Безносое лицо

Два-три часа — полудрёма, полуявь, а когда без пятнадцати час зазвонил телефон, поднимаю трубку в полном бодрствовании, быстро говорю «Окей» и собираюсь. Всё повторяется. Снова беру «сухой паёк» на ресепшне, транспорт подходит вовремя, и едем. Автобус показался мне более комфортабельным, чем тот, на котором везли в Луксор и обратно; во всяком случае, мои ноги разместились без проблем.

Постепенно светало. Начал вещать гид. Поприветствовал, сказал что-то вводное, про культурную значимость мирового значения, и дальше всю поездку обращал внимание на те или иные занятные приметы египетской жизни, что мелькали за окнами.

Например, когда мы проезжали через поселения, то могли видеть недостроенные дома, в которых тем не менее жили люди. Бетонные коробки, два-три этажа заселённых, а выше торчат бетонные сваи, из которых, в свою очередь, — заржавевшие прутья арматуры, но и там, на недостроенных уровнях, были какие-то навесы, тряпичные или из хвороста, стояло что-то похожее на мебель, висело бельё. Оказывается, каждое новое поколение семьи, живущей в этом доме, входя в дееспособный возраст и вступая в брак, надстраивает себе этаж. Но у многих не хватает на это денег, поэтому живут так, благо климат позволяет.

Наконец вдали, как принято писать, раскинулся Каир — в котором, если брать со всеми пригородами, проживает более шестнадцати миллионов человек. Издали — как бы густая россыпь серых и белых камушков на покатом склоне. По мере приближения различаются здания, минареты, трубы. Ближе, ближе, и вот въехали и покатили по крупнейшему арабскому мегаполису. Много народу, много пыли, недостроенные домики, о которых я упомянул выше, стали чередоваться с видавшими виды многоэтажками. Некоторые улицы и переулки, которые мы проезжали, вполне сошли бы за провинциальные российские, да и окраинные московские. Хотя там и сям восточный колорит давал о себе знать — в узорчатых деревянных решётках на окнах, в расписных покрывалах, вывешенных на балконах. Не говоря уже о прохожих на улицах — мужчины, как правило, были одеты в длинные серые рубахи, женщины, которые встречались гораздо реже, были закутаны в тёмные какие-то хламиды.

Где-то, как нам сказал гид, в Каире есть один светофор, но мы его не встретили. Дорожное движение, как и во всём Египте, в Каире вольное, но, разумеется, гуще, чем где бы то ни было, поскольку столица. Водители соревнуются друг с другом в слаломе, отчаянно бибикая, и понятно, почему невозможно встретить совершенно неповреждённый автомобиль.

Пишу эти заметки через четыре месяца и совершенно не помню последовательности нашей экскурсии. Кажется, в первую очередь нас подвезли к пирамиде Хеопса. Да, точно. Подъезжали, гид сказал, что вот, уже видны из окна пирамиды, смотрите, смотрите! — и точно, видны; неужто те самые? Ага. Гид сказал, что пирамиды находятся, формально говоря, не в самом Каире, а в Гизе, пригороде, но город разросся, и теперь они практически в его черте, и вокруг идёт бурное отельно-жилищное строительство. Так и есть.

Как часто бывает с достопримечательностями, вблизи они показались куда менее представительными (хорошее старомодное слово — авантажными), чем издали, на картинках, тем более — в воображении. Да, стоят, светло-коричневые, выщербленные, потрёпанные временем и людьми, жарятся на солнце, их возраст способен, если вдуматься как следует, вызвать дикий непрекращающийся крик, как у тех сектантов, придуманных Пелевиным (рассказ «Вести из Непала», рекомендую), что осознали всем нутром, каждым нейрончиком несчастного смертного ума (мы-то мирные люди, мы туда не заглядываем), ужас вечности, смерти (которую мы одомашниваем, наряжаем в капюшончик и называем безносой), небытия.

Кто-то их, я про пирамиды, построил. Тысячи и тысячи полуголых «маленьких Вселенных» (не помню, кто сказал впервые эту расхожую фразу — о том, что каждый человек маленькая Вселенная, — а выяснять это по Интернету я не стал; может, это сделает кто-то из читателей, интерактива ради). «Анализ скелетных остатков показал, что средний возраст умерших был от 30 и до 35 лет. Многие останки несут на себе следы тяжёлой изнурительной работы. Однако удивляет тот уровень медицинского обслуживания, который был доступен этим людям. Др. Азза Сарри эль-Дин из Национального исследовательского центра установил, что один из строителей успешно перенёс трепанацию черепа, а сломанные руки некоторых рабочих были излечены с помощью деревянных шин и бинтов. Одному мастеру ампутировали ногу, после чего он прожил еще 14 лет. Др. Салех Бадаир, декан медицинского факультета Каирского университета, обнаружил на одном из скелетов следы сифилиса» — меланхолически информирует учёный автор на одном из первых сайтов, предлагающихся ко вниманию по запросу «Египет, пирамиды, история».

Вокруг пирамид — фарцующие арабы, на верблюдах и без, туристы всех стран и рас, ржавые барьерчики, обшарпанные вагончики-туалеты, камни, песок, щебёнка и жара, жара. «Все боятся времени, а время боится пирамид» — есть, оказывается, такая арабская пословица. Туризм к пирамидам — дело отработанное, включает в себя и стандартные фотосъёмочные позы, которые предлагают принять всем фотографируемым; одну из них я честно принял, вот она.

Смотреть в пирамидах нечего, предупредили нас, но желающие могут заплатить сколько-то там фунтов, встать в очередь и пролезть в коридорчик. Жуткое, давящее ощущение, описывал мне кто-то из знакомых задолго до поездки. Темно, нет воздуха. Можно вспомнить, нагнетания мрака ради, что есть так называемое проклятие пирамид: из археологов, первыми проникших внутрь, ни один своей смертью не умер, есть и рассказы современников: «они весело смеялись в пирамиде и фотографировались, шутливо изображая мумий, вернулись в Москву, и через три дня автокатастрофа». Поскольку ещё и очередь, я в пирамиду не полез, походил вокруг, пытался подняться по уступам повыше — согнал, взмахнув рукой, полицейский. Сбоку пирамиды, в деревянном ангаре-амбаре, находится огромная лодка, откопанная в своё время неподалёку; погребальная, полагают учёные, на ней саркофаг с телом фараона и привозили к месту последнего успокоения. Там тоже оказалась приличная очередь, а время экскурсии ограничено. Не пошёл.

Потом окликнул гид, сбил стайку руссо туристо — повлёк к пирамиде Хефрена. Вроде бы. Потом — к следующей.

Наконец, погрузились в автобус и подъехали к сфинксу. Или, если угодно, Сфинксу. Вот описание Ивана Бунина. Сто лет назад это выглядело так:

«Вокруг меня мёртвое жаркое море дюн и долин, полузасыпанных песками скал и могильников. Всё блестит, как атлас, отделяясь от шелковистой лазури. Всюду гробовая тишина и бездна пламенного света. Я иду и не свожу глаз со Сфинкса.

Туловище его высечено из гранита целиком, — приставлены только голова и плечи. Грудь обита, плоска, слоиста. Лапы обезображены. И весь он, грубый, дикий, сказочно-громадный, носит следы той жуткой древности и той борьбы, что с незапамятных времен суждена ему, как охранителю «Страны Солнца», страны жизни, от Сета, бога смерти. Он весь в трещинах и кажется покосившимся от песков, наискось засыпающих его. Но как спокойно-спокойно глядит он куда-то на Восток, на далекую солнечно-мглистую долину Нила. Его женственная голова, его пятиаршинное безносое лицо вызывает в моём сердце почти такое же благоговение, как в сердцах подданных Хуфу«.

Теперь бездна пламенного света опрокидывается на толпы туристов. От песка сфинкс очищен полностью. Смотрит он на вывеску: «Sphinx Hotel» — это длинное, довольно неказистое здание, за которым громоздятся другие, построено перед ним на расстоянии ста примерно метров. В остальном Иван Алексеевич, как и всегда, прав. Единственное, не видно никакого гранита — ведь при этом слове сразу представляется, лично мне по крайней мере, гранит Вечного огня или Мавзолея, — сфинкс сложен, на первый взгляд, из тех же выщербленных временем плит, что и сами пирамиды, что все достопримечательности Египта, словно порождённые самим песком, который их окружает, из которого восстали.

Неподалёку — рыночек разной сувенирной требухи. Зачем-то я, подчинившись ещё автобусным наущениям гида («Не покупайте там ничего — подделки, я вас отвезу туда, где настоящие сувениры, но можете купить DVD, это действительно хорошо, это память»), купил за пятнадцать, что ли, долларов (в пересчёте с фунтов) диск «Египет. Время фараонов» — научпоп: история, достопримечательности, мудрый комментарий. На момент, когда набираю данный текст, его не распечатывал. Ну да ладно.

Ещё в каирский этот день было: обед в колоритном ресторане, недолгое ожидание автобуса после (смотрел на пыль, покосившийся столб, какой-то мусор, какой-то облупленный забор — никак, если сфотографировать только это, не вычислишь континент, время, населённый пункт); посещение папирусного магазинчика; посещение магазинчика масел («Молодой человек, вам обязательно нужно масло! Понятно, понятно, всё, не буду»); кажется, переправа на кораблике со скамейками и навесом через жёлтый и туманный Нил на другой берег (или это было ещё в Луксоре? или и там, и там) и главное, главное — посещение Каирского музея.

Музей ошеломил. Огромное здание начала века, в котором собрано, в общем-то, всё, что и составляет Древний Египет, дошедший до нас. Внутри фотографировать запрещено. Саркофаги, сокровища гробниц, великолепная, наискось стёсанная по лбу до левого уха, голова милой Хатшепсут, загадочная её улыбка, унаследованная Моной Лизой (может, кто из искусствоведов пробросил эту параллель в какой-нибудь монографии), статуи с совершенно живыми глазами — встанет, разобьёт витрину, пойдёт, и удивительного в этом будет мало. Я не пошёл в зал мумий — за отдельную, не слишком маленькую плату; кроме того, была ещё одна причина, что-то на этот счёт говорил нам гид — не помню. Короче, не пошёл. Саркофаг и трон Тутанхамона видел, самого, высохшего, — нет. Зато видел в бесплатном зале мумии животных: сушёный, словно выгоревший изнутри, пятиметровый примерно крокодил, скелет барана в маске словно бы из золотой фольги, огромная, страшная, с вылезшими рёбрами, рыба; выпотрошенные, вытянувшие непомерно длинные ноги кошки; просто останки быка, череп и рассыпавшийся скелет, словно присыпанные пеплом.

Но были и люди: зальчик, где выставлены мумии уже раннехристианского периода, греческие. Запомнилась мумия младенца. Её размеры и форма смутно напоминают валенок; на самом деле это нечто вроде кокона, густо и туго обмотанного тёмным шпагатом. В прорези там, где должно быть лицо, это самое лицо нарисовано: совершенно иконописный лик мальчика. Первый век нашей эры.

В общем, выражаясь избито, это надо видеть. Это одно из тех впечатлений, что остаётся навсегда. «Когда я итожу то, что прожил, и роюсь в днях — ярчайший где»… Неизбежно ведь, вот так роясь, вытащишь, хотя бы просто для просмотра и оценки, пирамиды, сфинкса и Каирский музей, этого писца с воспалёнными глазками, этого крокодила, этого младенчика, — ярчайший ли день? Наверное, нет. Но ведь вытащишь, никуда не денешься. Ради этого, видимо, и стоило ехать в Египет.

На обратном пути показывали нам «Бриллиантовую руку» — на сей раз без всяких сбоев — и «Афоню»: наконец-то досмотрел этот фильм до конца, порадовался за главного героя, обретшего простое человеческое счастье в виде Евгении Симоновой. Пять часов за фильмами, дремотой и перевариванием впечатлений прошли безболезненно и быстро. Отель, номер, ужин, сон. Послезавтра домой.

Что мне теперь делать с ними, с кирпичами этими, тиснёнными грубым картушем, которые шлёпнулись в душу и остались там, как предположительно нужный стройматериал? Пусть лежат, светло-жёлтые. Они, при всей философской составляющий, вроде бы не подпадают под определение «камень на душе». Или подпадают, но это нужные камушки. Пригодятся.

Ваш Роман Олегович Иванов