Эта крепость для Шемякина - не знак его богатства, а всего лишь возможность жить уединенно, хранить здесь свои бесценные архивы, картины, книги, а главное - работать круглые сутки вдали от всяких сует.
Жена художника Сара де Кей в замке накрывала к ужину. Деревянная доска с сырами, багет, салат, суп из овощей. Художник задерживался, он в учебном классе занимался с приехавшими из России студентами.
Сара выучила русский еще будучи студенткой одного из самых престижных университетов США. Тридцать четыре года назад она пришла к Шемякину - побеседовать с ним по поводу Высоцкого. Разговор, кажется, затянулся.
За окнами темнело, а Шемякина все еще не было. Я говорю:
- Сара, а ты позвони ему. Может, он забыл, что я приехал.
- Нет, это невозможно. Миша почти никогда не носит с собой телефон. А если и носит, то не ответит.
- Он что, и компьютером не пользуется?
- Нет. Это моя обязанность. Все, что отвлекает от работы, запрещено.
Наконец вошел Шемякин, стряхивая с одежды дождевые капли. Как всегда, он был облачен в черную полувоенную униформу, сапоги и картуз. Мы сдержанно обнялись. Он сразу зажег четыре свечи в высоком подсвечнике, откупорил бутылку красного вина, разлил его по бокалам, которые своими размерами больше напоминали рюмки.
Как-то сразу наш первый разговор пошел на очень серьезную тему. Про уроки Русской революции. По Шемякину революция была неизбежной и необходимой. Я возразил:
- Ну, насчет необходимости готов с тобой поспорить. Россия и так развивалась энергично, шла по пути европейских демократий, причем эволюционным путем. Отмена самодержавия, думский парламентаризм, реформы Столыпина... Кому была необходима эта революция?
- Народу. Вот я сейчас читаю воспоминания генерала Брусилова. Он пишет, что в 1914 году солдаты не знали, что такое Германия, не понимали, с кем они воюют. Была такая поголовная тотальная неграмотность. Мы очень плохо обращались со своим народом. Дома говорили по-французски, аристократия считала мужика вонючей сволочью.
Революция сильно изменила облик лапотной России, выдернула страну из темноты.
- Хорошо, а что сделали большевики, захватив власть? Лучших крестьян - тех, кто умел и хотел работать и чьим трудом Россия была главным экспортером зерна, - вывезли в сибирские болота или расстреляли, а всех босяков согнали в колхозы, отняв у них паспорта и превратив в рабов. Это лучше?
- Были совершены ошибки.
- Преступления!
- Нет, ошибки. Лес рубят - щепки летят.
- Ну, ты прямо как сталинский нарком.
- Много чего наворотили. У всех была своя правда - и у красных, и у белых. И красные оказались гораздо более жестокими. Но вот тут-то и собака зарыта. Кто сделал этот народ таким озлобленным? Помещики, духовенство, чиновничья рать да русская знать. Так что преступления против народа породили затем, в ходе революции, цепь новых преступлений, заливших кровью Россию.
- А тебе не кажется, что у нас ситуация почти всегда необычная? У нас - либо предчувствие перемен, либо сами перемены, то бунт, то революция, то перестройка с перестрелкой.
- Бердяев по этому поводу сказал так: Россия - это не страна, это экспериментальная лаборатория Господа Бога. Этим она и сильна, и интересна.
- Не уверен, что это слово здесь подходящее. Разве интересно поколениями быть подопытными кроликами? Вот я три года работаю в Чехии и наблюдаю за жизнью чехов. А какая у них жизнь? Совершенно неинтересная. Просто живут, наслаждаются днем сегодняшним, сохраняют в поколениях память о прошлом, пьют пиво, содержат в опрятности свои дома и сады. Скучно? Но зато у них есть то, что зовется родиной, что они ценят. А у нас... Мы как бы временные поселенцы - прошлое проклинаем, в будущем не уверены.
- Да... Давай мы с тобой поговорим вот о чем. Как ты думаешь: что мы должны делать в год столетия Русской революции? Праздновать или плакать? У меня половина семьи состояла из красных, а половина из белых. Отец с мальчишеских лет воевал на фронтах Гражданской войны за революцию. А с другой стороны был дядя Леня, мой двоюродный дед, который четверть века отсидел в сталинских лагерях, потому что был белым офицером. Я еще помню, как в начале 50-х годов родственники собирались за одним столом и после второго стакана водки начинали хватать друг друга за грудки: "Ты белогвардейская сволочь!" - "А ты красная гнида!"
Что породило революцию? Был ли другой путь к решению накопившихся проблем? Отчего затем развитие приняло такие уродливые формы? И куда, в каком направлении, мы бредем сегодня? Вот о чем надо думать.
- По-моему, это и есть главная часть сегодняшней повестки в российском обществе.
- Меня бесит, когда т.н. "либералы" с восторгом говорят о старой русской аристократии, князьях, баронах, генералах. Ах, какие это были люди! И ты знаешь, почему они так ими восхищаются? Потому что сейчас это выгодно. Наворовано много. Теперь надо создать такую идеологию, которая была при царизме: сиди, русский мужик, и не рыпайся. Слушай, что тебе барин говорит. У тебя лапти есть, и ладно. А нам не мешай кататься на яхтах и бентлях. И смирись с карикатурой на царское время.
- Ты полагаешь, что наше общество не извлекло должных уроков из истории?
- Нет, не извлекло. Все трубим о благе народном. Но дальше слов дело обычно не идет. А народ по-прежнему в глубокой заднице. Или память отшибло, или отупели вовсе?
Опять все сводится к навязыванию христианских ценностей - как будто эти ценности сами по себе способны сделать страну счастливой. На самом деле Церковь сегодня должна очень осторожно подходить к современному человеку и особенно к молодежи. Тогда, в начале двадцатого века, православие в соединении с самодержавием казались многим вечной твердыней. Но пришел Ленин с кучкой своих бандитов, и все кончилось.
Тебе не кажется, что опять идем все по тому же кругу?
- Очень похоже. Но вот ты все время повторяешь: народ, народ. А что это такое, по-твоему, народ?
- Народ - это гений. Народ всегда гениален, так в любой стране. Но мы делаем из него сначала толпу, потом послушную безликую массу. Что Гитлер сделал из великого немецкого народа? Впрочем, это уже был не народ.
...Стало уже совсем поздно. Я поднялся из-за стола:
- Пойду спать.
Шемякин словно и не ложился. В одиннадцать утра я застал его на том же месте и все в том же наряде. Он пил чай и делал карандашные пометки в книге.
- Миша, мы разошлись за полночь. А ты, похоже, так и сидел здесь?
- Не здесь, - тихо поправила Сара. - Но работал до пяти утра.
- Над чем работал?
- А вот сейчас расскажу, - откладывает книгу Шемякин.
Пять лет назад я летел в самолете. Там мне на глаза случайно попался журнал, типичный глянец. Но была одна статья, которая меня зацепила. Вот смотри, автор пишет: в мире исчезают не только редкие виды растений и животных, но также языки. Их истребляют не телевидение и не мобильные телефоны (хотя они - тоже), а политика жесткого языкового единообразия. И дальше идет интервью с доктором филологических наук Леонидом Касаткиным. Он бьет в набат по поводу сохранности диалектов и в качестве позитива приводит пример Японии, где диалекты, оказывается, учат в школе. Там детям преподают язык их матерей, бабушек и прабабушек. А у нас политика прямо противоположная. Детям внушают, что диалект - это плохо, что нужно переходить исключительно на литературный язык. Диалект исчезает.
Я проникся этой тревогой, и с тех пор стараюсь своими средствами восстановить сокровища русского языка. Через рисунок дети смогут легче запомнить слово и его смысл.
- Например?
- Ну вот, допустим, идет по улице слепой - как ты его еще назовешь?
- Незрячий, невидящий...
- А теперь смотрим, как в русских говорах. Слепоглазый, слеподырый, слепозырый, слепонда, слепондя, слепоокий...
А вот про дурковатого: слепоум. Обалденно!
Ведь прав профессор Касаткин. Глобализация, которая в чем-то хороша, убивает национальную идентичность. Вот давай возьмем недавно изданный словарь современного русского языка. Заметь: русского! Открываем на любой странице. Например, на букву "д". Диггер, диджей, дилер, дискаунтер, дистрибьютор, драг... Продолжать? Да, это помогает в общении с иностранцами, без этого сейчас никак. Но я о другом. Это не может и не должно вытеснять наше родное. Расширяй свой мозг, тренируй свою память, сохраняй свой язык - вот о чем я.
Показываю сделанные рисунки. Вот посмотри, кто такой жвака - разиня, растяпа и еще три десятка терминов. А это ошмыга - оборванец...
Я буду делать такие словари и для детей, и для взрослых. Ну что, нравится тебе?
- Интересно.
- А знаешь, почему тебе это нравится? Потому что ты сам - оберюхтя.
- Может быть. Кстати, и жвака тоже.
- Еще я занимаюсь загадками - это отдельная тема. И частушками-нескладушками. Вот книга Садовникова, изданная в 1901 году, - "Загадки русского народа". (Шемякин прочел из этой книги несколько загадок, но ни одну из них отгадать я не смог, мудреные очень.)
Я привожу загадку и делаю к ней рисунок. Таким образом мы воскрешаем и язык, и картинки старого быта.
Пока народ шутит, он жив.
Почему загадки? Я хочу показать уникальность мышления русского мужика. Тут мы с тобой опять возвращаемся к вчерашнему разговору о революции. Правящий класс напрасно держал мужика за бессловесную скотину. Брезгливо относились к родному языку - у дворян моден был французский, потом была англомания. Народную культуру почти не знали. Вспомни Даля. Он сделал важную работу по сохранению диалектов, собиранию фольклора, составил грандиозный словарь. Но кто такой Владимир Даль? Из обрусевших датчан. А кто сделал самую большую энциклопедию русского быта в фотографиях? Обрусевший швед.
День. Открытка от Бродского
В городе Тур была запланирована встреча Шемякина с местной интеллигенцией. Потому что в этой области Франции проходит "Год Шемякина". Тут во многих залах выставки его работ.
То ли ресторан, то ли бар. Принесли бокалы с розоватым вином, легкие бутерброды. Шемякин подвел меня к человеку, облаченному в длинное до пят холщовое светлое пальто. В таких ходят герои голливудских фильмов, играющие роль киллеров. Это был его парижский друг - писатель Владимир Марамзин.
Несмотря на свои восемьдесят три года, писатель выглядел довольно бодро, мы быстро перешли на "ты", сели в сторонке, стали беседовать. Оказалось, он тоже питерский и тоже почти в точности повторил судьбу Шемякина: Ленинград, дружба с Бродским, самиздат, аресты, год в следственном изоляторе КГБ...
- В 1975-м я приехал в Париж, - говорил своим тихим интеллигентным голосом Марамзин. - Тогда была эмиграция. Разные люди, разные взгляды, но все они противостояли тоталитарному режиму - это объединяло. В области изобразительного искусства главным был Шемякин, он всем помогал, причем совершенно бескорыстно. И вдруг я замечаю, что многие Шемякиным недовольны. Почему? Потом дошло: завидуют. А он устраивал их в галереи, делал им вызовы, давал деньги. Они стали под Мишу копать.
...Тут к нам подошел Шемякин. Послушал наш разговор. Говорит:
- Мой любимый анекдот. Идут молодой раввин и старый. Навстречу им какой-то человек. И проходя мимо, как даст по уху старому раввину. Тот остановился. Потер ушибленное место: "Странно, я, кажется, этому человеку еще ничего хорошего не сделал".
...Потом мы обедали в скромной пиццерии, там под вино продолжили свои разговоры. Я, раскрыв рот, слушал воспоминания двух эмигрантов, где то и дело мелькали фамилии великих: Бродский, Ахматова, Набоков, Довлатов, Ростропович, Уфлянд...
Шемякин вспомнил, как в Париже он выпустил альманах "Аполлон-77".
- Там были все будущие знаменитости, писатели, художники, поэты... И вот когда альманах вышел, то старая эмиграция, белогвардейцы, обрушились на него. Большевистский таран - это было самое мягкое ругательство.
- А Бродский там был - в этом альманахе?
Марамзин:
- Я его предлагал, но Миша не захотел. Он считал, что Иосиф уже достаточно известен, а ему хотелось открыть новые имена.
Шемякин:
- Я там первым напечатал Елизавету Мнацаканову, она в Австрии жила. Переписывалась с Харджиевым, он ей писал: вот почему Господь подарил мне долгую жизнь - чтобы я встретил Вас и познакомился с вашей поэзией. А это даже и не поэзия, это что-то над ней.
Марамзин:
- И все это было сделано на Мишины деньги. Он потратил на альманах свой гонорар, сто тысяч долларов.
- Мы с Иосифом Бродским были в очень сложных отношениях, - пояснил Шемякин. - Он написал открытое письмо Брежневу, мне оно показалось тогда не соответствующим таланту и значению большого поэта.
- А я бы под этим письмом и сейчас подписался, - тихо молвил Марамзин. - Под каждой строкой.
- А я нет. И тогда я написал Иосифу, что надо быть достойным своей поэзии. Зачем он стал так размениваться, объясняться с Брежневым? Иосиф мне ответил. Прислал открытку в незапечатанном конверте - специально, чтобы посторонние прочли, чтобы придать этому делу звучание. Это было довольно грубое послание: "Сам вы советский человек, вам всю ночь сапоги снятся. В этот раз - записка. В следующий раз дам по морде". Ну, думаю, ни фига себе! Проходят годы. Все старое уже позабылось. Я собирал среди друзей деньги, нужные Бродскому для операции на сердце. По-прежнему высоко ценил его как Поэта, знал наизусть множество его стихов. Однажды прихожу в ресторан "Самовар", сидим, выпиваем. И Бродский там. Он поднимается, идет ко мне со стаканом. Я напрягаюсь: сейчас как вмажет. А он говорит: "Вот и наш известнейший Миша Шемякин. Гордость русского искусства". И жмет мне руку.
- Миша, а к кому Бродский относился с подчеркнутым уважением?
- Например, к замечательному англо-американскому поэту Одену. Тот его учил: раз ты приехал в Америку, то соблюдай здешние правила. Ты можешь не с тем повести знакомство или не тому журналисту дать интервью - а это станет мощным ударом по репутации, навредит тебе на всю оставшуюся жизнь. И Иосиф этим правилам старался следовать.
Удивительно, но между нашими разговорами Шемякин еще умудрялся работать. Как я понял, он работает постоянно, у него не бывает ни выходных, ни отпусков, ни праздных встреч.
В мастерской я застал его за разбором тысяч фотографий - это он продолжает серию "Тротуары Парижа".
- Кстати, про Париж. Ты разделяешь мнение, согласно которому Европа переживает острейший кризис, даже говорят о ее закате? "Брекзит", наступление правых, экономические потрясения на окраинах ЕС...
- Могу тебе сказать о Франции, которую я знаю очень хорошо, потому что долго живу здесь. Сначала десять лет, с 1971-го по 1981-й. Франция уже тогда раздражала своим сибаритством, гедонизмом, бездельем. Французы не хотели работать, у них одно было на уме: ваканс, каникулы, отдых, хорошая еда, вино, сыр. Но когда спустя четверть века я снова вернулся сюда из Америки, то мне та Франция теперь представляется бушующей, динамичной страной. Потому что нынешняя - это или прекрасный антикварный магазин для очень богатых, или старое запущенное кладбище.
- Суровый приговор одному из самых развитых государств Евросоюза.
- Мало того, я с тобой согласен, Европе приходит конец. Все эти игры в толерантность ведут ее к краху. Я доверяю исследованиям, согласно которым уже сейчас в среде новых эмигрантов находятся несколько тысяч хорошо обученных и готовых на все боевиков-террористов. Боюсь, их ближайшими целями могут стать такие христианские святыни, как Нотр-Дам, Страсбургский собор, они могут покуситься на символ Парижа - Эйфелеву башню. Как можно думать о несчастных и голодных арабах и при этом напрочь забывать о своих соотечественниках, которые завтра станут очередными жертвами террористов?
Я никакой не расист, мне жаль людей, которые бегут от войны. Но ведь мало того что эти люди не желают интегрироваться в европейскую среду, они ее ненавидят и даже не соизволят скрывать своей ненависти.
- И что делать?
- Как раз Европа потрясает неспособностью что-то делать, все здесь стали какими-то зомби.
Жизнь сильно изменилась. Вот, допустим, сидишь ты на террасе кафе в Париже, отдыхаешь. А мимо проходит группа мигрантов. И сразу в воздухе повисает нехорошее напряжение. И в поезде, когда по проходу идет чужеземец, ты внутренне собираешься, готовый к самым неожиданным вариантам.
То есть вся жизнь или большая ее часть происходит в постоянном ожидании беды. В кафе, поезде, самолете, на улице, в театре. Это как?
И ведь время работает на потенциальных террористов, они это прекрасно понимают, поэтому не торопятся. Выжидают, копят силы, тренируют своих боевиков, изучают новые цели. Они осознали, что мы разобщены, что у нас нет единой стратегии сопротивления, что наши силовые структуры коррумпированы или беспомощны.
- Но вернемся домой. Ты неоднократно жаловался на то, что российское изобразительное искусство находится в руках шпаны, жуликов...
- Сейчас ситуация еще хуже, оно уже ни в чьих руках не находится. Кризис прошелся по нему катком.
- И тем не менее ты почти всегда оговаривался, что веришь в будущее, что здравый смысл восторжествует. Ты искренне так считаешь?
- Я занимаю здесь, возможно, слегка мистическую или даже фанатичную позицию - хочу сказать тебе об особой роли России и русского искусства. Мы в силу разных обстоятельств долгое время были оторваны от Западной Европы. У нас не было рыцарства в европейском понимании, но когда враг нападал, то русский мужик в лаптях с ведром на голове становился рыцарем.
У нас не было Ренессанса. У нас не было скульптуры. Но зато была создана русская икона, как духовный знак, как необычайное явление, из которого впоследствии вышел русский авангард, вышел Матисс. Она пришла из Византии и Греции, но именно у нас поднялась до этих высот.
Дальше. Самое большое влияние на мир западного искусства оказали кто? Представители русского авангарда. Это никем не оспаривается. Потом был очень интересный период соцарта, создана мощнейшая школа реализма, появились грандиозные мастера, которых мы не показываем. Потому что не умеем сами себя подать.
Итак, русская икона, авангард. Но должна быть троица. В чем третий элемент? Интересный вопрос. Его пока нет, но он надвигается, он тоже придет из России. Время собирать камни, я один из тех, кто это делает. И вот когда мы их соберем, то покажем всему миру, что рождается новый синтез старых искусств.
...Незадолго до моего отъезда из поместья Шамуссо Михаил достал из картонной папки старую ученическую тетрадь.
- Посмотри, что я нашел - тебе первому показываю. Это записи 1984 года. Нью-Йорк. Кажется, был тогда чуть нетрезв - судя по почерку. Но все равно, вот послушай:
"Я - русский и умру русским. Нет страны, нет языка, нет народа, который я любил бы больше России, русского и русских. Это моя плоть, мое сердце, моя кровь и душа. Родившись сыном своей страны, я сыном ее и умру. Великое счастье быть русским и принадлежать России. Даже будучи в изгнании и вдали от нее, я всегда с нею, моим сердцем, разумом, душой..."
Видимо, ему было важно, чтобы я увидел эту тетрадку. И написал о ней в газете.
Владимир Снегирев
