашенная птица» Вацлава Маргула и получил награду за вклад в кинематограф.
— В «Раскрашенной птице» вы сыграли мельника-садиста. Созданная вами в кино галерея всевозможных монстров, маньяков, психов пополнилась. Но как вам удается сделать персонажей этого амплуа такими разными?
— Это получается потому, что меня это развлекает. Забавно придумывать, как сыграешь зло. Это ведь можно сделать совершенно по-разному. Как, допустим, мой персонаж может убить человека? Можно наставить на него пистолет и выстрелить. А можно рассматривать свои ноготки, а потом невзначай нажать на курок, и зрители будут поражены: вот так зло! Вот оно, настоящее зло! Разница между двумя этими выстрелами небольшая, но во втором случае происходит отложенный эффект и он воздействует сильнее.
В этом смысле мне близко то, как работает Александр Пэйн, у которого я недавно снялся в фильме «Короче». Его тоже развлекает процесс придумывания зла. А еще мне помогает то, что в своей реальной жизни я совершенно другой человек.
— Русские актеры — народ суеверный и боятся, воплощая на экране или на сцене что-то демоническое, притянуть черную энергию. А вы?
— Я совершенно не суеверен. Не будь я актером, то в предполагаемой другой жизни стал бы садовником. После этого фестиваля улечу домой в Калифорнию и буду там ухаживать за садом, играть со своей собакой и большой черепахой по имени Хан Соло. Мне не нужно специально защищать себя от такой энергии, потому что я знаю: сам я по природе не зол.
— Кажется, вы готовы на любой эксперимент. Но есть ли у вас табу?
— Никаких табу! Для меня главное в съемочном процессе — чтобы мне было интересно и весело. Первое, на что я обращаю внимание, когда меня приглашают на какую-то роль, — кто режиссер и с кем я буду играть. Вот как с фильмом «Короче», когда мне позвонили и сказали, что там будут сниматься Кристоф Вальц, Мэтт Дэймон... Я сразу сказал: да! Потому что уже интересно. Если говорить о «Раскрашенной птице», то я очень рад, что там снялись Стеллан Скарсгард, Харви Кейтель и другие великолепные актеры.
— Представляя на фестивале этот фильм, вы сказали, что история очень близка вам...
— Я родился в разрушенном Кельне осенью 1944 года. Когда в госпитале мать держала меня, новорожденного, пришла медсестра, чтобы забрать младенцев, и мама спросила, могу ли я еще остаться с ней. Та согласилась. Остальных детей медсестра положила на стол. И тут здание стало обрушиваться. Медсестра прыгнула на стол, чтобы спасти детей, и они все вместе погибли. Моей матери повезло, что ее кровать стояла в углу. В одной руке она держала меня, другой дырявила стену. И дождалась, когда нас освободили. Вот первые часы моей жизни. Иногда у меня бывают видения, что я вижу обломки и машущую руку...
Я принадлежу к поколению, которое во многом пережило то, что и персонажи «Раскрашенной птицы». Действие фильма происходит во время войны, главный герой — мальчик, родители которого в концлагере, однако они успели отдать сына бабке. Но она умирает, и ребенок скитается в поисках ночлега и пищи, встречаясь с очень разными людьми... Мое германское детство похоже на его. Выживание в разрухе. Постоянный голод. Нам было нечего есть. Сегодня трудно объяснить людям, что это такое. Когда режиссер Вацлав Маргул прислал мне сценарий, я первым делом купил книгу, по которой он написан. Мне было важно понять, как изменен первоисточник, что стало с персонажем, которого мне предложено сыграть.
Да, в фильме много жестоких сцен, на премьере в Венеции зрители уходили с просмотра. Но не будем забывать, что это экранная реальность, а в мире и не такое творится. Моя любимая сцена — та, что объясняет название: птицу мажут чем-то белым и отпускают в небо, и другие птицы начинают ее терзать, пока она не падает у ботинок главного героя. Так происходит и у людей, если кто-то очень отличается от остальных.
— У вас столь насыщенная событиями и встречами жизнь. Вы собираетесь писать мемуары?
— Собираюсь, но опубликованы они будут только после моей смерти. Потому что я не люблю врать и хочу написать всю правду о людях, с которыми свела судьба. Деньги от публикации пойдут проверенной благотворительной организации.
— Однако вы же всплываете в чужих мемуарах. Тот же Курт Рааб лихо изобразил, как вы зажигали с Фассбиндером в юности... Как вы относитесь к тому, что кто-то пишет о вас, допуская пикантные подробности?
— Когда пишут правду, я не против. Если меня изображают правдиво, ничего страшного в этом нет. Но есть мемуары, которые создаются ради сенсации, шумихи, денег. И книга Курта вышла как раз в таком скоростном режиме: вот умер Фассбиндер — и сейчас мы все напишем про него воспоминания. В моей истории с Фассбиндером надо понимать, что мы познакомились, когда ему было лет 15, а мне 16... Через несколько лет встретились вновь, когда мне был 21 год, и начали вместе делать кино.
— Предположим, что кто-то пишет вашу биографию. Какой она должна быть? Где искать ключ, который откроет вас как человека?
— Один немецкий журналист, живущий в Париже, как-то взял у меня очень большое интервью. И вот он умудрился так его продумать и передать мои слова, что даже когда он пишет то, чего я не говорил, я понимаю: да, я мог бы это сказать! Наверное, этот журналист мог бы написать мою биографию и, скорее всего, напишет. Мне бы хотелось, чтобы она называлась «Правда и ничего, кроме правды». Но поэтому книга и выйдет после моего ухода. Я не люблю и не буду лгать.
— Вы очень любите изобразительное искусство. Приехав в Петербург, вы, наверное, не могли не пойти в Эрмитаж?
— В России я уже бывал, а вот в Петербурге оказался впервые. И даже выстрелил из пушки в Петропавловской крепости! Я восхищен вашим городом, который прекрасен и днем, и ночью, когда он в огнях. Конечно, я сходил в Эрмитаж, но предпочел бы посетить его в одиночестве. Побродить по музею с переводчиком, медленно «впитывая» это искусство. Потому что когда там тысячи туристов — и тебя узнают, кланяются, говорят «спасибо», — это просто невозможно. Я провел в Эрмитаже около часа и почувствовал, что глаза уже устали, впечатлений слишком много. Конечно, поражает, как жили люди, — во всем этом золоте и хрустале!
— У вас есть своя художественная коллекция. Расскажите о ней.
— Я люблю мебель, особенно середины прошлого века, и собираю ее. Меня вдохновляют работы датских дизайнеров, скажем, Якобсена. А что касается изобразительного искусства, то у меня не коллекция в строгом смысле слова. Я не столько искал и приобретал эти работы, сколько получал в подарок. Просто общался с тем или иным художником, и кто-то мог мне что-то дать. Например, я дружу с Дэвидом Хокни, и у меня есть его работы. Я работал с Энди Уорхолом, поэтому у меня есть его картина, на которой написано: «Удо с любовью». Когда по утрам пью кофе и вижу эту надпись, мне, конечно, очень приятно.
Малевича бы я купил, но он дороговат. Правда, полвека назад я что-то покупал: небольшие рисунки Джакометти... Ман Рэй... Магритт... Это и есть мое собрание. Но больше всего я, конечно, люблю ту стену, на которой висят картины друзей и где есть «Удо с любовью».
— Из тех проектов, которые ожидают вас в будущем, что вызывает самую большую радость?
— Конечно, съемки в «Королевстве-3» Ларса фон Триера. Я пока не знаю, кого буду там играть. Но у Ларса я сыграю всё что угодно, потому что он мой хороший друг. Я крестный отец его первого ребенка.
— А как же проект Триера «Измерения», который должен был выйти в 2024 году?
— Он был запрограммирован на 30 лет, мы работали над ним семь лет. Каждый год встречались с Ларсом на Рождество. Хорошо ужинали, а потом снимали небольшой кусочек минуты на три. Но больше мы не работаем над «Измерениями».
— 14 октября у вас юбилей. Где и как будете отмечать?
— Вообще-то хотят в моем родном Кельне устроить какие-то празднества. Но я, честно сказать, подустал летать последнее время. Может, мы просто у меня дома соберемся с друзьями, выпьем вина, съедим пиццу. А потом я скажу: «До свидания». Мне не кажется, что надо делать из этого какое-то событие. 75 не такая важная дата. Посмотрим, что будет в 80... Сейчас я чувствую себя хорошо, но мне бы не хотелось, сидя в инвалидном кресле, кивать в ответ на поздравления. В общем, до ста не хотелось бы дожить.
— Последний вопрос. Давайте мысленно поменяемся местами. Представьте, что вы — журналист, пришедший брать интервью у Удо Кира. Какой главный вопрос вы бы задали ему?
— Я бы его ни о чем не спрашивал. Просто сел бы рядом с Удо Киром, выпил с ним вина и ни о чём не говорил.
Евгений Авраменко
