Зяма. Это же Гердт!

Мы много отдыхали вместе.

Самым любимым организованным отдыхом у нас был отдых не на курорте в хороших гостиницах, а отдых от Дома ученых - палаточный городок со столовой под навесом, на море, озере или в лесах.

Каждый день в столовке дежурило по двое отдыхающих - подметали пол, накрывали столы, подавали еду и так далее. Нам с Зямочкой выдавали фартуки... Нужно было резать хлеб, орать на всех, чтобы убирали за собой... Когда мы дежурили - было весело. В основном там были ученые (потому что отдых от Дома ученых), а нас (меня, Зяму и Булата Окуджаву) туда пускали из сострадания. Сережа с Таней Никитины бывали много раз... Частенько пели песни у костра вечерком... И даже Булат, который делал вид, что терпеть этого не может, много пел... Зямка читал стихи... И всё было замечательно.

Контингент там был постоянный. У нас была своя компания, но Зяме как воздух нужны были новые инъекции собеседников и поклонников. Есть актеры, как, например, покойный Папанов, которые носят огромные черные очки, кепку до бровей, чтобы ни-ни, никто не узнал и не приставал с автографами... А есть люди, которые стоят открытыми и голыми и ждут: когда же их заметят?.. когда набегут?.. Этакая паническая жажда круглосуточной популярности... Зяма искал не того, кто будет просить у него автограф, не того, кто будет хлопать ресницами и повторять: "Смотрите, живой Гердт!.." - нет. Он искал новую аудиторию. Мог устать от нее через секунду, потерять интерес... Но всё равно шел к людям сам, в надежде на неслыханное...

Звонит Зяма: "Всё!.. Срочно берем жен и детей... по машинам... и поехали".

Нижнее Эшери... Недалеко от Сухуми... Красота невообразимая... У нас с женой и сыном какой-то сарай... Зяме с Таней и Катей досталось какое-то подобное жилье с комнатой чуть побольше. Над кроватью Зямы огромный портрет Сталина, вытканный на ковре, правда, Таня его завесила занавесочкой. И вот такая картина: невероятных размеров завешенный Сталин, а под ним маленькое тело Зямы, испытывающего патологическую "любовь" к этой фигуре... А фамилия хозяина дома, где жил Зямка, как сейчас помню, была - Липартия... И вот Зяма жил у Партии, под Сталиным.

Море было недалеко. Но для того, чтобы до него дойти, требовались и силы, и нервы, поскольку дорога представляла собой каменную россыпь из булыжников, голышей и маленьких острых камешков. Это сейчас придумали шлепанцы и сандалии на толстой и мягкой подошве, а тогда... Но Зямин оптимизм побеждал.

"Никаких курортов и санаториев!.. Только чистая природа, натуральные продукты, натуральные поселяне..."

Вдобавок к натуральным поселянам в первую же ночь мы поняли, что через нас проходит железная дорога. Это было волшебно... каждую ночь мы "тряслись" в поезде, и нас увозило из этого села то на юг, то на север... Но каждое утро мы просыпались опять в Нижнем Эшери...

На заре советской автомобильной эры у всех нас, естественно, была мечта купить машину. А это по тем временам было дикой проблемой. Нужно было ходить, клянчить, подписывать бумажки, чтобы тебя поставили на очередь... Мы с Зямой записывались в очередь, а потом жгли костры по ночам вместе с другими алчущими, чтобы ее (очередь) не проворонить, чтобы тебя (не приведи Господи) не забыли в лицо... И продавали мы машины тоже всегда вместе.

В Южном порту была знаменитая автомобильная комиссионка. Там было несколько отсеков. Первый - для очередников на "Москвича", на которого ты стоял в этой очереди четыре года (то есть для простых смертных). Второй - содержал в себе машины, на которых можно было ездить: списанные с посольств, с дипкорпуса... А потом... в самом конце... был третий отсек, представлявший собою такой маленький загончик, в котором стояли машины, доступ к которым имели только дети политбюровских шишек, космонавты - в общем, люди, достойные во всех отношениях... Там стояли (как тогда говорили с придыханием) иномарки.

Большинство нормальных советских людей вообще не знали, что это такое. Зямина пижонская мечта была - добраться до этого заветного третьего отсека. И он до него добрался.

Но, как оказалось, там тоже всё было дифференцировано. Здесь - машины для космонавтов, здесь - для сыновей и тому подобное.

И вот, уже пройдя все кордоны и заслоны в виде подписания бумаг в ВТО, в Союзе ветеранов-инвалидов, почему-то в Министерстве торговли, где-то еще, собрав целую папку бумаг и подписав ее у очередного-последнего управленческого мурла, Зяма таки получил смотровой талон в этот третий отсек. По этому талону можно было в течение двух недель ходить туда и смотреть на иномарки. Там были какие-то вялые поступления... но если ты за эти две недели так и не решался купить что-то из предложенного, то действие талона просто истекало и право посещения смотровой свалки аннулировалось. Поэтому была такая страшная нервотрепка... Зяма, проходив туда дней двенадцать, занервничал.

Звонит мне оттуда: "Всё... Я ждать больше не могу. Я решился. Я покупаю "Вольво-фургон". Я ему: "Зяма, опомнись... какого она года?.." Он мне: "Думаю, 1726..." (Ей было лет двадцать...) - "Ну, она хоть на ходу?.." - "Да, всё в порядке, она на ходу, только здесь есть один нюанс... Она с правым рулем". Я столбенею, представляя Зяму с правым рулем... но не успеваю представить до конца, потому как слышу из трубки: "Приезжай, я не знаю, как на ней ездить".

Я приперся туда. Вижу огромную несвежую бандуру... И руль справа. "Давай, садись!.." - бодро говорит мне Зяма, подталкивая меня на водительское место. Я, изо всех сил преодолевая довольно неприятные ощущения (ну всю жизнь проездить за левым рулем, а тут!..), сел за этот самый правый руль, и мы поперлись... С меня сошло семь потов, пока мы добрались до дома, потому что в машине был еще один нюанс... Эта бедная машина стала сыпаться, как только мы выехали за ворота. В общем, когда мы добрались до улицы Телевидения, где тогда жили Зяма с Таней, она рассыпалась окончательно...

И стали мы все вместе ее чинить. А там каждый винтик... нужно было клянчить либо в УПДК (Управление дипломатического корпуса), либо покупать в четыре цены, либо заказывать тем, кто едет за границу (где таких машин уже просто никто не помнит), записав на листочке марку, модель, точное название детали и так далее. В общем, ужас... Но все-таки Зяма упорно на ней ездил (он всё-таки почти сразу научился ездить с правым рулем).

Зямина езда на этой "Вольве-Антилопе гну" подарила мне несколько дней "болдинской осени".

Осенью Зяма немножечко зацепил своей "Вольвой" какого-то загородного пешехода. Пешеход почему-то оказался недостаточно пьян, чтобы быть целиком виновным. Нависла угроза лишения водительских прав и всякие другие неприятные автомобильные санкции... Мы с Зямой взялись за руки и поехали по местам дислокации милицейских чиновников, где шутили, поили, обещали и каялись... Но... Размер проступка был выше возможностей посещаемых нами гаишников. Так мы добрались, наконец, до мощной грузинской дамы, полковника милиции, начальницы всей пропаганды вместе с агитацией советского ГАИ.

Приняла она нас сурово. Ручку поцеловать не далась. Выслушала мольбы и шутки и, не улыбнувшись, сказала: "Значит, так: сочиняете два-три стихотворных плаката к месячнику безопасности движения... Если понравится - будем с вами... что-нибудь думать".

Милицейская "болдинская осень" была очень трудной. В голову лезли мысли и рифмы, которые даже сегодня, в наш бесконтрольный век торжества неноменклатурной лексики, печатать неловко... Но... с гордостью могу сообщить читателям, что на 27-м километре Минского шоссе несколько лет стоял (стоял на плакате, разумеется) пятиметровый идиот с выпученными глазами и поднятой вверх дланью, в которую (в эту длань) были врисованы огромные водительские права... А между его широко расставленных ног красовался наш с Зямой поэтический шедевр:

Любому предъявить я рад
Талон свой не дырявый,
Не занимаю левый ряд,
Когда свободен правый!

Это всё, что было отобрано для практического осуществления на трассах из 15-20 заготовок типа:

Зачем ты делаешь наезд
В период, когда идет
Судьбоносный, исторический
24-й партийный съезд?..

Зяма всегда и всё в жизни делал очень аппетитно. Когда я видел, как он ест, мне сразу же хотелось есть. Он никогда не "перехватывал" в театре, между репетициями или во время спектакля. Все ели, потому что были голодны, а он терпел и ехал домой на обед или ужин.

Он всегда замечательно одевался. Носил вещи потрясающе элегантно. Он никогда не раздумывал над покупкой, он просто очень хорошо знал, во что ему положить тело.

И хромота у него была такая... которая вовсе не читалась как хромота. Он не хромал, а нес тело... Нес... Как через "лежащего полицейского", через которого нужно переехать медленно...

У Тани Гердт фамилия не Гердт. У Тани Гердт фамилия - Правдина. Не псевдоним, а настоящая фамилия, от папы. Трудно поверить, что в конце XX века можно носить фамилию из фонфизинского "Недоросля", где все персонажи: Стародум, Митрофанушка, Правдин... стали нарицательными. Нарицательная стоимость Таниной фамилии стопроцентна. Таня не умеет врать и прикидываться. Она честна и принципиальна до пугающей наивности. Она умна, хозяйственна, начальственна, нежна и властолюбива. Она необыкновенно сильная.

С ее появлением в жизни Зямы возникла железная основа и каменная стена. За нее можно было спрятаться... Такой разбросанный и темпераментный, эмоционально увлекающийся человек, как Зяма, должен был всегда срочно "возвращаться на базу" и падать к Таниным ногам. Что он и делал всю жизнь.

Таня - гениальная дама, она подарила нам последние 15 лет Зяминой жизни...

Зяма был дико "рукастый". Такой... абсолютный плотник. Всю столярку на даче он всегда делал сам. А на отдыхе, у палаток - скамейку, стол, лавку, табуретку... всё это он сбивал за одну секунду.

Я тут недавно вспоминал Зяму, когда у себя в Завидове пытался построить сортирный стул, чтобы была не зияющая дыра, а чтобы всё было удобно... Я мучился, наверное, двое суток над этой табуреткой. И когда я забил последний гвоздь, понял, что прибил этот несчастный стульчак с другой стороны - вся семья была в истерике... И я вспомнил Зяму. Он бы соорудил всё это за две минуты, и это был бы самый красивый и удобный уличный сортир в цивилизованном мире. Он сделал бы трон.

Продолжение следует...