Воспоминания

К сожалению, далеко не все учительницы, пережившие в Ленинграде зиму 41—42 гг., сохранили уравновешенный характер, что очень затрудняло их контакт со столь же несдержанными учениками.

Расскажу несколько историй.

Осенью 1942 г., когда наша школа работала в одном из зданий на ул. Майорова (сейчас Воскресенский проспект), после очередного обстрела в здании вылетели стекла. Естественно, ученики (школа была мужская) спросили у учительницы: «Что нам теперь делать?». В ответ мы услышали: «Идите и добывайте стекла».

Конечно, мальчишки-шестиклассники восприняли это как призыв к грабежу. В частности, мы с другом Юрой Дутовым вытащили из рамы окна комнаты на первом этаже одного из домов два внешних стекла, которые были плохо закреплены. При этом мы не обращали внимания на вопли беспомощной старухи, лежавшей на кровати в этой комнате. Сейчас мне очень неприятно вспоминать и писать об этом. Но ведь это было, было!

Другой, более «веселый» инцидент произошел на уроке немецкого языка. Мой друг Юра с детства свободно говорил по-немецки, и как-то, проверяя мою тетрадь, он сказал, что в немецкой грамматике слово «девочка» относится к среднему роду. Я не поверил ему и задал этот вопрос учительнице немецкого языка. Вместо того, чтобы спокойно подтвердить это, взрослая женщина стала обвинять 14-летнего истощенного мальчишку в сексуальных домогательствах. Так как слово «секс» в то время не употреблялось, она объяснила мне это более доступными словами. Естественно, в ответ я тоже перешел на ненормативную лексику. После чего инцидент был исчерпан, и «училка» приступила к объяснению очередной темы. Этот случай не добавил ей авторитета, хотя ученик тоже был хорош.

Не могу не рассказать о поведении в куда более сложной ситуации нашего учителя математики Александра Павловича Григала, который незадолго до того вернулся в Ленинград из эвакуации. Описываемый случай произошел года через два после инцидента с немкой.

Была большая перемена, и дежурный по классу, выгнав всех в коридор и заперев дверь, проводил проветривание и уборку класса. Прозвенел звонок на урок, но дежурный не открыл дверь, так как заканчивал мыть пол возле нее. Естественно, ребята с удовольствие дубасили дверь кулаками и ногами. В это время подошел наш классный руководитель, А.П. Григал. Все расступились, и он сильно постучал в дверь. Дверь распахнулась, и разъяренный дежурный, думая, что стучал кто-то из одноклассников, ударил Григала кулаком по голове. Все оцепенели, и в первую очередь сам дежурный. Преподаватель мгновенно понял ситуацию, достал носовой платок, вытер лицо от брызг, которые попали от грязных рук дежурного, и спокойно сказал: «Рассаживайтесь по местам, приступим к математике». После этого авторитет Григала возрос в наших глазах до небес.

Большое влияние на формирование моих моральных устоев оказала учительница литературы Людмила Александровна Соколова, которая тоже вернулась в Ленинград из эвакуации. В частности, я до сих пор помню ее умение работать с «дикими» подростками. Например, отчитывая меня и моего друга Дутова за какую-то жестокость по отношению к вернувшимся из эвакуации детям, она назвала нас маленькими зверёнышами. Однако она сделала это так, что мы не обиделись, а раскаялись. Лично во мне Людмила Александровна за один год, который она проработала в нашей школе, сумела пробудить неподдельный интерес к русской классической литературе. Именно она познакомила меня с романами Тургенева, которые, наряду с рассказами Джека Лондона, приучили меня (к сожалению!) боготворить женщин.

Александр Александрович Андреевский