В тринадцать лет меня распирало во все стороны, и я ещё не научилась с этим бороться. В тринадцать лет хотелось чувствовать себя женщиной. Я шла по главной улице города с желанием во всей фигуре. Прикрыв глаза чёрными очками не столько от солнца, сколько для собственной броскости. И добросалась.
На вид ему было лет 35. Для моего тринадцатилетия — пожилой. Он выловил меня из людского потока. Якобы моряк, только что из загранплавания, с корабля, его чемоданы ломятся от шмоток, и он ищет покупателей или чёрный рынок.
Где чёрный рынок, я не знала, но покупателем готова была стать, хотя денег не было.
Он начал перечислять вещи, и я мысленно отмечала: хочу, хочу, хочу… Хотелось всего. И когда он предложил мне глянуть, я согласилась. Только потрогать. И гордо уйти. Хотя вдруг он подождет с деньгами, а мама даст, а… Я мечтала и мысленно уже носила не виденные, не купленные вещи.
Мы свернули с главной улицы на одну из неглавных. И тут он торопливо залепетал, что я смогу получить бесплатно всё, что понравится, если позволю ему… он ведь из плавания, с корабля, без женщины восемь месяцев… если позволю хоть разок в задний проход… хотя бы.
Моё возмущение остолбенело во мне. В 13 лет я была безграмотна по части порока. Но нечто генетическое подсказало: дальше идти не стоит. Я сделала вид, что предложение понято и именно потому не принято. Мои принципы не позволяют унизиться до заднего прохода.
И я рванула к людям. А он с вожделением шел за моим задним проходом, пока я не пригрозила милиционером. Напугала не угроза, а реальный блюститель порядка и моей невинности, который появился на горизонте.
Я уходила, мысленно перебирая содержимое его чемоданов и уже сомневалась: не вернуться ли? Подумаешь, разик… в задний… за те туфли, например…
Ваша Алла Витальевна Перевалова
