В субботу на Новой сцене Александринского театра прошло открытое голосование жюри и вручение премии "Национальный бестселлер": ее 17-м лауреатом стала Анна Козлова с романом "F20". Основная интрига, считает Михаил Трофименков, заключалась в соперничестве двух версий безумия, предложенных Козловой и Александром Бренером.
В лонг-листе премии царствовали тексты в поэтике "магического реализма", показавшегося было главным трендом литературного сезона. Три из них вышли в финал, но жюри отнеслось к ним прохладно. Писатель Леонид Юзефович, дважды победитель "Нацбеста" (2001, 2016), отдал свой голос "Головастику и святым" томчанина Андрея Филимонова. Между тем эта ядреная, уморительная, горькая фантасмагория о стихийных анархистах из деревни Бездорожной, стертой бюрократами с географических карт,— открытие года.
Актриса Анна Ковальчук выбрала сборник рассказов сценаристки Елены Долгопят "Родина", напоминающих раскадровки, но пропитанных любовью к кино и ощущением подчиненности человека то ли властным, то ли мистическим силам. Никто из судей не отметил роман Фигль-Мигль ("Нацбест-2013") "Эта страна", замечательную по замыслу фантазию о воскрешении (ради решения демографической проблемы) жертв репрессий, незамедлительно передравшихся между собой.
Ни одного голоса не получили еще два финалиста. "Тень Мазепы" Сергея Белякова (титаническое и спокойное исследование аватаров "украинской идеи" с XVI по середину XIX века) не имела шансов на победу в конкурсе, ориентированном на fiction. "Патриот" же Андрея Рубанова был обречен "пролететь" потому, что мало что добавил к образу его постоянного героя — бизнесмена-авантюриста 1990-х, мачо Знаева.
Может, пространство, в которое переехала церемония, повлияло на жюри, но никогда еще "Нацбест" не был так театрален. Прежде чем проголосовать за "Жития убиенных художников", автобиографическую, иногда очень точную, недобрую, самовлюбленную прозу художника Александра Бренера, музыкант Баста спел две песни. Захлебывающийся спич композитора Настасьи Хрущевой тоже был вполне себе песней. Расхвалив всех финалистов, она всех отвергла, отдав свой голос Бренеру, что мотивировала безупречно парадоксально. Бренер, плоть от плоти "общества зрелищ", становится в позу борца с ним? Работает в жанре скандала, утверждая, что подлинный скандал — это провал скандалиста? Считает себя "проклятым поэтом"? Отлично, отвечает ему Хрущева, не будет тебе ни провала, ни тернового венца, а будет ненавистная тебе премия.
Эта стратегия, увы, не сработала. Архитектор Сергей Чобан и кинорежиссер Борис Хлебников проголосовали за яростный, на поверхностный взгляд — чернушный, по сути — жизнеутверждающий роман Козловой о созревании девочки-шизофренички. Впрочем, все его герои — шизофреники: даже собака, поедающая таблетки, которые выпадают из рук людей. Патовую ситуацию разрешил по уставу премии почетный председатель жюри, генеральный директор "Первого канала" Константин Эрнст, выбравший Козлову.
По сути, в финале столкнулись два текста о безумии как метафоре. Для Бренера, безумие — необходимый, если не достаточный симптом творческого гения. Беда в том, что безумный художник на такую апологию безумия, какую сочинил Бренер, не способен по определению. Метафорой чего является безумие для Козловой, сказать сложнее: хотя бы потому, что безумие героев описано столь клинически точно, что "F20" легко принять за физиологический очерк. Однако же болезнь героини накладывается на ее подростковые (знакомые всем) метания, удивительным образом позволяя даже тем читателям, которые никогда не слышали голоса, не имели ярких галлюцинаций и незнакомы со сложносочиненными названиями медикаментов, ощутить себя на ее месте. Скажем так: безумие для Козловой — метафора жизни. И именно безумие в широком смысле слова — литературный тренд сезона.
Михаил Трофименков
