Воспоминания

Страшное дыхание войны я впервые ощутил в начале сентября 1941 г., когда ночью во дворе нашего дома, метрах в пяти от его стены, разорвалась 250-килограммовая фугасная бомба. К счастью, стена выдержала, хотя и покрылась трещинами. Затем, помимо бомбежек, начались и артобстрелы.

Но о том, что Ленинград окружен, я лично узнал только в октябре, когда начали постепенно снижать выдачу хлеба населению, сократив ее до 125 граммов в день на человека, а остальные пищевые продукты перестали выдавать совсем. В конце октября я впервые увидел на улице грузовик, доверху заполненный раздетыми трупами. Он вез эти трупы на кладбище без гробов, в братскую могилу.

Скоро помимо голода на город ополчился и холод. Топливо для предприятий и населения вовремя не было завезено. Лично у нас, в выделенном для нашей квартиры и запертом на ключ отсеке в подвале нашего дома, имелся порядочный запас дров, которые по мере надобности дед и я таскали в квартиру на четвертом этаже для топки печей. Но однажды, по-видимому, уже в середине ноября, я обнаружил, что деревянная перегородка со стороны соседнего пустого отсека проломлена, а задние ряды дров исчезли. Так как 68-летний дед к тому времени уже изрядно обессилел, то я за несколько дней умудрился перетаскать к себе в квартиру примерно 0,5 — 0,7 м3 дров. Ими мы и топили железную печку-буржуйку зимой 1941—1942 гг.

3 декабря от голода умер мой дед, которого маме за пару дней до этого удалось устроить в больницу. Мама и отец похоронили деда в отдельной могиле на Волковом кладбище, рядом с моей бабушкой. О том, почему этого не следовало делать, я напишу ниже

Александр Александрович Андреевский