Продолжаем публиковать очередную главу из книги Симона Львовича Соловейчика. "Последняя книга"! По-особому ее читаешь и воспринимаешь. Последняя. А поэтому каждое слово -- как особое, значимое: Подумалось: если бы мы, встречаясь с друг другом, понимали - встречаемся в последний раз. Как бы мы говорили? С родными, близкими, коллегами, детьми: Продолжим чтение. Я буду рад получить отклики. |
Жизнь требует от человека огромного мужества, и у кого недостает его, тот и несчастен. Счастье вообще удел мужественных людей, потому-то дети чаще бывают счастливы, чем взрослые, - дети храбрее взрослых.
Чуть было я не отступил, чуть было новый замысел не захватил меня, отодвинув на будущее "Последнюю книгу", но - устоял, и вот, как домой после долгой отлучки, возвращаюсь к прежней работе.
А новый замысел был такой: написать учебник педагогики. Ну просто учебник, для студентов. Упорядоченный, размеренный, с вопросами для непонятливых и для закрепления пройденного материала. Не то чтобы я мог написать такой учебник, не то чтобы у меня были сейчас силы и время для него - ни сил, ни времени. Но учебник необходим. Я перелистал книги, по которым преподают сегодня будущим педагогам, и обомлел. Это и представить себе нельзя было, до чего плохо. Понятно, почему в педагогических институтах один из самых нелюбимых предметов - педагогика. Не во всех, конечно, не всюду же по учебникам учатся.
Я прочел внимательно абзац три раза. Поставил три восклицательных знака. А как родилось мое "СОЛО"? Сначала для пишущих машинок, а потом для компьютеров. Так же. Я прочел все учебники и понял: заниматься скучно, нудно: И создал свой. Симон Львович внимательно прочел книгу "Соло на пишущей машинке". Позвонил. Поддержал. Я все хотел, чтобы он прошел курс. Но уговорить не удалось. Жаль! Я прочел этот абзац и подумал: а если бы Дмитрий Анатольевич Волков написал свой учебник для юных программистов? Отличный был бы учебник. Каждый из нас может сделать больше. Именно подводя итог жизни, думаешь об этом. Я пишу эти строчки и думаю об итоге -- что удалось сделать, а что еще предстоит. Для меня каждый день -- праздник! Я часто произношу фразу - никогда не жил так интересно, как сегодня. И это правда. Все интересней и интересней становится жизнь. Интересней, хотя и трудней. Так было и у Симона Львовича Соловейчика. Каждый день у него получился уникальным. Создание газеты, развитие практической педагогики, он был центром педагогов новаторов, он был центром педагогической мысли. Невероятно жаль, что не написал учебника Симон Львовича, невероятно жаль. В.Ш. |
Но остановлюсь, не буду браниться. Бесполезно. Не можешь сам написать, не стал писать - молчи.
Если говорить честно, я попробовал, написал вступительную главу. Но она получилась слишком насмешливой. Иначе говорить о сегодняшней нашей науке педагогике невозможно. Скажешь слово - и тут же вспоминается, что пишут по этому поводу в официальных книгах, в тех, что одобрены инстанциями и приняты для повсеместного употребления, и саркастические замечания рождаются сами собой.
Но кому нужна книга-пересмешник? Учиться-то по ней уж во всяком случае не будут, тем более что имя мое в иных педагогических институтах и без того далеко не в чести. Время от времени появляются люди и рассказывают чуть ли не шепотом, чуть ли не оглядываясь (до сих пор чего-то боятся), с какой злобой говорили обо мне преподаватели педагогики.
А я и не знал.
Неприятные сообщения. Противное дело - вызывать озлобление. Когда иной раз приходит злое письмо, на несколько дней теряешь покой. Я много думал об этом, вглядывался в себя - может быть, я не выношу критики? Недостаток, весьма распространенный среди пишущих (да и всяких) людей.
Нет, в общем-то выношу спокойно, особенно критику в печати. Что только про меня не писали! Ну совершенно не трогает. Все жалеют меня, все утешают, успокаивают, а мне хоть бы что. Ну пишут и пишут. Если ты печатаешься, то и про тебя должны писать, а если про тебя пишут, то отчего же всегда должны отзываться хорошо?
И снова совпадение. Я тоже про себя читал многое: ругань, вранье, клевета, фантазия: Все встречалось. Но я научился не обращать на это внимания. Человек ранимый по натуре, Симон Львович сначала, я это отлично помню, остро переживал несогласие с ним. А потом действительно закалился. Он жил по совести, он знал, что он прав. Пусть для себя, пусть для небольшой сначала группы людей, но прав. Его поддерживают. Ему верят. Конечно, если с ним бывала не согласна Любовь Михайловна Иванова - его первый редактор в "Комсомольской правде", он к ней прислушивался и долго размышлял над каждым ее замечанием. А хулители - академики от педагогики, публицисты, обслуживающие чиновников (такие есть во все времена), сами чиновники - он их просто не замечал. Этому мы можем поучиться у Симона Львовича. Станет Вам трудно, вспомните слова С.Л. Соловейчика о том, как нужно относиться к тем, кто тебя публично ругает. В.Ш. |
Однажды я каким-то образом попал домой к известному в те времена драматургу и автору эстрадных фельетонов. Он сказал: "А про меня много пишут, я вниманием прессы не обойден". Он достал папку толщиной в две ладони, развязал тесемки - в папке были собраны газетные вырезки. Целая кипа статей, и все с огромными заголовками: "Халтурщик за работой", "Долой халтуру с эстрады", - и далее в таком роде. Я посмотрел на хозяина папки, стараясь скрыть свои чувства, потому что не знал, должен ли я жалеть его или должен возмущаться, - чего, собственно, от меня ждут? Я был гостем, а в гостях боишься показаться невежливым. Но эстрадный халтурщик, огромный, сильный, жизнерадостный человек, рассмеялся так весело, так искренне, что и мне все эти разгромные статьи показались удачным анекдотом.
И знаете, он меня кое-чему научил, этот человек, который, видимо, жил в свое удовольствие и был от всего свободен. Теперь, когда напишут про меня какую-нибудь глупость, я сразу вспоминаю ту папку и думаю: ну не обозвали же халтурщиком? И то хорошо, спасибо. Спасибо за внимание. Газетная критика сильно укрепляет жизнелюбие.
Но вот что угнетает - злоба. Злобное отношение к себе обыкновенному человеку вынести невозможно. Никакого юмора не хватит. Критику принимаю, злоба злит.
Перечитайте эти две строчки. Симон Львович пишет, что невозможно вынести злобу. Но выносил. Болело сердце, огорчался, расстраивался, но не мстил. Вы-но-сил! В.Ш. |
И вот как представил я себе, какое отношение вызовет учебник педагогики, если его написать по-человечески, как заденет он иных именитых людей, потому что у меня представления о педагогике прямо противоположные научным, - расхотелось писать. Хватит, я в жизни навоевался.
Писать можно лишь одним способом: свободно. А еще лучше - для любимой, для любимых людей. Вот одно из самых глубоких наслаждений в жизни: писать, зная, что это понравится любимому человеку. Тоже своего рода зависимость, тоже несвобода, но ведь свобода не в том, что над тобой никого нет а в том, что над тобой любимые. Если властитель обожаем то и раб чувствует себя свободным.
Очень, казалось бы, спорная мысль! Свобода и рабство. И о том, как писать, для кого писать? Но ведь все точно. Если вслушаться, понять, принять - станет легче писать! В.Ш |
Свобода не в обстоятельствах, свобода - это чувство. А чувства, особенно высокие, всегда противоречивы в самой основе своей, и потому высшая свобода и высшая несвобода сливаются. Честный человек всегда свободен и всегда раб - раб чести. Что уж говорить о любви! Все несчастные женщины, которые мне встречались, были несчастны лишь потому, что им не хватало способности к рабству.
Уверен, многих эти строчки заставят встрепенуться. Чтобы была любовь - нужно рабство? А как же равноправие? А нет его и не может быть! Другое дело, к мужчинам это тоже относится. Они любят и теряют. Не хватает иногда рабского поклонения женщине. Но это уже другая тема. А здесь я только подчеркнул. Сначала, прочитав, оторопел, а подумав, согласился. В.Ш. |
Все есть у человека, шагает по жизни победителем, а несчастен, потому что не может отдаться во власть другого. Волю знает, а неволи боится. У полной, у истинной свободы две стороны: воля и неволя. Но одни люди трусят - боятся воли, а другие трусят - боятся неволи.
Свобода - относительно новое слово в этом мире, у него своя история, которую интересно было бы проследить. В школе должны были бы изучать эту тему - свобода, но не знаю, на каких уроках, потому что свобода - это вовсе не народовластие или отсутствие эксплуатации, или возможность выбора, или осознанная необходимость. Свобода, повторюсь, это чувство, и ее надо воспитывать: не воспитание для свободы, не воспитание свободой, а воспитание свободы. Сегодня о свободе говорят, непременно добавляя ограничения: мол, свобода вовсе не значит вседозволенность - и прочее. Появляются всевозможные концепции урезанной свободы. Свобода пугает людей, особенно если эти люди - начальство. В слове "свобода" они чувствуют угрозу хаоса.
Но ничего не понять, если не представить свободу как соединение воли и неволи. В идеале свобода не имеет ограничения, это полная, абсолютная воля и полная, абсолютная неволя - только тогда все становится по местам. В словах "осознанная необходимость" ложным, на мой взгляд, является слово "осознанная". Свобода относится не к сознанию, а к чувству, и в языке, посмотрите: "чувство свободы", "стремление к свободе", "радость освобождения" - все говорит о чувстве, а не о сознании.
Жизнь требует от человека огромного мужества, и у кого недостает его, тот и несчастен. Счастье вообще удел мужественных людей, потому-то дети чаще бывают счастливы, чем взрослые, - дети храбрее взрослых. Дети безоглядны, а безоглядность сильно способствует мужеству и, значит, счастью.
Точно все определил и разложил по полочкам Симон Львович Соловейчик. Есть такое понятие -- плотность текста. У одного человека на сто страниц ни одной мысли, читаешь и читаешь -- легко, но пусто. А бывает - абзац и густо написан, точно, емко, с большой плотностью. Тут и тест, подтекст, точность: Вы теперь поняли, почему дети счастливее взрослых? Вы теперь поняли, чего Вам не хватает для счастья? Вы никогда не задумывались, а почему мы, взрослые, делаем все для того, чтобы дети как можно скорее забыли о счастье и радости жизни? Подумайте на эту тему. Подумайте! В.Ш. |
Это объясняет многое, например, почему иные некрасивые женщины иногда так счастливо живут. Обычно говорят о духовной их красоте и о том, что она, духовная эта красота, важнее красоты физической, и прочее. Да не так все это, никакая красота не важнее другой, красота неделима, она одна. Ответ кроется в слове "мужество" - в мужестве любить, в мужестве соединять волю и неволю. Мужественные всегда красивы. Вы не замечали? Женственные мужчины противны, мужественные женщины прекрасны. Если бы мне пришлось отвечать на известную анкету и спросили бы, что я больше всего ценю в женщине, я бы ответил: женственность и мужество. Трусливых женщин терпеть трудно. В уме своем мы не властны, что дано - то дано. Ум не имеет отношения к нравственности. А мужество - на нашей ответственности.
Вот таким окольным путем пытаюсь я объяснить, отчего не стал писать учебник педагогики. Время свободы в нашем педагогическом мире еще не настало, и выйдет не писание книги, а внутренняя борьба и война.
Видимо, люди делятся на тех, кому нужен контакт, и на тех, кому не нужен. Я понял это, когда писал книгу для родителей - "Педагогика для всех". Писал, писал и, когда дошел почти до самого конца, понял, что я пишу лишь полправды или, если так можно сказать, полпедагогики. "Полпедагогики для всех" -вот было бы точное название этой книги или, может быть, "Педагогика для половины людей" - так точнее. Педагогики для всех быть не может, во всяком случае, я не могу ее написать, потому что я представляю себе лишь один род отношений с людьми - в контакте или в стремлении к контакту Контакт -не взаимопонимание, не единство душ и умов, а просто прикосновение, точка соприкосновения в отношениях с человеком. Если она есть, если я ее чувствую - я человек, и все МОИ способности при мне. Если такой точки нет, если нет контакта-я становлюсь тупицей.
Вот так и в воспитании детей. Я написал книгу о том, как воспитывать детей в контакте с ними, как его устанавливать налаживать, поддерживать, сохранять в любых житейских обстоятельствах. Книгу, полезную, я думаю, тем, для кого КОНтакт - высшая ценность в отношениях. Но есть ведь огромное число людей, есть огромное число родителей, которые не нуждаются в контакте ни со взрослыми, ни с детьми. Не понимают что это такое. Наоборот, контакт мешает им жить, раздражая их. Для таких читателей книга моя опасна. Они ничего не поймут, книга покажется им ложной. И они будут правы. Они общаются другим способом - без контакта, и, следовательно, им нужна совсем другая педагогика, прямо противоположная.
Вот в этом все дело. Те учебники, по которым учат сегодня студентов, будущих учителей, это учебники бесконтактной педагогики - ну как бывают бесконтактные восточные единоборства. Движения - те же, искусство - то же, но нет прикосновения, а значит, нет боли, нет страха (кроме страха проиграть), нет подлинного чувства. Нашу педагогику обычно называют бездетной (этот термин иногда приписывают мне, но не я его придумал, не знаю, кто), но она не бездетная - она бесконтактная. Искусство воспитания ребенка без прикосновения к душе ребенка.
Я его не понимаю, это искусство, и если бы я стал писать учебник, то вполне вероятно, что получилась бы точно такая же ложная книга, как и все те, что стоят на полках в библиотеках педагогических институтов: те книги - о полпедагогике, и моя - о полпедагогике, но о другой половине ее.
Та, бесконтактная, не может не быть авторитарной - я иногда думаю: а верно ли, что ее ругают? Как быть педагогу, если ему не нужен контакт? Педагогика сотрудничества ему просто-напросто недоступна, и понятно, почему примерно половина учителей принимает ее, а половина чуть ли не с гневом отвергает. Но верно ли контактную педагогику называть гуманистической - точно ли это? Совершенно неизвестно, полезно ли ребенку быть в контакте с каждым учителем или вредно. Ведь в контакте-прикосновении переливаются человеческие силы - от одного человека к другому. Но что за силы, что за токи идут от воспитателя, неужели всегда лишь благотворные? Не передает ли он ребенку и то зло, что есть в нем?
Так и получается, что результаты воспитания зависят не от того, что я делаю, не от того, какие меры я принимаю, какими методами пользуюсь, что говорю ребенку и что не говорю, что даю ему и что не даю, а только от одного - сколько во мне, воспитателе, зла и добра, какие токи идут от меня. Злые или добрые, с каждым моим словом и взглядом. И это объясняет, почему и у любящих родителей вырастают иногда дурные дети. Не любовь сама по себе влияет на ребенка, а соотношение добра и зла в душе воспитателя, будь то учитель, отец или мама. Злые люди тоже любят своих детей, как любят они свою собственность, и им никак не понять, что же случилось. И старались, и любили - а что вышло?
Если у Вас есть дети, убедительно прошу, прочтите, пожалуйста, предыдущий абзац раза три подряд. Задумайтесь. Кто главный враг детей? Их родители! Вспомните свое детство! Посмотрите на своих детей не с высоты своего нынешнего положения, а с высоты своего прошлого: Вы были детьми? Были! Поставьте своих детей на свое место, поставьте себя на место детей! Если так поступите, не сомневаюсь, Вы найдете особую интонацию при общении с детьми, Вы найдете способ воздействовать на них, Вы сами станете лучше, а значит, поверьте, дети тоже станут лучше. Вы же этого хотите?!. В.Ш. |
Но из этого и следует, что бесконтактное воспитание тоже имеет определенный смысл в тех случаях, когда ребенок попадает в руки человека, в душе которого зла больше, нежели добра. Тогда, чем меньше контакта, тем лучше для ребенка. Наша официальная педагогика недаром идет из глубины веков, в ней есть своя мудрость - традиционная педагогика реалистична, она рассчитана на то, что воспитатели не идеальны, что среди них неминуемо много злых людей. Она, быть может, по-своему защищает ребенка, охраняет его душу, оберегает от опасных контактов.
Признаться, я нигде не читал об этом, и мысли такого рода прежде никогда не приходили мне в голову. Но, боюсь, в них есть, в этих соображениях, какая-то правда. Бесконтактная педагогика реалистична, контактная - романтична, а в романтизме всегда и радость, и опасность. Однако истинная педагогика не может не быть опасной, как любовь, как жизнь. Значит, что же? В идеале надо бы не призывать всех к контактам с детьми, как я это делал всю жизнь, а говорить людям: ты стремись к контакту с детьми, а ты держись от них подальше.
Это все сложные дела, наука педагогика не затрагивает их, не касается. Она и не подозревает о существовании невидимых токов добра и зла. Она высчитывает добро и зло лишь формально. Потому-то она тоже, в свою очередь, не наука, а полнауки: академия педагогических полнаук - если использовать старое название. Можно даже и признать, что свою половину науки, свою перепаханную половину поля она возделывает весьма усердно. Оттого и обижаются ученые: ведь трудимся же мы, говорят они, работаем, многое открыли - вот они, наши успехи, мы в полном порядке. Другой-то половины поля для них нет. Что же их критиковать за то, что они не возделывают поле, которое им не принадлежит, на которое они и ступить не могут со своей техникой?
Обо всем этом я и хотел подробнее написать в учебнике педагогики, но увы. Замыслов всегда больше, чем трудов.
Снова восклицательный знак. Точная и грустная фраза. "Замыслов всегда больше, чем трудов". В молодости не понимаешь этого. Писать, создавать, организовывать, работать, не тратить время на пустяки. Делать!! В зрелом возрасте все это понимаешь, но нет сил. Знаешь, что нужно сделать, знаешь, как нужно сделать, а времени нет. Замыслов больше. А времени меньше. Обязанностей больше. На пустяки время не тратишь, но его, времени, все равно не хватает. А еще я подчеркнул фразу и по другой причине. Была у меня в 1969 году статья. Называлась "Замыслов было много". В заголовке смысл с подтекстом. Я писал о молодежной редакции телевидения. Руководил редакцией Юрий Васильевич Замыслов. Подтекст статьи понятен. Юрий Васильевич на меня смертельно обиделся. Я был горд. Написал, раскритиковал, нет, не просто раскритиковал, я распекал, я такой храбрый. А сегодня понимаю, зря я тогда написал ту статью. Зря. Шума она наделала много, а толку не было. Только больно сделал человеку. В.Ш. |
