Он сидел передо мной, угрюмо пил кофе и время от времени, воздевая руки к потолку, словно обращаясь к небу, произносил: Слушай, а может быть, все-таки жениться на ней?! Ну надоела мне моя холостяцкая жизнь. Не могу я так больше! Тридцать два уже, пора.
Пора бы, соглашался я и лениво добавлял: Женись.
Мой безразличный тон его возмущал. Но мог ли я произнести это иначе? Не мог. Мы уже четыре часа вели разговор, а главное, не в первый раз, и все время по три-четыре часа.
Нет, она все-таки ничего. Готовит хорошо: утку с яблоками, индейку, пирожки всякие. Но ведь страшшш-на-я-я-я!
Не женись.
Образованная. Все про театр знает, про кино. В Доме культуры работает. Авторитет большой. Знакомых много. Пробивная девка. Если что захочет добьётся.
Женись.
Но ведь она страшшш-на-я-я-я!
Не женись.
Странные существа женщины, продолжал он. Странные. Была миленькой, приятной, 44-й размер. А теперь… 56-й. Он развел руками. Вот такая! Страшщш-на-я-я-я! И неряха немного. И зубы не хочет вставлять. Ну как можно так следить за собой? Она потому и замуж ни разу не вышла: не следит за собой и все тут.
Не женись.
Он налил себе кофе, отхлебнул, брезгливо смахнул крошку с белоснежной скатерти что-что, а чистоту он любил: скатерть всегда белоснежная, чашечки прозрачные, фарфор тонкий, блестит. Рубашки менял два раза в день. В комнате у него порядок идеальный: на рояле ни пылинки, постельное белье каждые три дня менял: «Люблю хрустящие простыни».
Что хорошо в ней добрая. Последнюю копейку отдаст. Если заболею, не дай Бог, будет сидеть у постели. Характер у нее добрый-добрый, мягкий-мягкий, но тетёха.
Эти разговоры мы вели около года. Он встречался с ней и не встречался, дружил и не дружил, любил и не любил. И все решал: жениться или не жениться? Если я уговаривал его жениться, он произносил:
Оно, конечно, можно, но ведь она 56-го размера. Ноги рояльные ножки… Страшшш-на-я-я-я!
А она его, видно, очень любила. Очень. И он женился. И переселился к ней в квартиру. И она заботилась о нем невероятно: мыла, стирала, убирала, в прямом смысле сдувала пылинки. Кормила ни в одном ресторане так не готовит! Начала за собой следить. Зубы вставила. Гимнастикой занялась. Два раза в неделю в бассейн ходила. Один раз в неделю на теннис. А по воскресеньям занималась в школе верховой езды.
Похудела. Похорошела. И что-то в ней загадочное открылось. Стали за ней ухаживать и сослуживцы, и гости Дома культуры, где она работала; один режиссер, выступавший в Доме культуры на творческом вечере, в Дом кино все время звал.
Ну что мне делать, сказала она (все поменялось: он перестал ко мне ходить, а она зачастила), муж-то мой вроде и умный, и образованный, и тактичный даже, но страшш-ш-ны-ый! Пузо отрастил, трудовая мозоль называется. Я ему все костюмы перешила, а он в них не помещается. Был 46-го размера теперь 58-й! Ну просто старый поросенок и все тут. Разводиться с ним или нет?
Разводись.
Ну как же я его брошу? Ну куда ж он денется? Одышка, ходит медленно, делать ничего не умеет: ни стирать, ни убираться, ни готовить. Жалко его. Да и потом… Ну не глупый же он, умный, я ему нужна. На работе его ценят.
Не разводись.
Оно можно и не разводиться, но ведь он такой страшненький стал, просто противненький…
Так они и жили. Живут и сейчас. Недавно у них второй ребенок родился девочка. Первым был мальчик… И дети у них хоррошень-ки-е-е-е, просто прелесть!
