Воспоминания

Нормальные школьные занятия начались для меня с осени 1944 г., когда я вместе с относительно небольшой группой своих друзей и приятелей, с которыми учился в период блокады в 6 × 7 классах, поступил в 8 класс вновь открывшейся 236 школы, где учился в предвоенные годы.

Причиной изменения своего отношения к учебе я считаю следующие обстоятельства:

1. Все, кто не мог или не хотел учиться, после получения неполного (семилетнего) образования покинули школу, а следовательно, их поведение перестало воздействовать на более способных и трудолюбивых учащихся.

Я и сам после окончания 7 класса думал уйти из школы и поступить учеником на какой-нибудь завод, чтобы получить рабочую продовольственную карточку. Став старше, я неоднократно мысленно благодарил маму, которая отговорила меня от этой затеи.

2. Пополнение учительского коллектива преподавателями, вернувшимися из эвакуации, то есть людьми, психика которых не пострадала от жизни зимой 41—42 гг. в нечеловеческих условиях, безусловно, благотворно подействовало на поведение блокадных преподавателей.

3. Определенное положительное влияние на учебу и поведение ленинградских детей оказал в конечном итоге и приток в школу детей и подростков, возвращавшихся из эвакуации. Ведь у них в большей мере, чем у блокадников, сохранились качества, соответствующие их возрасту.

Первоначально старожилы легко захватили всю «власть» в классе: старостой был выбран мой друг Юрий (Георгий) Дутов, а я был выбран комсоргом. Мы продолжали вести себя так, как в блокадное время, — не жить, а выживать. При этом, хотя среди новичков были ребята, физически более сильные, чем я или Дутов, но мы были неразлучной парой, способной в любых условиях драться до победы над «врагом». Больше всего, конечно, от меня и от моего друга (Юра потерял во время блокады не только отца, но и мать) досталось, конечно, тихим и благополучным детям, которые приносили в школу бутерброды на завтрак. Дело дошло до того, что Женя Поверман должен был спрашивать у Юры разрешения присутствовать на занятиях. Признаться по правде, такое поведение Юры мне не нравилось, но я, подчиняясь долгу дружбы, всегда был готов поддержать его. И хотя я вовсе не хотел быть «шестеркой», долг был превыше всего. В лучших условиях находились те новички, которые умели постоять за себя. Так, Борозинец (имя его я забыл), который в 8 классе имел комплекцию десятилетнего мальчишки, в ответ на легкий подзатыльник ударил здоровенного обидчика большим гвоздем, зажатым в кулаке. Конечно, в завязавшейся драке он был сильно избит, но все его зауважали за храбрость и больше не трогали.

Зимой 1944—1945 гг. в Ленинграде условия жизни уже были близки к довоенным. Поэтому неадекватное поведение подростков-блокадников и тем более «начальников 8 класса» не могло долго продолжаться. Ведь мы имели дело с людьми, которые хоть и жили в тылу, но тоже хлебнули немало горя. У многих погибли на фронте отцы и старшие братья, и почти все были такими же голодными зимой 44—45 г., как и мы с Юрой. Поэтому в один отнюдь не прекрасный для нас день на собрании, а точнее, на «сходке» класса весь коллектив потребовал от нас кардинально изменить поведение. В противном случае нам грозили объявить бойкот. После этого конфликтующие стороны мирно разошлись. Больше всего нас убедило то, что в рядах «восставших» оказались и блокадники, Володя Абрамов и Саша Крестинский. Обсудив создавшееся положение, мы пришли к выводу, что «глас народа — глас Божий», и что ммы действительно вели себя как подонки. Это был переломный момент в формировании моего будущего морального облика. На следующий день наши соклассники вели себя по отношению к нам так, как будто накануне ничего не произошло. Что касается нас с Юрой, то мы, хотя и не извинились за прошлое, в дальнейшем старались вести себя как цивилизованные люди. Наверное, поэтому Юра Дутов, который лучше всех нас разбирался в математике, физике, химии и пользовался большим авторитетом, оставался старостой класса до окончания школы. Ну а меня, уже в условиях полной свободы, неизменно выбирали комсоргом класса.

Александр Александрович Андреевский