Два года назад имя рядового Андрея Сычева не сходило со страниц газет и экранов телевизоров. Сегодня об искалеченном и оставшемся без ног
Спецкор «МК» взял эксклюзивное интервью у солдата, ставшего символом позора Российской армии.
…Как дела, рядовой Андрей Сычев?
Два года назад имя солдата, оставшегося без ног
Символ деградации Российской армии?
Четко спланированная пиар-акция?
Скандал в Челябинском танковом училище, возможно, стоил президентского кресла тогдашнему министру обороны.
Все проходит — и это прошло.
Министр обороны уже совсем другой человек.
Только ног не вернуть.
Зато взамен — вид из окна новенькой, личным указом Путина подаренной екатеринбургской квартиры, цивилизованные европейские пандусы у подъезда.
А неподалеку — парк, где так «прекрасно» гуляется в инвалидной коляске.
Андрей Сычев не дает интервью. Вообще. Потому что устал. Потому что некогда.
Почти все время — в госпитале, в Москве; вот до апреля отпустили домой — потом их с мамой ждет очередная плановая операция. Какая по счету?..
Навороченные протезы стоят возле кровати. Андрей в них почти не ходит. Объясняет, что сложно удержать равновесие на каждой отдельно взятой конечности.
Надо иметь большую силу воли, чтобы привыкнуть к электронным ногам; надо каждый день подолгу тренироваться. Надо знать, ради чего ты это делаешь. Ну, вроде как вернувшийся в строй безногий летчик Маресьев.
«Андрей, чем ты занимаешься целыми днями?»
— У него бывают дни настроения. Иногда может вообще ни с кем не разговаривать. Сидит и глядит в одну точку, потом вроде оттает, — вместо сына отвечает Галина Павловна. — Кино смотрит. Читает книжки.
«Какое кино? Какие книги, Андрей?»
Пожимает плечами. Много. Каждый раз разные. Смотрит — и не запоминает. Смысла жизни нет. Цели нет. Где бы ее найти, эту цель… Кто бы помог…
Нет, сейчас не время для Маресьевых.
Пошумели. Погалдели. Поохали. И — забыли.
Андрей с мамой остались.
Без войны виноватые. Пенсия по инвалидности — семь тысяч рэ.
Виртуальный? Живой!
Смотрю на фото зеленого пацана, длинношеего, худущего, в новенькой военной форме.
Еще салага. В учебке. «Много было старослужащих-умельцев, которые, как только мы приехали в часть, стали нас щелкать на разные лады. Я маме отослал эту и еще другую фотографию, которую во всех газетах потом напечатали. У мамы снимок в сумке постоянно лежал, и она его отдала журналистам, когда со мной все случилось».
— В Москве, едва разгорелся скандал, меня сразу предупредили: лучше молчите, вы находитесь в наших руках. Хотите, чтобы с сыном и дальше было все хорошо, — ведите себя прилично, — говорит Галина Павловна. — Я боялась выходить за территорию госпиталя, боялась за трех дочерей, которые остались на Урале. Но я понимала, что если бы не шумиха в СМИ, то все бы закончилось гораздо хуже. А так вроде как нам даже «повезло».
— Сейчас бы я, наверное, ничего бы уже не получил, — усмехается сам Андрей. — Но тогда под горячую руку Путин вмешался, и мне квартиру дали. Хотели, чтобы она числилась на Министерстве обороны. И мы с мамой не смогли бы ее ни продать потом, ни обменять. Но мы поняли, что на такой обман соглашаться нельзя. Столько случаев уже после было, когда тоже обещали и жилье, и помощь, а потом показывали шиш с маслом.
— Ты слышал, что второй искалеченный в армии солдат, о котором говорила тогда вся страна, Роман Рудаков, умер недавно в военном госпитале?
— Да, — кивает Андрей. — Я его не знал, мама знала. Она с ним общалась немножко. По телефону. Иногда деньги ему на сотовый клала — у него же вообще никого. Хотя прошлой весной Роман вроде бы шел на поправку, гулял по больничному парку, его сиделка туда выводила. Мне кажется, он своим родителям был не очень нужен. Мать вообще не приезжала ни разу, отец — один раз. Да и пресса слегка шумела, но так как это было после моего дела, то уже не такая сенсация, не слишком, значит, интересно…
— Неужели парень остался совсем один?
— Одна московская бабушка, ей 60 лет, к Роману приезжала. Такая сердечная! Гостинцы ему передавала — водичку или сок, ему же ничего больше нельзя было. Она, я знаю, просила, чтобы ей разрешили его помыть, но в палату ее не пускали — все-таки военный госпиталь, режимный объект, а она Рудакову по документам никто.
— В прошлом году, я слышала, в сетевом «Живом журнале» начался горячий спор: ты или не ты открывал там свою страницу?
— После выписки из госпиталя я попробовал общаться через Интернет. Сестра Марина мне помогла. Столько сразу пошло откликов — сотни штук. Журналисты встрепенулись. Гадали: я это или не я? И если я, то зачем пишу под своей фамилией? Что ли, ради славы? А почему я должен ставить чужую?.. — удивляется Андрей. — В сентябре, перед очередной отправкой в Бурденко, написал в «ЖЖ» последний раз. Больше не стал. Когда начали обвинять, что я на самом деле — подставной Сычев, я очень сильно разнервничался. Доказывал
Хозяин «КамАЗа»
Так и проходят теперь за днями дни. Нужно вроде готовиться в институт. Мама говорит, что летом Андрей будет поступать на юридический. Такие знания всегда пригодятся.
Хотя с детства любил возиться с железками, с машинами. Автослесарем хотел стать. Жить в Краснотурьинске, небольшом городке неподалеку от их шахтерской Воронцовки, жениться, купить старый «москвичонок», приезжать к маме и сестрам в гости по выходным.
Нормальные человеческие мечты.
Пару месяцев назад пробовал взяться за автобиографическую книгу. Ну, о своей жизни. Вернее, о том, что с ней стало.
Уложился пока в несколько листов. О детстве.
Из ненаписанной повести Андрея Сычева:
«Мама пекла блины, дома было хорошо, и, самое главное, должен был приехать дядя Миша. Я стоял у окна, как только проснулся. Ждал. И вот появился его „КамАЗ“. Он работал водителем на нем и по выходным брал меня прокатиться по поселку. Так было с самого садика, я сидел у него на коленях и держался за баранку. Я думал, вырасту и тоже буду хозяином большого „КамАЗа“, а кем же еще можно быть?»
— Такая понятная и простая история…
— Да, как у всех. Была своя земля. С огорода — овощи. Четверо детей — кроме меня, еще три сестры, помощницы. Поросят держали. Построили дом, я отцу помогал — было мне лет пять, я все вокруг ходил и молоточком постукивал. Мама дразнила: «Бригадир!» После школы поступил в колледж на автослесаря. Сдал на права на мотоцикл — на машину лет не хватало, — и мы всей семьей купили «Иж». Я очень любил свой мотоцикл. Все выходные проводил в гараже, разбирал его, собирал, протирал детали… Сестра смеялась: «Ты бы на дискотеку, что ли, сходил, с девчонками поцеловался!» — а мне было интереснее в гараже.
Из ненаписанной повести Андрея Сычева:
«В хозяйстве мотоцикл был нужен: весь семейный урожай с поля перевозили на нем. Помню, как застряли, груженные картошкой, и выталкивали его из грязи, а он все равно не завелся. Как мне исполнилось 18, сдал на права на машину. Мама сказала: молодец, в армии потом пригодится».
— Ты помнишь, что произошло в части в ту новогоднюю ночь?
— Честно? Я стараюсь не думать об этом. И не говорить больше — даже с мамой, — тут же замыкается в себе Андрей.
— Какой смысл говорить — ничего уже не изменишь, — добавляет Галина Павловна. — Нам сказали, что если бы не это наследственное заболевание крови, которое проявляется только к двадцати годам, он мог бы оправиться после тех издевательств. Ну так что же его в армию взяли в 18?.. И на суде Андрей тоже не был. Может быть, это даже и к лучшему… Родители Сивякова очень агрессивно себя там вели, обвиняли меня и Андрея, что мы сломали их сыну жизнь. После суда мы не общались. Гражданский иск не подавали. Наш адвокат объяснил, что не надо этого делать. Вообще, мы многого не сделали из того, что, наверное, надо было. Говорят, что и защищали нас просто так, ради славы и справедливости. Неправда это. Мы больше ста тысяч отдали, хотя сначала тоже гарантировали, что все будет бесплатно.
— Общаетесь сейчас с екатеринбургскими военными?
— От таких, как я, они шарахаются, — горько улыбается Андрей. — Хотя им и приходится с нами связь держать. Из Бурденко обычно приходит запрос в военкомат — какого числа мы в Москву должны в очередной раз прилететь. Вот и все общение. Кому мы нужны? Из армии меня прошлым летом списали. Но к Бурденко я остался прикреплен.
— Твое имя в этой стране стало нарицательным…
— Я понимаю, что стал заложником политики. И что если бы не необходимость, то и про меня бы никто не узнал. Никакой ненависти нет. Вообще никаких чувств нет. Раньше, может, и были — а сейчас… Разве министр виноват, что ему лично на меня наплевать? Так это и так понятно.
— На президентских выборах за кого голосовал?
— На выборах? За Медведева. Он не Иванов все-таки.
Гешефт от президента
— Когда мне стало уже очень плохо, из санчасти
Сейчас Сычеву 21 год.
В новогоднюю ночь
Два года — и вся жизнь.
И жизнь после жизни.
Андрей сегодняшний — располневший на гормонах, с заросшей дыркой от трубки на шее (без нее он не мог
И из кухни — обратно в большую комнату.
70 квадратных метров — новая жилплощадь. После родного дома в шахтерской Воронцовке, который сам, кирпичик к кирпичику, возводил
Переезд был в прошлом мае. Андрей его не застал. Лежал опять в Бурденко.
— Мама работу в новом городе быстро нашла?
— Нет, ей ведь уже 54 года. Все хотят молодых и здоровых… Дома продавцом всю жизнь проработала, от восьми утра до десяти вечера. Здесь пробовала устроиться уборщицей, потом курьером. За три тысячи рублей. Но города она совсем не знала, адреса искала по карте, да и меня одного оставлять надолго побоялась. Пару дней прошло — и уволилась, живем теперь на мою пенсию.
— Может, не стоило родную Воронцовку на Екатеринбург менять? Там друзья, там все знакомое и родное…
— Так многие думают, — вступает в разговор Галина Павловна. — Но ведь мы переехали не
— Когда человек проходит через унижения, через страх, через боль — это его меняет. И даже, говорят, делает сильней. Это правда, Андрей?
— Не знаю.
Молчит. Смотрит в сторону. Гладит кота против шерсти. Проходит одна минута, вторая…
— Я правда не знаю…
— Понимаете, сын никак не может найти себя, — снова отвечает за Андрея Галина Павловна. — Он сидит в комнате целыми днями, и я не знаю, чем он там занимается. Кино вроде смотрит, но говорит, что не помнит о чем; книги читает, играет с племянником, когда тот приходит… Вечером заезжает дочка на своей машине и отвозит нас в парк погулять. Без нее мы бы вообще здесь сидели в четырех стенах.
— День начался — встаем, поговорим, позавтракаем; мама сходит в магазин, пообедаем, поужинаем, — вставляет Андрей. — Друзей у меня в Екатеринбурге нет. Соседи в доме тоже недовольны. Первое время ругаться к нам приходили — у нас же с мамой часто гости бывали из разных общественных организаций, и вот соседи возмущались: «Мы будем жаловаться! Никакого покоя». А у самих собака лает целую ночь, спать мешает.
Старые друзья остались в Воронцовке. Прошлым летом Андрея завозили домой ненадолго, он пообщался с приятелем, с которым в один день в армию уходили. «Как дела? Как жизнь?» — вот и весь разговор.
— Было желание стать депутатом Госдумы от СПС, Немцов к нам приезжал, Никита Белых, — говорит Галина Павловна. — Сын вроде как воспрял духом. Поверил, что раз сам пойдет в политику, то сможет помочь другим. Или хотя бы себе. Но врачи категорически запретили баллотироваться. Сказали, что нагрузок — любых, даже маленьких — его организм просто не выдержит, — Галина Сычева задумывается. — Я не знаю, как ему помочь снова поверить в себя. Надо пытаться. Все жду, когда он придет в себя, когда… Записался недавно в Общество инвалидов-колясочников. В спортивную секцию возим два раза в неделю. Недавно побывал на празднике в большом супермаркете. Вроде налаживается
Ночью, во время бессонницы, Андрей говорит, что приходят стихи. Нескладные немного. Про то, как жить дальше, когда кажется, что дальше уже некуда.
«А раз приснилось, что я вместе с папой строю наш старый дом. Как в детстве. Папа смеется, я смеюсь. Кирпичик к кирпичику кладем, ровненько так. И я на своих двоих».
Екатеринбург-Москва.
P.S. Из дневника Андрея, 15 August 2007
@02:42 pm
Вчера не спалось ночью, и я написал стихи,
Я, наверное, не поэт так что не смейтесь, пожалуйста.
Вся жизнь впереди, а как ее прожить, когда
Ничего не цепляет и ты не знаешь, как жить,
и ведь никто толком не знает.
В жизни всё так странно — мне говорят, что рано
Искать ответы, надо просто жить.
А кому верить, с кем дружить, с кем спать — на это наплевать?
В мире всё так сложно, и если ты другой, не вышел рожей,
Ну и что же, значит, можно впятером на одного?
Это правда жизни — так объясните, для чего.
Не хочу я смотреть на боль и кровь с экрана.
Девчонки выбирают тех, у кого набиты карманы,
в этом мире продаётся всё и покупается,
правда на ложь быстро меняется,
грош такой жизни цена,
в этой толпе я не знаю, кем я буду,
за баранку сяду или дома буду,
ждал восемнадцати, было лишь два пути:
косить от армии или служить отчизне пойти,
а там переломали быстро,
сломать не трудно, всего один шаг и выстрел,
дальше белый тоннель, жизнь — кинопленка,
— но проматывать нечего, картинки только
из детства, по соседству пацаны, до поздней ночи,
первая затяжка по кругу,
горы пивных бутылок и их понты —
вот и все воспоминания, а значит, надо
всё начать с нуля, родиться заново,
заново пройти свой путь из детства самого раннего
через школьные годы, мамино воспитание,
непонимание, бесконечные копания
в своих проблемах, вечные мысли о смысле жизни,
чужие желания, мании, чужие мысли,
не знаю, что там впереди, но
главное — не сбиться со своего пути.
