Режиссеру Георгию Натансону сейчас 89. Даже если бы он снял только одну свою «Старшую сестру», уже хватило бы, чтобы при жизни поставить ему памятник. А «Еще раз про любовь» с Дорониной и Лазаревым? А «Посол Советского Союза» с Борисовой и Кторовым? Это песня! А можно сказать — шедевр. Сегодня мэтр решил поделиться своей любовью — к женщинам, к артистам, к великим своим учителям, к своей неповторимой профессии. Поверьте, ему есть что нам рассказать.
Так я и не повоевал
— В
* * *
К началу войны вернулся во ВГИК, и нас всех эвакуировали в Алма-Ату. Помню: октябрь
«Жора, беги туда, где твоя ж...»
— В Алма-Ате я пошел на объединенную студию «Мосфильма» и «Ленфильма». Там директором был Вайншток, режиссер картины «Дети капитана Гранта». Я ему сказал: «Папа у меня погиб, помогите мне». Он направил меня к режиссеру Дзигану, снимавшему «Мы из Кронштадта». Сняли первый объект, потом его посмотрел художественный совет. Посчитали, что там плохо играет Есипова, его жена. Дзигана снимают с этой картины и главным режиссером назначают Пырьева. Вся съемочная группа сбежала — Пырьева испугалась: у него же была репутация хулигана и даже антисемита. А мне бежать было некуда. И вот заходит Пырьев, смотрит на меня: «А вы кто такой?» — «Студент третьего курса режиссерского факультета Натансон». — «У нас картина военная, вы у меня будете ассистентом по пиротехнике». Мне дали дубину метров семь, там гвоздь, туда накалывали настоящую военную шашку, Пырьев кричал: «Зажигай!» — я зажигал, она, гадюка, шумела, дым стоял такой, что я ничего не видел. Пырьев орал в мегафон: «Жора, правее!» А я, конечно, бежал налево. «Жора, — орал Пырьев, — в другую сторону! Жора, беги туда, где твоя ж...»
«Мариночка, оближи губки»
Как-то Пырьев мне говорит: «Жорочка, пока еще работает библиотека, иди достань как можно больше газет». Я достал, он попросил меня их расстелить на полу и так меня два раза за газетами гонял. «Спать будем здесь с тобой: я с Мариной (Ладыниной, женой Пырьева. — Авт.) поссорился». И так мы ночевали почти две недели. Он ее очень любил. До этой ссоры, перед тем как ее снимал, все время повторял: «Мариночка, оближи губки». А когда поссорились, называл ее только Мариной Алексеевной, и она его тоже — по имени-отчеству.
«Тот самый актер!»
— На «Ивановом детстве» с Тарковским работалось очень легко. Да и картина снималась легко. Никакого гения Андрей из себя не строил, все время был в поисках и очень тепло ко мне относился. Мы с ним ни разу не спорили. Это картина его, и я не лез в его замыслы, а старался обеспечить съемку. Вот Гринько я нашел, привез с Украины. Увидел его в фильме Алова и Наумова, приехал в Киев, стал уговаривать. Гринько очень не хотел ехать в Москву, говорил: ну что я поеду к студенту сниматься? Помню, на съемку приходил юноша, прямо в рот Андрею смотрел — это был Никита Михалков. Там я с ним и познакомился.
Там же я познакомился и с Колей Бурляевым. Он и в жизни не отходил от своей роли в «Ивановом детстве». Я его ни разу не видел веселым, танцующим. Бурляева нашел Кончаловский, просто увидел его на площади.
А я привел в кино Евгения Леонова. Женя учился на театральных курсах при театре Станиславского. Я был ассистентом у режиссера Владимира Немоляева, папы Светланы. Нужен был человек на роль повара — я увидел Леонова и понял, что это и есть тот самый актер.
«Она говорит с придыханием»
— Перед «Старшей сестрой» я приехал в Ленинград, в знаменитый БДТ, и хотел посмотреть, какие там актеры. Вот и увидел Доронину. Понял, что она прекрасна, она — индивидуальность. После спектакля пошел к ней в гримерку и предложил ей сыграть. Она тут же дала согласие. Помню, вошел Басилашвили, она ему: «Олег, подожди, у меня серьезный разговор». Они тогда еще были мужем и женой. Пригласил Доронину, Тенякову, Инну Чурикову, которая тогда даже еще с Панфиловым знакома не была, Виталия Соломина. Пробы мне очень понравились. Затем — худсовет и полный разгром, никого не утвердили. Всем дали отрицательные характеристики. Про Доронину: она говорит с придыханием. Про Тенякову: у нее каши полон рот. О Соломине сказали, что он обычный, неинтересный. Чурикову спросили: «Вы читали сценарий?» — «Да, конечно, наизусть знаю». — «Так там у Володина написано: белокурая красавица. А вы кто?» Даже Жарова не утвердили. Говорили: «Найдите актера поскромнее. Неужели вы думаете, он вас будет слушаться?..» Я горевал, был, как сейчас выражаются, в шоке. Но потом взял и пошел к Романову, председателю Комитета по делам кинематографии при Совете министров. Он меня уже на второй день принял. Вот все хают советскую власть, а сейчас, при демократии, к министру не попадешь и через месяц. А Романов мне: «Георгий Григорьевич, это постановление самого авторитетного худсовета, как я могу это отменить...» Я чуть не заплакал от безысходности. Романов проникся и говорит: «Приходите на всесоюзную коллегию». Там действительно всех утвердили. Доронина приезжала на съемку в Москву, оттуда в гостиницу, потом — на площадку, долго гримировалась, и все ее ждали. Жаров сначала был очень недоволен, но потом смирился. Через некоторое время Таня мне говорит: «Георгий Григорьевич, у меня есть очень хорошая подруга, можно и она посмотрит материал?» И вот приходит маленькая, худенькая, хрупкая женщина, с ней рыжеватый юноша. После показа женщина говорит: «Таня, это все гениально». Когда она это произнесла, я понял, что это полное г...но. А юноша сказал: «Мне материал очень понравился». Оказалось, что это были мама Эдварда Радзинского и сам Эдик.
Как я сберег Парад Победы
— К
«Не забыла меня еще Россия» С этим фильмом нас пригласили на фестиваль в Рим. Кого там только не было, в нашей делегации: Хуциев, Андрей Тарковский, Сережа Бондарчук, Ирина Скобцева... Вдруг на второй день ко мне подходит Маргошка Пилихина, она работала оператором и была дальней родственницей Жукова: «С вами хочет познакомиться одна очень красивая женщина». «Очень рад, — говорю. — Но я же здесь с Машей, с женой. Покажи мне ее хотя бы издали». Она рассмеялась: «Это совсем другое. С вами хочет познакомиться Галина Александровна Жукова, жена Георгия Константиновича». И вот через час она подходит ко мне вместе с этой красавицей. Галина Александровна говорит: «Я вам хочу передать слова мужа. Мы смотрели «Посол Советского Союза» на даче. После просмотра Георгий Константинович сказал: «Не забыла меня еще Россия».
«Девушка, приходите сниматься!»
— С моей женой мы познакомились во время войны в Алма-Ате, в эвакуации. Ходили там в театр оперы и балета, который остряки прозвали «театр оперы и буфета», потому что там без карточек продавали пирожки с ливером. На опере «Севильский цирюльник» я обернулся — за мной сидела девушка такой красоты! В перерыве я к ней подошел, она была с юношей. «Девушка, приходите к нам сниматься на киностудию», — сказал я ей. Через месяц я ей сделал предложение, и мы поженились. Первые три ночи она со мной спала в общежитии, и мы любовались, целовались под простыней. Остальные мужики лежали и деликатно отворачивались к стене. Маша работала в кино и администратором, и ассистентом, а закончила главным редактором «Мосфильма».
Моей дочке Марине 65 лет, а внучке Насте — 42. У нас был сложный момент, когда я влюбился в Аллочку Ларионову. Но это еще когда она не вышла замуж за Рыбникова, а только училась в десятом классе. Довженко просил для своего фильма найти десять девушек, которые бы стояли и опыляли яблони. Вот ассистентка и нашла Аллочку. Когда я ее увидел на съемочной площадке, тут же влюбился и по окончании съемок сказал: Аллочка, дай мне свой телефон, когда начнутся съемки, тебя будут приглашать. И не вытерпел, на второй день ей позвонил: хочу тебя видеть. Оказалось, что мы жили рядом у метро «Бауманская». Стали встречаться в Бауманском саду, целовались. У нее нижняя губа всегда была горячая и влажная. Но никаких близостей, все были воспитанны. Я ей сказал: тебе надо поступать во ВГИК, ты такая красивая... Мы ходили с ней, смотрели кино, один раз я ее повел в Третьяковку. Я просто обезумел от ее красоты. Она тогда была вся в веснушках, и солнце отражалось в ее золотых косах. И потом я ее порекомендовал Птушко на «Садко». Поначалу он не хотел ее брать, я уговаривал — он ни в какую, потом сломался: «Ну хорошо, зови свою Ларионову, я посмотрю, какой у тебя вкус на баб». Я привел ее к Птушко, тот только ее увидел — сразу озарился. «Девочка, возьми сценарий, пойди в ту комнату и закрой дверь». А потом мне: «Жора, теперь у нас есть Любава. Ты гений!»
«Я был весь в «Старшей сестре»
На какой-то встрече Радзинский говорит: «Вы, конечно, видели „104 страницы про любовь“?» «Нет», — говорю. Эдик разозлился: «Да вы что, вся интеллигенция смотрит!» И я ему, оправдываясь: «Я был весь в «Старшей сестре». «Идите посмотрите, — сказал Радзинский. — У меня очень много режиссеров просят разрешение на экранизацию. Но если понравится, я отдам только вам». Потом один высокий чиновник мне говорил: «Как вы могли после такой прекрасной „Старшей сестры“ взяться за произведение какого-то Радзинского? Это аморальная пьеса, где девушка в первый же день знакомства оказывается в постели у своего любовника! К чему же мы будем призывать молодежь?!» Целых полгода я приходил в Госкино, клялся и божился, что не сделаю картину пошлой, что это будет история о внезапной любви двух людей, которые не смогли больше расстаться. После фильм послали на фестиваль в Колумбию, в Картахену, и мы получили Гран-при — за мастерство режиссуры, за лучшую женскую роль Дорониной и... за высокие моральные качества картины. Нарочно не придумаешь.
«Саша, ты забыл снять брюки!»
— В «Еще раз про любовь» мы приступали к постельной сцене как к волшебству, ведь до этого ничего подобного никогда не снимали. Но сначала на главную роль я пробовал не Лазарева, а Высоцкого. И он сыграл очень хорошо. Но никак не монтировался с Дорониной. Дело не только в росте, хотя Володя просил сделать ему каблуки в семь сантиметров. Он как-то простоват казался для Тани, в нем не было романтики.
Но как снять, чтобы было не пошло, а романтично и поэтично? Обустроили квартиру, пришел день, все очень взволнованы. Доронина попросила, чтобы на этой съемке не было ни одного лишнего человека. А я Тане: после сцены любви вы скажете: «Саша, ты любишь меня?» — а он холодно ответит: «Люблю», и из ваших глаз должна выкатиться одна слеза. Таня кивнула, пошла раздеваться за ширму, осталась в одной рубашечке и легла в постель. Саша стоял рядом. Я говорю: «Саша, ложись». Он подошел к постели и сказал: «Татьяна Васильевна, подвиньтесь, пожалуйста». Татьяна Васильевна подвинулась, Саша подымает ногу в брюках и ботинке... Я шепотом: «Саша, ты забыл снять брюки». «Я их снимать не буду», — громко отвечает Лазарев. Я говорю: «Саша, чистая крахмальная постель, около тебя лежит красавица, в которую ты влюбился, увидев ее, и ты понимаешь, что без любви с этой очаровательной девушкой ты уже прожить не сможешь». «Георгий Григорьевич, я брюки снимать не буду». «Хорошо, — говорю, — сними тогда хоть ботинки». «И ботинки снимать не буду». Мы сняли эту сцену в один дубль. Я понял, что сыграно все прекрасно. Доронина и Лазарев были изумительны.
материал: Александр Мельман
