Команде, в свое время ставшей самой известной и успешной металлической группой в России, в этом году исполняется 30 лет. Для коллектива это не просто очередной юбилей, но и еще одно доказательство собственной мощи. Музыканты прошли через тернистый путь, неоднократную смену состава. После того как «Ария» рассталась с солистом группы Валерием Кипеловым, многие не верили, что коллектив выживет. Однако она не только продолжила играть, но и сумела создать еще множество достойных в своем жанре песен. «ЗД» поздравила с юбилеем одного из основателей и единственного бессменного участника «Арии» — гитариста Владимира Холстинина. Музыкант рассказал читателям о том, как живет сейчас в России хэви-метал, почему бесполезно бороться с культом одного героя и что помогло группе выстоять в тяжелые времена.
— Владимир, с какими мыслями команда встречает тридцатилетие?
— Наш первый юбилей, когда группе «Ария» исполнилось пять лет, стал для нас настоящим праздником, первым серьезным рубежом. Я до сих пор помню, как мы праздновали это событие, помню клуб, в котором мы выступали. А сейчас у нас уже столько круглых дат за плечами, что воспринимаются они уже как нечто обыденное. Тем не менее, конечно, приятно осознавать, что мы 30 лет на сцене, и все это время в зале есть слушатели: мы играем не для себя, а для людей. Надеемся, что еще запишем не один альбом. Мы полны мыслей и сил.
— У «Арии» был непростой путь, состав команды неоднократно менялся. Трудности деморализовали или, наоборот, укрепляли боевой дух?
— Это двойственный процесс. С одной стороны, порой разрушалось то, что создавалось годами. И самое печальное, что после расставания с Валерием Кипеловым мы потеряли надежду стать российскими Rolling Stones. Если честно, с самого начала у нас была такая мечта — провести 45 лет вместе на одной сцене, жить всю жизнь одной командой. Но в какой-то момент Валерий решил по-другому устроить свою жизнь, поэтому мы разошлись. С другой стороны, трудности заставляют ребят сплотиться, сконцентрироваться на работе над общей задачей. Наш лучший альбом — «Герой асфальта» — был записан как раз в тот момент, когда группа развалилась на две части. Все говорили: конец, группы больше не будет. Таких моментов было несколько, но мы собирались и делали свою работу даже лучше, чем до этого. И не потому, что хотели кому-то что-то доказать. Просто приходили новые люди, и это наполняло жизнь команды новыми эмоциями, идеями.
— А насколько тяжело вам было после ухода Кипелова переломить шаблон в сознании тех поклонников, которые ассоциировали группу с бывшим лидером?
— Сделать это практически невозможно. Те, кто считает Кипелова богом, всегда будут его фанатами. Как бы мы хорошо ни играли и даже если бы к нам пришли петь Брюс Дикинсон и Робертино Лоретти в одном лице, это ничего бы не изменило. Люди привыкли слышать определенные вещи в исполнении Кипелова. Все, что создавала группа, вся ее музыка и тексты доносились через голос вокалиста — с этим ничего не поделаешь. В первый год, когда мы разошлись, некоторые предъявляли нам претензии: «Почему вы играете «Улицу роз» и «Игру с огнем»? Какое вы имеете право петь песни Валерия Кипелова?» Глупо было оправдываться и объяснять, что он не имеет никакого отношения к созданию этих песен. Нас очень удивил, например, Михаил Козырев, бывший тогда программным директором одной из российских радиостанций. Когда мы принесли ему наш альбом «Крещение огнем», записанный после разрыва с Кипеловым, он сказал: «Я теперь не знаю, что это за группа — «Ария». Вас теперь нужно слушать заново, наравне со всеми». Я ответил ему, что мы не разучились писать, и Маргарита Пушкина все еще работает с нами. Но он был непреклонен. Конечно, интересно жить, бороться и доказывать, что ты не домкрат. (Смеется.)
— Тем не менее в «Арии» до сих пор есть костяк участников, вы в том числе, которые были в коллективе изначально и до сих пор продолжают играть в группе. Что помогло сохранить эту основу и выстоять?
— На самом деле у всех участников группы очень разные характеры, даже политические предпочтения. Зачастую мы слушаем разных исполнителей, но нас связывает любовь к музыке, к общему делу, и мы понимаем, что вместе мы можем добиться большего, чем поодиночке. Это заставляет нас идти на компромиссы и очень сильно объединяет.
— Как вы думаете, менялось ли что-то кардинально с годами в вашем творчестве? Есть мнение, что металлическая музыка подчинена строгим канонам и экспериментировать в ней сложно.
— Действительно, тяжелая музыка уже практически превратилась в классическую ветвь искусства, и любое изменение в ней в любом случае влечет за собой приставку «альтернатива», «панк-рок» или какие-то еще стилистические уточнения. Если все время оставаться в русле металлической музыки, ты в любом случае будешь сталкиваться с обвинениями в безыдейности, повторении самих себя или кого-то еще. С каждой новой работой растет требовательность по отношению к самому себе, понимание того, что нужно сделать что-то лучше, чем в предыдущий раз. Перед выходом очередного альбома поклонники спрашивают с тревогой в глазах: «Вы стиль менять не собираетесь?» Когда отвечаешь «нет», они вздыхают с облегчением, но тут же интересуются, будет ли что-то новенькое. Что на это можно ответить? Иногда кажется, что мы играем одну и ту же длинную песню много лет. Но если взять наш последний альбом и первый, даже нам, хотя мы варимся во всем этом, видна огромная разница. Наверное, нам все-таки удается что-то изменить, но не потому, что мы ставим такую задачу, просто мы не стоим на месте, взрослеем, развиваемся. Если раньше нас, например, интересовали мистические темы и нам нравилось во все это играть, то сейчас нам ближе более жизненные, вечные вопросы. Подход, безусловно, меняется. Я рад, что наша группа — живой организм, который развивается не по указке свыше, а по своим внутренним законам, следуя своему внутреннему движению.
— Существуют металлические группы, играющие кавер-версии на поп-хиты, — шведская ReinXeed, например. У вас никогда не было мыслей поэкспериментировать в таком направлении? Или подобные опыты, на ваш взгляд, конъюнктура и попытка заигрывания с публикой?
— Мы сделали три кавера в своей жизни. И все они стали данью уважения человеку, который на определенном этапе помог группе. Ну и, наверное, каждому музыканту иногда приятно, скажем, сыграть песню, на которой он вырос с детства. Беда в том, что мы всегда сталкиваемся с одной проблемой: мы — русскоязычная группа, и мы не можем взять, например, композицию Deep Purple 1971 года и просто исполнить ее на английском языке. Для этого надо делать русский текст, но тогда композиция потеряет очарование.
— В каком состоянии, на ваш взгляд, находится сейчас в России тяжелая музыка?
— Она существует свободно, так, как хочет. Спрашивать об этом человека, который вырос в условиях коммунистического тоталитаризма, смешно. За исполнение тяжелой музыки нас раньше сажали в тюрьму, выгоняли с работы, заносили в черные списки. Мы не могли выпускать пластинки, Интернета не было, и мы часто не имели никакой возможности показать кому-то свое творчество, играя песни в подвалах для друзей. Поэтому сейчас, когда я слышу нытье по поводу того, как пробиться и стать знаменитым, мне становится немного смешно. Научись играть на гитаре и писать хорошие песни, выложи их в Интернет, и они могут понравиться людям. Разумеется, сложности нас подстегивали. Люди проходили такие испытания, что естественный отбор оставлял только самых целеустремленных, самых лучших. Сейчас каждый может попробовать себя, вся информация доступна. А трудности были и будут всегда, просто раньше они были трагедией, а сейчас больше напоминают фарс.
