Как ни относись к коммунистической идеологии, а приходится воспринимать ее как данность. В частности, при рассмотрении того или иного периода нашей истории, тех или иных событий, волей-неволей приходится привязываться к партийным съездам, как своего рода реперным точкам.
Такой точкой в свое время явился ХХ съезд партии, разоблачение культа личности Сталина.
Весна 1956 года. Везде чувствовалось какое-то обновление, своего рода раскрепощение, что ли. По молодости лет мы тогда не вдавались в размышления о глубинных процессах, а внешние проявления были налицо. Ушли многие непонятные запреты и ограничения (в частности, преследование так называемых «западных» танцев), люди стали держаться свободнее, раскованнее. В вузах преподавателям общественных наук задавались вопросы, немыслимые еще год-два назад (а те часто не знали, что и отвечать). Ожидали перемен к лучшему, и перемены действительно происходили.
Это позже определили, что оттепель – еще не весна, и «заморозки» в виде тех или иных рецидивов вполне возможны. Что хотя культ личности и разоблачен, но служители культа никуда не делись. Но не об этом сейчас речь.
Одним из проявлений оттепели было заметное оживление литературной жизни. Причем коснулось это явление не только литераторов. Позднее появился термин «шестидесятники».
Около недавно поставленного памятника Маяковскому на одноименной площади в Москве собирались читать стихи поэты, в том числе и начинающие, еще не признанные Союзом писателей. Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский, Булат Окуджава, Владимир Высоцкий – именно тогда прозвучали эти имена, именно тогда все и начиналось.
И наряду с именами, которые у всех на слуху – негромкий, почти забытый голос.
Алексей Заурих. 1941-1983. Небольшой срок отпустила ему судьба, и создается впечатление, что не успел он по-настоящему развернуться, раскрыться.
Крайне мало о нем сведений. Работал он медленно, печатался мало, единственный сборник – «Три сосны», выпущенный небольшим тиражом в 1970 году - давно стал библиографической редкостью. Отдельные небольшие подборки выходили в поэтических сборниках, в журналах, в том числе и солидных – таких, как «Знамя», «Юность», «Октябрь».
И немногие его помнят. Но без него картина литературной жизни «шестидесятников» будет неполной.
Давным-давно в журнале «Юность» времен Бориса Полевого, который я в ту пору выписывал, попалось мне несколько стихотворений ранее неизвестного мне поэта Алексея Зауриха о мальчишках неласковых послевоенных лет. Эта подборка оказалась очень созвучной моим собственным впечатлениям еще не очень далекого послевоенного детства. Не помню даже, в каком году были опубликованы эти стихи – в шестидесятом, или в шестьдесят пятом? И попробуй теперь их найди – надо перебирать двенадцатые номера журнала за столько лет. Речь там шла о мальчишках с Пречистенки, называвшейся в ту пору Кропоткинской. И запомнилась одна строфа, которую я сравнительно недавно процитировал в работе «Послевоенная Москва»:
- Только дождик сентябрьский протопает,
Только мамка одежку заштопает –
Нас за парты посадит страна.
Довоенный учебник зачитанный
Вложен в сумочку цвета защитного –
Из-под противогаза она.
Действительно, очень точно, буквально нескольким штрихами, передал поэт общую картину тех лет.
Один из рецензентов сервера «проза. ру», Сергей Каратов, откликнувшийся на мою работу, также вспомнил Алексея Зауриха, что тот лихо начинал, но быстро сошел с дистанции; рецензент, похоже, не знал, что по причине смерти. А я в какой-то газете когда-то видел некролог; теперь знаю, что это было в 1983-м.
Да, сорок два года… Владимир Высоцкий в одной из своих песен, вспоминая рано умерших Байрона, Пушкина, Маяковского, отмечает, что сроки жизни увеличились, и останавливается на цифре сорок два. (Применительно к себе?) Так оно и есть.
Через много лет нашел я этот текст в уже упоминавшемся сборнике «Три сосны» и прочел его уже с иных позиций. Стихотворение называется «До звонка».
Алексей Заурих, родившийся в 1941 году, удивительно точно передал сам дух нелегкого послевоенного десятилетия, конкретно – сорок пятого года, несмотря на юный возраст. Пречистенка – ныне весьма престижный район столицы, а тогда… Хоть это и внутри Садового кольца, никак не считалась центром; то же самое и с Пятницкой улицей, на которой в то же время проживал автор этих строк.
«Не проспект и не площадь, а улочка» - вот как виделась поэту послевоенная трамвайная Пречистенка, она же Кропоткинская. Мальчишки неласковых послевоенных лет подспудно верят в свое светлое будущее: «погодите, окрепнут крыла!». Но это в будущем,
- А пока, а пока, а пока
те – худые, а эти – плечистые,
сизарята летят по Пречистенке
в семь утра,
на заре,
до звонка.
Вот вздохнет она, в небо их выпустит,
Будет град их косить, да не выкосит!
И Пречистенка, боль затая,
Глянет вслед – колокольная, старая,
светлоокая,
школьная,
талая,
трудовая, родная – моя …
Что Пречистенка, что Пятницкая, что Сретенка – одинаково, вроде бы и почти центр, однако – не совсем …
И кто куда из «сизарят» с этих улиц (да и с других тоже) потом пошел – на завод, в вуз, в армию – а вот Заурих – в литературу.
В статье Валентина Кузнецова (сборник «День поэзии», 1988) об Алексее Заурихе сказано: «Он был из тех негромких лириков, без которых наш поэтический цех не полон <…> Скромный, тихий, бедно одетый и почти всегда голодный, он незаметно входил в клуб писателей, какой-то сонный и помятый, пристраивался к столику, садился, закуривал и чего-то ждал. Ждал друзей-поэтов».
Поскольку молодой литератор не может прокормиться своим трудом, надо было работать. И Алексей Заурих работал почтальоном; и эта работа, помимо материальных благ, приносила ему какое-то творческое удовлетворение, что нашло отражение в стихотворении «Утро», опубликованном в 1962 году:
- Я спешу к адресатам,
В щели письма сую…
Утро, я словно атом
Ввергнут в бучу твою.
А вот еще:
- Лежебоки! Записывайтесь в почтальоны.
Денег не наживете. Научитесь рано вставать.
В той же статье Валентин Кузнецов пишет о стихотворении Алексея Зауриха «Солдат», которое, по его сведениям, нигде не публиковалось. «Стихи свежие, с исторической перекличкой, настоящие. Жаль, что одно» - пишет Кузнецов. Цитирую:
- Во мне – боль павших, но не сдавшихся
во все крутые времена.
На веки вечные оставшихся
в полях, где ночь, как смерть черна.
Я будто их прошел дорогами –
их сны, их звезды, их бои.
Я их глазами темень трогаю,
Их жажда губы жжет мои!
………………………………..
………………………………..
Всего себя отдам я полностью,
покамест солнце не грядет,
покамест знамя черной полночи
к моим ногам не упадет.
Из воспоминаний Игоря Волгина, профессора, доктора филологических наук.
- С моим дружком, тоже будущим автором «Октября», Алексеем Заурихом (по прозвищу «рыжий»; при случае я хотел бы сказать о рано умершем Леше подробнее), мы мечтательно обсуждали кандидатуру поэта Сергея Васильева: он, по слухам, благоволил молодым.
И еще:
- …Когда мы ждали выхода очередного номера журнала со своими стихами, Леша Заурих, соблюдая пушкинский порядок слов, вежливо осведомлялся у киоскеров: «Октябрь уж поступил?». Какой продавец глянцевых шедевров поймет ныне эту изящную шутку?
(«Октябрь», 1999, №5)
Наконец, непосредственно о стихах.
Сборник называется «Три сосны», но нет там стихотворения под таким названием. Но во вступлении в книгу автор сразу же его объясняет. Что однажды ему приснилась книга с таким названием, и связывает он его со Святогорским монастырем, с пушкинскими местами:
- …Вот и правда: сбываются сны.
Ждешь не зря долгожданного мига.
Мне приснилась заветная книга,
было имя ее «три сосны».
И далее: «До меня сквозь века добежали / колокольцы Михайловских рощ».
О своем происхождении Алексей Заурих вспоминает в стихотворении без названия, посвященном сибирской станции Хапчеранга. Искал в железнодорожном атласе – нет такой станции, но, наверное, была. Цитирую:
- Жил я, по земле не колеся…
Но лежит вдали, в лучах восхода,
край, где в сорок первом родился,
край, где прожил три военных года.
Станция. Далекое житье.
Длинных эшелонов перестуки.
В памяти остались от нее
Запахи неясные и звуки.
Невольно вспоминается Евтушенко с его станцией Зима, которая действительно существует. Довольно крупная станция; между прочим, ей посвящено написанное во время Отечественной войны стихотворение Дмитрия Кедрина, естественно, не имевшего понятия о Евтушенко.
Стихотворение «Стихи товарищу» посвящено окончанию школы. Вполне узнаваемо:
- Десятый класс шатается по скверу.
Вышагивают взрослые они,
курящие солидно в перемены,
титаны велотрека и лыжни,
атлеты, острословы непременно.
……………………………………….
……………………………………….
Голодные года
в нас, может, и зажгли ту искру божью,
что нам не даст забыть наверняка
большак, толпу, бредущую понуро,
войну – она задела нас слегка.
Чуть-чуть… А все же крепко саданула!
В соответствии с возрастом Зауриха угадывается год – 1958-й. Я прекрасно помню студентов, пришедших в наш институт в тот год. Мы тогда были уже достаточно опытными студентами – как же, перевалили за середину вуза – и заметили, что они чем-то заметно отличаются от нас; и дело не только в том, что некоторые пришли после армии, или уже понюхав производства. Нет, что-то иное было и во вчерашних школьниках. Теперь я понимаю – они провели последние, возможно, самые важные годы в школе уже после 1956-го, после той самой реперной точки.
Не могу не процитировать отрывок из стихотворения «Рабочая слободка»:
- … Слободка, не в укор районам прочим
Приглядчивей, особеннее ты.
В добротные дома вселила семьи,
от грязи не оставила следа.
Здесь суеты и праздного веселья
в рабочий час не встретишь никогда.
Болтаться здесь бездельнику неловко,
твой взрослый люд в цехах, в работе весь.
У клуба – ни души. Пуста столовка
С ликующей табличкой: «Пиво есть».
Может, и несколько идеализировано, но сущность схвачена верно.
Рано ушел из жизни Алексей Заурих, не успел полностью раскрыться его талант. Причины? Когда-то валили на культ личности, теперь, надо полагать, модно сваливать на застой. Хоть это и не совсем по делу, напрашивается некоторая аналогия с Павлом Шубиным, в предисловии к сборнику которого, 1988 года издания, говорится:
- Заявивший о себе накануне войны как поэт оригинального дарования, Шубин в ту пору еще недостаточно окреп, чтобы встать вровень с такими мастерами, как Н.Тихонов, А.Прокофьев, П.Антокольский, А.Твардовский, К.Симонов, А.Сурков, чье творчество во время Великой Отечественной войны обрело новую высоту, засверкало новыми красками.
Для Шубина военные годы также были вершиной его творчества, но закрепить эти достижения он не успел. (Авторы – А.Западов, Е.Соколова)
Цитирую заметку из газеты «Московский литератор» от 31 мая 1985 года, озаглавленную «Я хочу, чтобы всё – через сердце:
- 21 мая в Малом зале Центрального Дома литераторов имени А.А. Фадеева состоялся вечер памяти замечательного поэта Алексея Зауриха (1941 – 1983).
Председательствовавший на вечере секретарь правления МО СП РСФСР Владимир Костров подробно осветил творческий путь Алексея Зауриха, отметил значение его поэзии для современного литературного процесса. Выступавшие Игорь Волгин, Владимир Дагуров, Вадим Рабинович, Олег Дмитриев, Нина Бялосинская, Станислав Лесневский и другие поделились своими воспоминаниями о поэте.
На вечере присутствовала сестра поэта Елена Заурих (Воробьёва).
Алексей Заурих, начав печататься с 1956 года, сразу же обратил на себя внимание ценителей поэзии свежестью образов, искренностью, неповторимой авторской интонацией. Он оставил яркий след в поэзии 60-70 годов, и лучшие его стихи должны войти в золотой фонд советской лирики.
К сожалению, при жизни поэта редко выходили его стихи отдельными сборниками, и теперь назрела необходимость в издании книги его стихов, со всей полнотой отражающей самобытный мир его поэзии.
Вскоре после смерти Алексея Зауриха возникала идея выпустить посмертный сборник его стихов. Но вначале не раскачались, потом «перестройка», потом «лихие девяностые»… Не пора ли вернуться к этому вопросу?
Автор выражает благодарность профессору И.Л.Волгину и поэту В.Г. Дагурову за советы и моральную поддержку.
Портрет из книги «Три сосны» в редакции автора.
Июнь 2010
