"...Я видел несколько "дней рождения" чемпионов мира по шахматам: видел трагедию Алехина и триумф Эйве, возвращение на шахматный трон А. Алехина, видел, как надевают лавровые венки Ботвиннику, Смыслову и снова Ботвиннику. Но день 7 мая 1960 года мне запомнится особенно. Такого ликования я еще не видел. Оказывается, стать чемпионом мира по шахматам просто жизненно опасно.
В этот самый счастливый момент жизни Талю хотелось обнять свою мать, свою молодую супругу, но разве жестокие фотокорреспонденты, кинооператоры дадут возможность пройти к родным?
"Хочу домой", - мечтает измученный и усталый Таль. С большим трудом ему удается прорвать блокаду тысячной толпы и сесть в машину. А. Кобленц, секундант Таля, также счастлив. Отложенных партий больше нет, но забот не убавилось: надо охранять Таля от слишком страстных болельщиков. Все это происходит в Москве. Спрашивается: чего, собственно, так уж сильно радоваться москвичам? Шахматная Москва осиротела, и резиденцией чемпиона стала Рига. Но если Талю в Москве на каждом шагу устраивают овацию, то легко догадаться, каково ему будет при встрече в Риге. Говорят, что Таль вернется в Ригу инкогнито, чтобы избежать риска быть растерзанным в порыве радости. К многочисленным прозвищам Таля, вроде "ракета", "волшебник", прибавился почетный титул: чемпион мира. Михаил Таль побил все рекорды. В 23-летнем возрасте "не полагается" быть чемпионом мира. Хорошо известно, что знаменитый Э. Ласкер завоевал первенство мира в 26 лет, а другие чемпионы значительно позже. А. Алехин, например, в 35 лет. Таль побил рекорд Ласкера по возрасту. Сумеет ли он побить и другой его рекорд - продолжительности владения шахматной короной? На этот вопрос мы получим первый ответ в матч-реванше с Ботвинником, если экс-чемпион мира воспользуется правом вызвать Таля.
...Мише Талю за последние годы поют дифирамбы. В эти дни у него есть достаточная возможность зазнаться. Но Таль не из той породы. Даже в роли шахматного премьера он остается тем же вежливым, остроумным, скромным и обаятельным человеком.
...Счастливая мама Таля говорит: "Если Миша и чемпион мира, для меня он останется ребенком..."
Сало ФЛОР
("Огонек", 1960г.)
...В тот же день вечером Миша звонит в Москву и разговаривает с каким-то Гришей. Слышу, как он просит его срочно приехать в Ригу, чтобы сделать фотографии, потому что "мы с Саськой решили подать документы в загс". Я, естественно, интересуюсь, кто такой Гриша и зачем непременно фотографироваться при подаче заявления в загс. Миша говорит, что он обращался не просто к "какому-то Грише", а к своему другу Григорию Тейтельбауму - выдающемуся фотографу, который работает в журнале "Советский Союз". Помню, я сказала: "Ты хочешь, чтобы об "историческом моменте" узнал весь Советский Союз?" "Не весь Советский Союз, - ответил Миша, - а только его читатели..."
Через день мы пошли в загс. С утра Миша начал "нафуфыриваться", что было ему абсолютно не свойственно: надел черный костюм, белую нейлоновую рубашку ("писк" тогдашней моды), галстук... Мне это кажется лишним, но я никак не реагирую и, наоборот, надеваю подчеркнуто скромную серенькую юбочку и простенькую шерстяную кофточку. Миша говорит: "Саська, не забудь паспорт. У нас могут потребовать паспорт". Ладно, думаю, паспорт так паспорт. С нами идет Гриша Тейтельбаум, который утром приехал из Москвы и на вокзале в Риге купил три белые роскошные хризантемы... Кто бывал в Риге, тот знает, что на вокзале и на знаменитом Рижском крытом рынке, что рядом с вокзалом, всегда продавались великолепные цветы. Вообще к цветам у рижан всегда было особое отношение...
И вот мы втроем входим в загс. А я только думаю: "Если Гриша купил цветы для меня, то почему он мне их не дарит?" Нас встречает милая пожилая женщина, и Миша ей говорит: "Скажите, пожалуйста, а директор загса у себя?" "Да, - отвечает женщина, - он в кабинете". "Скажите ему, -говорит Миша, - что с ним хочет поговорить Михаил Таль". Женщина уходит, а я спрашиваю: "С каких это пор заявления в загс надо отдавать директору?" Миша отвечает: "Для верности - вдруг сегодня не приемный день... А когда директор узнает, что с ним хочет поговорить Таль, он не откажет". В этот момент возвращается женщина - сама любезность. "Товарищ директор помнит, что Вы ему звонили, и ждет Вас с самого утра..." Смотрю на Мишу и вижу, что он как-то растерялся... "Саська, - говорит он, - разве мы звонили товарищу директору?" "Я не звонила". "Гриша! Может быть, ты звонил?" - обращается он к Грише и делает ему глазами какие-то знаки. "Да! Я вспомнил, - реагирует Гриша. - Это я звонил ему... Вчера... Из Москвы!" Чувствую, что происходит что-то не то, но что именно, не понимаю. Вдруг Миша забирает мой паспорт и быстро проникает в кабинет директора... Не проходит и пяти минут, как появляется сияющий директор. За его спиной прячется Миша. "Боже! Какая красотка! - восклицает директор. - Поздравляю вас с законным браком!"... Я столбенею. Миша смотрит на меня влюбленными глазами, и на лице такое выражение, какое бывает у ребенка, когда он сделал любимой маме потрясающий, с его точки зрения, неожиданный подарок... А директор продолжает ухаживать: "Чью фамилию будете носить? Свою или мужа?" Как услышала слово "муж", так чуть в обморок не упала...
Я понимала, что все это должно было произойти, но ведь мы шли только лишь подать заявление... Возникают Идины слова: "Доченька, а если ты передумаешь, то через три месяца заберешь заявление обратно..." И вдруг это слово "муж"! Чужое какое-то, деревянное... В это время Гриша быстренько вручает мне три белые хризантемы и целует в щеку... Я не нахожу ничего лучшего и совершенно некстати "острю": "Белые хризантемы кладут в гроб..." А радостный директор кричит: "Именно! Отныне он хоронит Вас для других мужчин и оставляет жить только для мужа!"
Тут они подхватывают меня под белы рученьки и влекут в комнату, в которой стоит стол, покрытый нарядной скатертью, на столе - фантастические "длинноногие" розы, шампанское, фрукты, конфеты. Директор разливает шампанское, что-то произносит про вечное счастье, про потомство... Все чокаются, я "на нервной почве" выпиваю бокал, потом сразу второй - лишь после этого до меня доходит с абсолютной ясностью: свершилось. Прощай, Салли Ландау! Здравствуйте, гражданка Таль...
И тут я думаю: а почему я должна обязательно носить Мишину фамилию? Чем моя хуже?.. По наивности мне казалось, что моя собственная фамилия сохранит мою самостоятельность... Говорю директору: "Вы спрашивали, какую фамилию я собираюсь носить после замужества..." Но Миша меня перебивает: "Конечно, мою!" "Мы в этом не сомневались!" - говорит обезумевший от счастья директор и протягивает мне мой паспорт, в котором я отчетливо вижу: "ТАЛЬ".
В такси по дороге домой успокоилась: в конце концов все нормально, все правильно и все прекрасно. Я люблю Мишу, Миша любит меня... Вот только зачем было таким театральным способом ускорять момент так называемого "сочетания законным браком"? Миша словно прочитал мои мысли. Он поцеловал меня и сказал: "Пойми, Саська, после сегодняшнего дня я абсолютно не сомневаюсь, что разнесу Михаила Моисеевича до основания... а затем (тут он запел из "Интернационала") "мы наш, мы новый мир построим - кто был ничем, тот станет всем..." Самое смешное, что водитель - преклонного возраста латыш (может быть, из латышских стрелков?) подхватил зычным голосом: "Это есть наш последний и решительный бой..."
Под звуки партийного гимна мы подъехали к дому. Дверь нам открыла Ида, и Миша сказал: "Мурочка! А Саська - моя жена!" Вечером мы сидели за столом в небольшом кругу: Миша и я, Ида, Роберт, Яша со своей пассией, Гриша... Потом подошли еще разные знакомые... До сих пор тот семейный ужин я считаю нашей свадьбой. В течение последующих дней Рига воспринимала нашу женитьбу как свершившийся факт...
Люди всегда проще воспринимают даже самые крупные события и катаклизмы, если все это происходит не с ними. Одно дело - зритель, другое дело - участник. Само собой, начались всякие суды-пересуды, сплетни, вымыслы... Говорили, что я вышла за Таля замуж, будучи на шестом месяце беременности, что у него вроде бы не было уже выхода... Говорили, что и беременна-то я не от него... Говорили, что, наоборот, Таль заставил меня выйти замуж под угрозой убить, если будет не так, как он хочет... Черт знает, что еще болтали. Но если кого-то вся эта чушь и волновала, то только, конечно, не меня. Анонимными и неанонимными звонками мучили Иду, Роберта, Яшу, и первое время они относились ко мне с напряжением и настороженностью. Мишин дядя был одним из немногих, кто не придавал этим россказням ни малейшего значения. Я как-то случайно стала свидетельницей его разговора с Идой, когда он объективно и даже лестно говорил обо мне.
Я же оказалась, как говорят, в "эпицентре землетрясения". Замужество меня тряхануло как следует и довольно быстро перевела из молоденьких девочек в "солидные" жены с целым рядом приятных и не очень приятных обязанностей. Все мои сомнения отпали сами собой под натиском охватившей меня какой-то неистовой страсти. Путы условностей больше не сдерживали ни меня, ни Мишу.
Мы наслаждались нашим новым качеством мужа и жены. Я полюбила его безоглядно и стала считать своим... частью себя. Во мне проснулась неведомая раньше ревность, и я начала реагировать на все то, что раньше как бы меня не касалось. Во мне проснулся мой "скорпион" - Миша должен принадлежать только мне и больше никому - ни Латвии, ни Советскому Союзу, ни родителям, ни, конечно же, другим женщинам. Ему часто звонила из Югославии Милунка Лазаревич - талантливая шахматистка и, как я выяснила позднее, очаровательная молодая женщина. Они с Мишей болтали на свои шахматные темы, Миша сыпал бесконечным количеством каких-то вариантов на "птичьем" языке шахматной нотации, прокладывая этот диалог экспортными остротами и изящными комплиментами, на которые он был тоже "гроссмейстер". А я не спала ночи, терзаемая подозрениями... Но и Миша был "скорпион", и все должно было подчиняться и принадлежать ему.
Со временем я поняла всю справедливость поговорки "Нашла коса на камень". Или еще, как в одном из стихотворений Цветаевой:
Не суждено, чтобы сильный с сильным Соединились бы в мире сем...
Это стало впоследствии извечной причиной наших размолвок.
У меня не было ни физической, ни, тем более, моральной потребности в измене. Я не могла также подумать и о том, что такая потребность может быть у него. Но я знала одно: если это с его стороны произойдет, я это сделаю дважды... Просто от отчаяния и унижения. Не могу сказать, что данное качество моего характера облегчало существование, но такой уж родилась...
Миша был предметом моего обожания и восхищения. Я зачарованно слушала его. Он говорил образно, легко, углубляясь во все новые подробности, не упуская при этом главную нить сюжета. Это было похоже на перебор вариантов во время обдумывания очередного шахматного хода... Правда, приведенное сравнение возникло у меня позже. Я часто ходила на его лекции. Он мог говорить два часа, три... А я слушала и слушала, и мне даже казалось иногда, что понимаю преимущества шевенингенского варианта в сравнении с вариантом "дракона". Я никогда не видела, чтобы он готовился к лекции. Бывало, что иногда говорила ему: "Мишенька! Возьми карандаш, хотя бы набросай план - тебе же предстоит трехчасовая лекция!" На это он мне отвечал: "Саська! Я с тобой разговариваю целыми днями, но не беру же карандаш и не составляю план нашего разговора. Я не писатель, Саська, чтобы излагать свои мысли на бумаге, и не актер, чтобы потом выученные мысли произносить вслух. Я - говоритель... Не громко-, но говоритель".
"...Десятки раз вместо того, чтобы лезть за справкой в шахматную периодику полувековой давности, я снимал трубку и звонил в Ригу, и Таль мгновенно называл полтора десятка ходов, встретившихся, например, в какой-нибудь партии чемпионата страны 1939 года..."
Я. ДАМСКИЙ
("Рижские шахматы", 1986г.)
Продолжение следует...
