За последний месяц я несколько раз присутствовала при споре — литература ли это. Ну, мол, да, это работает как чтиво — что и понятно, если иметь в виду, что Глуховский автор популярных фэнтези-бестселлеров. Но проза? Вот это вот старательно образное «стало пора выдавливаться с потоком из тюбика-вагона», или боязливое наименование голой женщины «нагой», или беспомощные словообразования вроде «улыбочного магазина» — это проза?
Что тут скажешь? Думаю, хотела б я, чтоб в этом «Тексте» такого не было? Чтобы метафоры и сравнения были сдержаннее. Чтобы моральные постулаты, которые эта книга предлагает (на чужом страдании не построишь своего счастья, даже в подонке есть искра божия и совсем просто — не надо употреблять наркотики), были чуть менее очевидно поданы, а наблюдения не настолько разжеваны. Не до такой степени: «Все магазины продавали разное, но все одинаковое: сюда люди приходили: чтобы купить новых себя. Покупали платья, думая, что вместе с ним новое стройное тело получат. Внутри часов за сто долларов была пружинка, которая самоуважение подзаводила. И все улыбочные магазины продавали счастье».
Думаю про это и не могу дать себе ответ. Потому что, возможно, будь «Текст» там, где нужно, проще, а там, где нужно, сложнее, откажись автор от морализаторских прогонов, не предлагай он такую выверенно киношную и поэтому предсказуемую структуру, эта книга не была б такой идеально сегодняшней вещью. А ведь нельзя сказать, что, вообще-то, наша культура как-то особенно преуспела в «сегодняшнести».
Тут это сделано довольно смело. Современность нам сейчас чаще всего подают в виде ее метафоры — в описаниях чего-нибудь средневекового, в каком-нибудь фантастическом построении. Иногда это талантливо, а практически всегда — это предусмотрительно. Как будто пишется на все времена, с учетом неизбежной смены декораций.
А описанная здесь современность, она безапелляционно сиюминутная — с выведенным на заборе «Крым наш», с обсуждением Трампа в телевизоре и седьмым айфоном. Это выглядит шикарным наплевательством. Автора как будто не беспокоит вечность. Его волнует непосредственная, прямо моментальная связь с читателем, который только что прошел мимо такого забора и именно эти имена услышал из телевизора. «Текст» вдвинут в повседневность со всеми ее знаками и признаками, в нем нет высокопарно-литературного страха подробностей жизни. И даже если эффект «когда ты, читатель, сегодня едешь в маршрутке под разговор соседей о фигуристке Навке и ее импозантном мужчине, вот такой герой романа «Текст» сидит с тобой рядом» достигается не всегда — иногда все-таки кликает.
Построен этот роман вокруг вещи тоже специфически сегодняшней — мобильного телефона. Вернее, смартфона и его практически беспрецедентной роли в нашей теперешней жизни. Что такое телефон для тех из нас, кто пользуется им на всю катушку? Это наша память, вынесенная вовне — в маленький кусочек алюминия с мерцающим экраном. Память не гигабайтная, а почти чувственная — если учесть аудио, видео и эмодзи, которыми, кстати, щедро пользуются герои Дмитрия Глуховского. А мы, как известно, — это, собственно, и есть наша память.
Есть такой айти-стартап — опираясь на посты в соцсетях умершего человека, на его переписку и аудиозаписи, создают программу, воспроизводящую его способ мыслить и реагировать. В итоге близкие могут общаться с его компьютерной версией даже после его смерти. Сюжетный ход в книге Глуховского отчасти совпадает с идеей этого (опять же очень «сегодняшнего» по сути) проекта. Только симулякр покойника возникает здесь совсем не по желанию его друзей и родственников.
Завладев в результате душераздирающих событий телефоном внезапно погибшего человека, герой «Текста» сначала, погрузившись в чаты, мессенджеры и почту, изучает жизнь покойного, а потом практически становится им. Отсылает за него эсэмэски и письма, налаживает его любовную жизнь, его отношения с родителями и пытается (с пользой для себя) разрулить его темные делишки.
Не стану сдавать завязку. Скажу только, что это настоящий триллер с местью, убийством, наркодилерством, продажными силовиками и любовью. И когда говорят, что это работает как чтиво — совсем не преувеличивают. «Текст» именно такая книга, которую открывают вечером, чтобы незаметно для себя дочитать к рассвету, поперхнувшись, возможно, в многих местах, но не теряя интереса.
И вот я думаю, не будь здесь этой причины поперхнуться — этого морализаторства, этой ученически настойчивой образности, — возможно, «Текст» был бы значительнее в литературном смысле, но потерял бы в том самом — сиюминутном и оттого человеческом. В теперешнее полупонятное время любая мысль требует «пояснения словами».
Правда, необязательно все-таки — красивыми словами. Ну и называть голую женщину «нагой» не надо ни при каких обстоятельствах
Анна Наринская
