Я иду по центральной аллее Ваганьковского кладбища.
Останавливаюсь у могилы Николая Старостина, поклон Константину Бескову, затем к Владимиру Маслаченко.
Завтра ему было бы восемьдесят.
Мы с Никитичем часто оказывались вместе в зарубежных командировках. Как правило, резервное комментаторское место пустовало — наши экономили, держали дублера в московской студии. Западным коллегам это казалось немыслимым — мало ли, у одного сядет голос…
Но я-то был в выигрыше — надевал запасные наушники и смотрел игру под аккомпанемент непередаваемых Володиных пассажей. «Ну что ты спешишь, как голый в кровать! — к примеру, восклицал он в микрофон. — Распорядись мячом грамотно», — обращался на поле с самой верхотуры стадиона, не сомневаясь, что его обязаны услышать.
Мои многочисленные приятели — коллеги из разных стран только диву давались, не понимая, как я успеваю и репортажи из ложи прессы по телефону передать, и для телевидения комментировать.
А я их и не разочаровывал, что в кабине я лишь статист.
В кино есть такая расхожая шутка. Начинающий актер с трепетом спрашивает режиссера: «А я кого буду играть в этом фильме?» И в ответ: «У тебя важная роль — роль убитого немца».
Вот и в комментаторской Маслаченко у меня была роль убитого немца. Но с каким удовольствием я ее играл. С Никитичем всегда был театр только одного актера — Владимира Маслаченко. На футбольном ли поле, в комментаторской или на горных лыжах — Маслак (не только окружающие, сам так себя называл — в третьем лице) выступал исключительно под первым номером.
«Так, как Владимир Никитович, не летал никто...»
Помню пресс-центр итальянского города Бари на финале Кубка европейских чемпионов между французским «Олимпиком» и югославской «Црвеной Звездой».
Сверкая знаменитой улыбкой, мне навстречу шел элегантный Жан-Поль Бельмондо под руку с платиновой блондинкой. Не хватало только киношных юпитеров с хлопушками или каннской ковровой дорожки.
В пресс-центре фотокамеры затрещали пулеметными очередями.
— Месье Бельмондо, я советский журналист. Могу задать несколько вопросов?
Мне настолько хотелось взять у него интервью, что я излучал обаяние не меньше, чем Бельмондо.
Хотя к тому времени уже был избалован интервью со звездами. Но короткий разговор с Бельмондо, не скрою, меня сильно взволновал.
Может, потому, что, задавая вопросы и выслушивая ответы, отвлеченно припоминал, как всем классом сбегали с уроков на фильмы с его участием.
И к стыду своему, детали разговора так и растаяли в жарком стадионном воздухе итальянского Бари. А вот счет, им предсказанный, но так и не сбывшийся, помню отчетливо и сегодня — 3:1 в пользу французов.
Счет-прогноз я и озвучил Владимиру Маслаченко, поднявшись, а точнее, взлетев в комментаторскую кабину.
И в истории с Бельмондо первая же фраза была в коронном стиле Маслака: «Добрый вечер… Сегодня в итальянском городе Бари… Буквально несколько минут назад по моей большой просьбе… специальный корреспондент «МК» Петр Спектор побеседовал с популярным французским киноактером Жаном-Полем Бельмондо…»
Слова «по моей большой просьбе» были выделены раскатистым интонационным курсивом.
Я в восхищении поднял большой палец. Никитич, не прерывая репортаж, шутовски раскланялся.
Через год мы с ним попали на футбольный матч Правительств России и Москвы. Ельцин тогда благоволил к Лужкову. До конца девяностых, когда Доренко по главному каналу страны иезуитски начнет обвинять мэра в причастности к заказному убийству, было как до Луны.
Диктор «Лужников» Валентин Валентинов, словно в Кремле, торжественно и благолепно объявил: «На матче присутствует Президент Российской Федерации…»
«По моей большой просьбе присутствует…» — вернул я Никитичу шар, пущенный в микрофон в итальянском Бари.
Ельцин, между прочим, как и премьер Гайдар, отправился не в правительственную ложу. Вывел, как тренер, на поле команду: Грачев, Бурбулис, Сосковец — «отцы» демократии.
Я, кстати, тогда впервые увидел Ельцина так близко. Он с Гайдаром, как и мы с Никитичем, встали неподалеку у бровки.
Все обстояло по-домашнему, непринужденно. Коржаков как-то и не реагировал, во всяком случае внешне, на желающих взять у Ельцина автограф.
Просто-напросто еще не было путча 93-го с расстрелом танками Белого дома. После попробуй подойди к Борису Николаевичу — если только на пушечный выстрел.
После первого тайма федералы проигрывали москвичам — 0:1. Ельцин несколько раз глянул в нашу с Никитичем сторону, видно было, что он раздосадован счетом. У него зрела какая-то мысль. Наконец, он окликнул: «Володя Маслаченко — иди сюда». Я нагло зашагал вместе с Никитичем, как в былые времена дублер, который носил за основным вратарем чемоданчик.
— Володя, быстро переодевайся и вставай к нам в ворота, — то ли попросил, то ли приказал Ельцин.
Тут вмешался Лужков:
— Борис Николаевич, Владимир не член правительства. Как он может играть? Подстава будет…
Ельцина это позабавило. И произошло то, чего никто не ожидал.
— Назначаю Маслаченко министром спорта! Егор Тимурович, пишите бумагу! — кивнул он премьеру Гайдару.
Стоящий рядом министр спорта Мачуга — акробат по первой специальности — побледнел так, словно приземлился на дырявый батут.
— Борис Николаевич, у нас уже есть министр спорта, — сказал Гайдар таким тоном, словно открывал страшную военную тайну.
— Тогда заместителем министра, — легко согласился Ельцин. — Президент я или нет?
Все закивали так дружно, что я испугался, что у Мачуги не выдержат шейные позвонки.
В руках Гайдара появился невесть откуда взявшийся лист бумаги, и на чьей-то услужливой спине он собственноручно написал распоряжение председателя правительства. Под шумок я этот листок уволок, рассчитывая напечатать факсимиле премьера в следующем номере «МК».
Маслаченко на поле несколько раз спас ельцинскую команду и на банкете я обращался к Никитичу исключительно «господин заместитель министра», что нас обоих несказанно веселило.
Неискушенному читателю, если таковые остались, конечно, история с назначением на, в общем-то, немаленькую должность покажется, несмотря на шутейный стиль изложения, несколько диковатой.
Но в логику девяностых история эта ложится замечательно. Вспомним хотя бы, как председателю Думы Геннадию Селезневу фельдъегеря привезли из Кремля на согласование на пост премьера сразу две бумаги. Одна по кандидатуре Сергея Степашина — (1-го вице-премьера), другая — по Николаю Аксененко (министру железнодорожного транспорта).
И обе за подписью Бориса Николаевича!
С Маслаченко на почти министерском посту вся эта ельцинская затея, к слову, ни к чему не привела, Никитич был мудр, понимал, что с микрофоном в руках, образно говоря, для народа он гораздо ближе, нежели президент с премьером вместе взятые. Не говоря уж о кресле замминистра.
Бумагу гайдаровскую я благополучно посеял при переезде на другую квартиру.
Однажды мы с главным редактором «МК» Павлом Гусевым и компанией отправились в Коста-Рику. Проезжали мимо футбольной арены.
— Петя, чем знаменит этот стадион? — поинтересовался Павел Гусев, решив дать мне шанс проявить свою эрудицию.
— Стадион печально известен тем, что в 1962 году, перед чемпионатом мира в Чили, по словам Владимира Маслаченко, костариканский нападающий перепутал его светлую голову с мячом, — с интонацией завзятого экскурсовода ответил я. — Никитич ведь прыгал бесстрашно головой вперед. Не случись этой истории, неизвестно, кто бы играл первым номером на мировом первенстве: Яшин или Маслаченко. Потом было несколько сложнейших операций, но Володя мужественно вернулся и в «Спартак», и в сборную.
Кстати, в той поездке, оказавшись на острове Боро-Боро на Таити, мы с Павлом Гусевым решили научиться кататься на водных лыжах. Но инструктор говорил на невообразимом местном наречии. И мы — на расстоянии 20 часов полета — звонили королю горных и водных лыж Владимиру Никитичу, который скрупулезно объяснял нам технические элементы.
В 2004 году Никитич вернулся с чемпионата Европы из Португалии. Позвонил в редакцию:
— Я тебе кое-что привез, будь на месте.
Приехал, подарил мяч, которым играли в Португалии. Не поленился, тащил его. И у меня ума хватило резко бросить мяч Никитичу: «Лови». Он среагировал, мяч улетел в распахнутое окно с седьмого этажа — хорошо, на голову никому не упал. Конечно, когда мы выскочили на улицу, никакого мяча не было. Вот так, благодаря собственной глупости и детскому желанию проверить реакцию великого Маслаченко, я лишился португальского мяча.
Эту же фразу «я тебе кое-что привез, будь на месте» я услышал во Франции перед матчем «Спартак»–«Марсель», когда в холле отеля меня позвали к телефону. Помню, еще удивился: «Кто мне может звонить во Франции — президент Миттеран?» А это был Никитич. Привез «МК» с моим репортажем — газету он ранним утром купил в «Шереметьево». Я еще заметил: «Володя, в Москве почтальоны мне домой приносят газету обычно к вечеру, а в Марселе — в полдень».
Там же накануне игры мы забрели в арабские кварталы, решили поесть шаурму поздним вечером. Причем оказались на улицах, куда туристам лучше не заходить. И Никитич, показывая на меня, говорит продавцу: «Это мой друг — футбольный комментатор, завтра его будут слушать сто миллионов человек».
Тут же обступила толпа, протягивали бумажки, чтобы я дал автограф. Но поскольку по-французски я ни бельмеса, оставалось только расписываться. А Володя, довольный произведенным эффектом, скромно стоял в стороне.
В день рождения в 95-м году Никитич подарил мне горнолыжные ботинки. Не поехать кататься на горных лыжах после этого с моей стороны было бы не по-товарищески. Летим 31 декабря в Австрию в Цель-ам-Зее вместе с Володей, его женой Ольгой и их маленькой внучкой Юлей, которая сегодня телеведущая на «Матч-ТВ».
Что делают два взрослых мужика 31 декабря в самолете? Провожают старый год. И Никитич эмоционально в полете рассказывал про горные лыжи. Я задал примерно такой вопрос: «Вот ты так расписываешься в любви к горным лыжам. Не умаляешь ли ты, дорогой Владимир Никитич, достоинства футбола?»
Каждое лето — на просторах Вышневолоцкого водохранилища.
Ответ поразил: «Понимаешь, футбол простоват».
— И это говоришь мне ты — легендарный вратарь «Спартака» и сборной СССР, — потрясенно спросил я.
На что мудрый Никитич сказал: «Когда полетим обратно, вернемся к этой теме». На обратном пути я признался: «Знаешь, Никитич, для меня футбол — религия. Но ты прав».
Горным лыжам он учил замечательно, с одной стороны, и беспощадно — с другой. Часика два показывал на маленькой горке начальные элементы. Потом говорит: «Ну, ладно, ты уже все знаешь, поехали наверх».
Спускались по достаточно пологой трассе, остановились на развилке. Все горнолыжники ехали направо. Никитич почему-то задумался, около минуты размышлял: махнул рукой — налево. Позже выяснилось, за несколько дней до нашего приезда на этом склоне проходил чемпионат Европы. И профессионалы трассу раскатали до чистого льда.
На дистанции, глядя на мои кульбиты, Никитич заметил: «Из тебя бы получился хороший вратарь». «Почему ты так считаешь?» — спросил я, лежа на снегу. «Классно падаешь!»
Когда спустились вниз, я со страха был мокрый как мышь. А Никитич, заботливо отстегнув мне лыжи, иронично поинтересовался: «Ну что, поборолся за житуху?» Зато на следующий день я уже ничего не боялся — Никитич сразу выбил из меня сомнения, колебания и страхи.
В начале 2000-х у Володи возникли проблемы с сердцем, и он находился на реабилитации в кардиологическом санатории «Подлипки». Рядом — Тарасовка, тренировочная база «Спартака», где я провел свое детство (от дачи на велике 15 минут), а Володя — самые счастливые и знаменитые дни, месяцы, годы. Конечно, я его навещал. И как-то сказал: «Никитич, хватит санаторной кухни, пошли на дачу, домашний обед ждет».
Золотая свадьба
Обед перешел в ужин. Не могли наговориться. Поздно вечером Володя отправился в санаторий. Оказалось, какие-то неумные люди закрыли калитку на ночь. И Никитич, чтобы попасть на территорию, перелез через громадный забор с острыми наконечниками наверху — высотой метра два с половиной.
Наверное, в те времена, когда Маслаченко блистал в «Лужниках» или на «Динамо», он бы этот забор даже перепрыгнул. Но так, на минуточку, человек восстанавливал сердце. Я был в шоке, говорю: «Никитич, ну развернулся бы и пошел ночевать ко мне». А он просто никого не хотел беспокоить.
Вот вспомнил про дачу, как мы весело Новые года встречали! Как-то за несколько часов до курантов, собираясь с Ольгой ехать ко мне, Володя позвонил с вопросом: можно ли прихватить с собой Борю Левина, журналиста и его друга? Я, конечно, согласился.
Борис Маркович Левин был в то время без работы. Никитич сочувствовал, может, что-то придумаем. И Бориса Левина взяли в отдел спорта «Московского комсомольца», где он прожил пять счастливых лет. Внизу в редакции висит доска: здесь работал известный спортивный журналист Борис Левин. Он погиб. Нелепо, трагически: ехал в «Лужники» на праздник нашей газеты и попал в аварию.
На этих праздниках сборная друзей «МК» всегда соперничала с командой Лужкова. За нас играли Олег Газманов, Борис Хмельницкий, Коля Караченцов, Павел Гусев, Юрий и Дмитрий Маликовы, Александр Жуков, Олег Романцев, Юрий Семин, Егор Титов, Дмитрий Аленичев, Игорь Добровольский, Вячеслав Фетисов, Александр Якушев... Тренером был Константин Бесков. В воротах — Владимир Маслаченко.
Во время одного из таких матчей я по-пижонски, не глядя, отбросил Володе мяч пяткой. Из-за моей спины выскочил нападающий и мимо Никитича забил практически в пустые ворота. В мой адрес должны были раздаться те, мягко говоря, эмоциональные слова, которые в такие минуты произносят все вратари мира.
Мой друг меня пощадил, лишь сказал: «Иди и играй дальше!»
Похороны Володи сильно затянулись: тысячи людей хотели с ним проститься. На Ваганьковском кладбище тогда наступили глубокие сумерки. Но включились прожектора.
И я подумал: горько, но символично, что последние минуты Володи на этой земле проходят в свете юпитеров.
Когда артистов выносят из театра — по традиции звучат аплодисменты. А на Ваганьковском зажглись прожектора, и они напомнили те стадионные огни, которые видели долгую славу Владимира Маслаченко.
Иду сейчас, попрощавшись, по центральной аллее. Может, ваганьковский ветер донес или просто послышалось.
Но ведь кто-то точно сказал мне на дорожку: «Иди и играй дальше!..»
Петр Спектор
Источник: MK.RU
