Тут недавно руководитель соседнего государства, одевшись во что-то спортивно-домашнее, возлагал цветы к памятному месту в США.
Не подумайте, будто я собираюсь осуждать, да даже и вообще обсуждать, особенности поведения этого персонажа «политикума». (Так, кажется, на их жаргоне в последние годы стали называть политическую элиту. А мне всё на ум идёт рифма «паноптикума»).
Заинтересовало другое.
А именно отступление от традиции, когда в первую очередь именно представители власти — в особенности так называемые «первые лица» — регламентируют внешний вид подданных или сограждан. Либо сами, показывая им обязательный для повторений пример, неукоснительно придерживаются сложившихся в обществе установлений на этот счёт.
Вот некоторые сведения из истории этой традиции.
С незапамятных времен уже в деревенском быту, — а может, и того раньше — предписывалось делить одежду на затрапезную и праздничную.
По понятным причинам фото старинного праздничного костюма разыскать не удалось, пришлось довольствоваться реконструкцией
Церковные иерархи, в свою очередь, трепетно относились к внешнему облику прихожан — например, категорически требовали и до сих пор требуют, чтобы в храме мужчины обнажали голову, а женщины почему-то, наоборот, покрывали.
Это у православных, не знаю, как сейчас у других. Но знаю, что в Европе во времена Средневековья присутствующие в церкви мужчины обязаны были быть в золотых ободках, женщины — только в веночках. Евреи же должны были надевать колпаки жёлтого цвета.
Мало кто способен вспомнить все подробности царствования Петра I, но отчекрыживание бород боярам на слуху у всех.
«Петр Первый стрижет бороды боярам». С картины Дмитрия Белюкина, 1985 год.
Многим это представляется чем-то вроде одноразовой причуды. На деле же — куда как немаловажный элемент внутренней политики.
Читай — модернизации. Которая касалась практически всех сторон жизни. А демонстрировалась драматическими переменами во внешнем виде подданных.
Пётр позаимствовал в Европе введённые Людовиком XIV парики
Ещё раньше император запретил носить русский народный костюм всем кроме церковнослужителей и крестьян. Взамен велел использовать сперва венгерские фасоны, через несколько лет — верхне-саксонские и французские. Женщинам полагались немецкие. И так далее, всего не перечесть.
Екатерина II ввела некоторые послабления.
Не по доброте душевной, надо полагать. Поступки ей диктовала тогдашняя политическая обстановка в России.
Крестьян перестали штрафовать за бороды, в армии отменили парики. Элементы русского стиля в одежде перестали репрессироваться.
Прямые запреты вообще всё чаще сменялись ею косвенными воспитательными акциями.
Зато дворцовый дресс-код, хотя и не оформлялся довольно долго официальными документами, был и строгим и жёстким.
Припомнился такой типичный пример.
По случаю вступления в должность первого директора Академии Художеств, чтобы соответствовать требованиям императрицы, архитектор А.Ф. Кокорин специально пошил новый костюм. Длинный гродетуровый (то есть изготовленный из гродетура — однотонной, плотной, немнущейся шёлковой ткани) кафтан отделали собольей опушкой, и расшили золотом поддетый под ним камзол из атласа. На всё это великолепие высокопоставленный чиновник — деваться-то некуда — ухлопал годовое архитекторское жалование.
А.Г. Левицкий. «Портрет Александра Филипповича Кокорина». 1769 год.
А в ноябре 1782 года всё-таки вышло и официальное постановление самодержицы "О назначении, в какие праздники какое платье носить особам обоего пола, имеющим приезд ко двору".
Тот ещё любитель управлять «луком» подданных — Павел I.
В этом он, как и во многом другом, стремился подражать прадеду — Петру I.
Правда, предок хотел приучить соотечественников к переменам, правнук же насаждал единообразие.
За короткий срок с 13 января 1797 года по 28 ноября 1799 года он запретил: всем носить круглые шляпы, неслужащим — шинели с разноцветными и отложистыми воротниками, офицерам — шубы и муфты, мужчинам — тупей (взбитый хохол на голове), широкие букли, бакенбарды, жилеты, куртки, панталоны, фраки, толстые галстуки, дамам — разноцветные ленты через плечо, синие сюртуки с кроенным воротником и белой юбкой.
Всё это выглядит забавными капризами, но, оставаясь нелепостью, они имеют и некоторое объяснение — Павел до смерти боялся распространения в России революционной заразы, занесённой из Франции. Подражание в моде он прямолинейно расценивал, как намерение последовать якобинцам и в “свободе, равенстве, братстве”.
Мода в великую французскую революцию
Потому наказание за неисполнение указов, отдающих клоунским самодурством, было далеко не шуточным.
Первая русская женщина-дипломат княгиня Дарья Ливен писала по этому поводу: «Достаточно было императору где-нибудь на улице заприметить жилет, тотчас его злосчастный обладатель попадал на гауптвахту»
Да что там гауптвахта!
Полицейские срывали с прохожих круглые шляпы, рвали в клочья и другую “неуказную” одежду – фраки, куртки, жилеты. Оказавших сопротивление доставляли в участок, где им вдобавок полагалось получить сто палок. Больше того известны случаи, когда за упорное следование крамольной моде ослушников объявляли «якобинцами», лишали чинов и ссылали в Сибирь.
На картине художника-передвижника К. В. Лебедева "Продажа крепостных на аукционе" можно увидеть, как были одеты люди разных сословий в эпоху Павла I
Замечу — напрочь искоренить вольнодумство в стране даже такими неординарными мерами не удалось. Да и придушили императора вовсе не по указке французских революционеров…
Вообще говоря, все российские правители, так или иначе, отметились на поприще воспитания подданных на «правильном» внешнем виде.
Но в «передовиках» оказалась тройка Пётр I, Павел I и Николай I.
Последний, правда, отличался, так сказать, стилистикой — нововведения производились не наскоком, основательно, с мелочной бюрократической дотошностью.
Рассказывают, как однажды царя до глубины души возмутил некий сенатор, красовавшийся на заседании в полосатых шароварах.
Предшественники в таком разе устроили бы какой-нибудь скандал. Возможно — грандиозный. А тут никакой тебе гауптвахты, никакой ссылки в Сибирь или на Кавказ, никакого разжалования в солдаты. Просто велел подготовить «Общее положение о гражданских мундирах».
Нормы дресс-кода вымучивали целых 6 лет.
Но зато всё расписано было до мелочей — и фасон, и колорит, и отделка. Общий покрой гражданских мундиров был однобортный, с девятью пуговицами на груди, с тремя на обшлагах, с тремя подкарманными клапанами и с двумя на каждой фалде; цвет металла для всех пуговиц и изображение на них устанавливались ведомством. В каждом ведомстве мундиры шились из сукна определённого, отличного от других, цвета. Украшать их предписывалось согласно чину: низший, четырнадцатый, ограничивался скромным кантом на воротнике, а чины первого класса в изобилии расшивали мундир золотыми нитями.
Мало того, за свой счёт служивые должны были приобрести не единственный мундир. На разные случаи разный — повседневный, стандартный, дорожный, летний и, наконец, особый для праздничных случаев.
Для женщин свой порядок. И не устными распоряжениями либо обычаями определённый. Нет. Тут, как и для сильного пола, чёткая регламентация, изложенная в высочайшем указе «Описание дамских нарядов для приезда в торжественные дни к высочайшему двору».
Статс-дамам и камер-фрейлинам, например, полагались платья зеленого цвета, наставнице великих княжон — синие бархатные, фрейлинам императрицы, как и фрейлинам великой княгини — пунцовые, но первые могли украшать наряды золотой вышивкой, а вторые — всего-навсего серебряной, гофмейстерины при фрейлинах – малиновые. Покрой платья также по единому регламенту: длинные, чуть ли не до колен откидные рукава с открытой проймой, подчеркнутая, по мотиву русского сарафана, декором и планкой с пуговицами вертикальная линия центра переда.
А. Н. Малюков «Портрет императрицы Марии Фёдоровны», 1836
Не стоит думать, будто придирчивое регулирование внешнего вида — это трагикомичная особенность лишь российского самодержавия.
Горазды на это с незапамятных времён и иные властители.
Так, Людовик ХIV регулировал законом дресс-код в зависимости от социального статуса. Право носить парчу голубого цвета имел только сам король, принцы крови и те, кому король лично предоставил такую привилегию за особые заслуги.
Скрупулёзность регламентации впечатляет не менее чем в российских установлениях: “Размер декора не должен превышать двух пальцев в высоту. На мужской одежде разрешена обработка из лент вокруг воротника, на подоле плаща, по бокам брюк, на швах рукавов и в проемах, по линии центрального шва на спине, а также вдоль линии пуговиц и на петлях. Дамам разрешено носить ленты по подолу нижней юбки, вдоль лифа и фронтальной части платья”.
И Франция не была в этом отношении уникальной: скажем, британские правители под страхом ареста запрещали простолюдинам надевать “королевскую” одежду, а в императорском Китае таким же бедолагам разрешали носить только два цвета: синий и черный.
Заканчивая затянувшееся отступление, хочу пояснить — оно сделано, чтобы, когда я перейду к воспоминаниям о дресс-коде советских времён, не возникло ощущения, будто тогдашние выверты это нечто особенное.
Мне было лет десять, когда в стране разгоралась кампания против стиляг. На них рисовали карикатуры, их громили с разного рода трибун.
Поддавшись тотальному давлению, и я проникся брезгливым презрением к этим недоумкам, которые одеваются как попугаи, носят анекдотичные причёски, слушают какофонию вместо музыки, непотребно танцуют дикие буги-вуги и вообще бестолково прожигают свою никчёмную жизнь.
Столичные девочки-стиляги. Середина пятидесятых годов
Однако постепенно мои небольшие и основательно промытые официозом мозги стали «замутняться», а сознание, с нынешней моей точки зрения — проясняться.
Что подтолкнуло? Нечаянно подслушанный разговор двух соседок. Они обсуждали нелёгкую долю третьей, их подруги:
— У неё ведь сын стиляга. Денег уходит больше, чем на девушку.
Тут и случился, как сейчас говорят, инсайт. (Раньше в сходном случае я бы употребил слово озарение).
Но как ни назови, забрезжило понимание, что абстрактный и презираемый «стиляга» может оказаться конкретным соседом, человеком, к которому вовсе не все взрослые относятся плохо и о котором вообще судить просто немыслимо, пока как следует не узнаешь.
Постепенно возникал и укреплялся полезный жизненный навык — оценивать людей не по тому, что они не из нашего класса, не с нашей улицы-двора, болеют не за «Спартак» или одеты не как у нас «люберов» принято.
Но это у меня. Властям подобные навыки были чужды.
В стремлении выглядеть по-особенному виделся неприемлемый идеологический подтекст. И борьба шла нешуточная.
На её переднем крае — всенепременные проводники государственной политики — школьные педагоги.
У нас в школе перед началом занятий детей на входе встречал дежурный преподаватель — поздороваться. Заодно проверял — повязан ли пионерский галстук (приколот ли комсомольский значок), не надеты ли мальчиками слишком узкие брюки, а девочками — чрезмерно короткие юбочки. Не позволялся никакой макияж — для девочек, дескать, нет ничего лучше естественной красоты. О татуировках, пирсинге вообще молчу! Запрещались всякие украшения, серьги, браслеты, перстеньки. А стрижка должна была быть «аккуратной». Не могу только вспомнить, какой именно. Но уж, как правило, совсем не той, что нравилась ребёнку или его маме.
Вне занятий эстафету идеологической борьбы принимали повсеместно созданные «Бригады содействия милиции». Чаще по выходным, но бывало и в будни, бригадмильцы — наш более мягкий вариант хунвейбинов — патрулировали парки, танцевальные площадки, другие места отдыха молодёжи.
Иногда им удавалось кое-что полезное — пресечь хулиганские выходки, драки, непристойное поведение и тому подобное. Однако запомнились они другим.
Стиляги предпочитали зауженные внизу брюки. Посмеивались, будто они надевают их с мылом. Помню, на исходе гонений на буржуазные штанины (я уже в техникуме учился) у одного моего приятеля их ширина внизу была всего 13 сантиметров, у меня тогда же — 16 см.
Не поленился, оторвался от компьютера, прямо сейчас померил свои нынешние брюки: 18-19 сантиметров. Какой кошмар!
По правилам лискинской танцплощадки 1957 года я был бы непременно репрессирован.
Криминальными считались штанины, если на них внизу не укладывалось четыре спичечных коробка (20 сантиметров). Наследники Павла Первого, в зависимости от поведения нарушителя — раскаялся, покорно сносит унижение или, наоборот, нагло дерзит — и собственного настроения, могли — сделать предупреждение, выдворить за пределы танцплощадки наравне с негодниками, «искажавшими рисунок танца», а то и порвать штанину по шву.
Заметьте, как смягчились нравы: о ста палках речь уже не заходила!
Танцевальная веранда в моём родном городе Лиски. Здесь я наблюдал, как упорно, но безуспешно боролись со «стиляжничеством»
На месте танцплощадки в постсоветскую эпоху выстроили великолепный, богато отделанный храм. Теперь там звучит иная, безусловно, благолепная музыка.
Автор с родственниками у Собора Владимирской иконы Божией Матери а городе Лиски Воронежской области
Время шло, стиляги постепенно стушевались. Но неизменным оставалось стремление властей предержащих оградить молодёжь от «тлетворного» влияния.
Не только силовыми методами, но и более гуманными. Например, с помощью деятелей культуры. Сатириков не в последнюю очередь. Посмотрите любопытный ролик.
Впрочем, не исключаю, что здесь тот нередкий случай, когда под видом пародии на сцену протащили номер, который иначе показать бы не получилось. Уж больно здо́рово танцуют моисеевцы рок-н-ролл, только в некоторых местах чуть утрируя.
Силовые методы, между тем, тоже в стороне не оставляли. Сами понимаете, исключительно ради пользы для самых молодых людей, которые по неразумению своему ну никак не хотели слушать, кого следовало.
На первом месте — всё те же штаны, будь они неладны!
Узкие брюки менялись на расклешённые, однотонные на полосатые, в обтяжку на мешковатые. И так без конца, изо дня в день призывая очередное старшее поколение насмерть биться с очередным молодым за ношение правильных брюк.
Мой крымский приятель рассказывал — у них в городке Черноморское, недалеко от Евпатории не пускали в школу в брюках, расклешённых свыше, чем на 30 сантиметров по низу.
Таких в магазинах не продавали, потому приходилось шить в ателье. Сердобольные мастера, во избежание недоразумений обязательно спрашивали: «Тебе для дома или для школы?».
Гонения, как ни странно, оказались на руку шалопаям — не подготовившись к контрольным или диктантам, они наряжались в запретные штаны и вместо пыхтения над заданиями отправлялись за родителями, что конечно, и зло, но куда меньшее, чем пара в классном журнале и личном дневнике.
С появлением джинсов борьба достигла апогея. Одёжка американских фермеров стала у нас вдруг культовой, символом преуспеяния и знаком протеста не пойми против чего.
На партийной конференции Воронежского госуниверситета в начале семидесятых (!) «прогрессивный» выступавший из обкома КПСС милостиво соглашался, что носить джинсы даже в СССР вправе кто угодно.
— Но как можно мириться с тем, что предпринимаются попытки проникнуть в джинсах и в студенческую аудиторию!
— восклицал оратор.
Это я сам слышал, будучи делегатом той конференции.
Допускаю, следование неприятельской моде может свидетельствовать о каких-то воспитательских просчётах. Не уверен, но допускаю.
Но почему опыт столетий так и не убедил власть имущих в тщетности попыток исправить эти просчёты более жёсткой ли, менее жёсткой ли регламентацией одежды, танцев, музыки?
Другой неизбывный объект, не дававший покоя начальству — растительность на голове: шевелюры, бороды, усы.
Угадайте с трёх попыток, чем на этот раз не приглянулись
Думалось, что уже Пётр I исчерпал лимит гонений на бородачей.
С таким представлением я — начинающий партийный работник, только что утверждённый заместителем заведующего отделом Центрального райкома КПСС города Воронежа, отправился в одну из первичных партийных организаций для участия в собеседовании с коммунистами по случаю проходившего в 1973 году обмена партийных билетов.
Обмен не предполагал никакой чистки рядов, был, скорее технической акцией.
Но в партии было принято и в подобных случаях не ограничиваться механической операцией — дескать, отдай старый документ, распишись за новый и гуляй себе на здоровье. Нет, придумали проводить беседы с каждым членом партии с никому не ясными целями. Ну да ладно, дело прошлое, и не о нём речь.
Собеседование так собеседование. Мероприятие началось и пошло споро: один два вопроса и — следующий, пожалуйста.
Перед тем, как пригласить очередного собеседника, секретарь партбюро попросил меня присмотреться к нему повнимательнее.
Ну что ж, раз попросили, приступил к допросу с пристрастием: и о производственных успехах, и о семье расспросил, и об общественной работе, и как он марксистскую теорию изучает…
Когда измученный партиец был отпущен восвояси, секретарь взволованно спросил:
— Ну как?
— А что «как»? — интересуюсь.
— Вы что, не обратили внимания, он же с БОРОДОЙ!
Я смекнул — видимо, хотя никакого официального циркуляра по этому поводу никто не рассылал, сарафанное радио разнесло, куда ветер дует и как по нему нос держать следует.
Вспомнил, кстати, как незадолго моему товарищу по комсомолу при переводе в секретари райкома настойчиво порекомендовали не напускать волосы поверх ушей. Пора, мол, на взрослые причёски переходить, сказали.
По какой причине взъелись?
Оказывается, на смену стилягам и хипстерам в начале семидесятых пришла мода на подражание хиппи. Как в подобных ситуациях, когда напасти идут одна за другой, говаривала моя бабушка Дарья Антоновна: «То понос, то золотуха!».
И теперь бойцам идеологического фронта потребовалось, смирившись с брючным вольнодумством, срочно переключаться на голову.
«Идеологические диверсанты» дети цветов и знать не знали, сколько сложностей они создали своим подражателям в Советском Союзе
Недавно КВН справлял юбилей. Много говорилось об истории популярной передачи. Вспоминать плохое в праздничные дни, наверное, не очень хотелось. Поэтому о многолетней паузе речь шла чаще всего ради того чтобы похвалить А. Маслякова, много сделавшего для возрождения программы.
И мало кто знает о поводе к закрытию КВНа. Причина-то понятна: неприемлемая дерзость молодых её участников.
А вот конкретный повод — как раз их внешний вид.
Председателю Гостелерадио СССР С. Г. Лапину представили для предварительного просмотра запись очередной программы. Выступала команда из Одессы.
Босс материал одобрил, но потребовал, чтобы одесситы постриглись, побрились и в облагороженном виде перезаписали программу. Однако игроки наотрез отказались, и «по случаю переучёта шницелей столовую закрыли навсегда».
Что до дресс-кода, предусматривавшего преувеличенную строгость и «приличия» во вкусе старушек на лавочке у подъезда, его Лапин насаждал с невероятной последовательностью и непреклонностью. Даже в статье Википедии, ссылку на которую я разместил выше, содержатся сведения об этом.
А уж, с каким сарказмом о лапинских строгостях ветераны телевидения вспоминают! По сравнению с ним, на мой вкус, меркнут саркастические пассажи стендапов современных юмористов-сатириков типа Павла Воли!
Я, однако, пересказывать услышанные байки не хочу. Проработал при Лапине всего месяц-полтора до его отставки, вдобавок на радио — лично никакого административного восторга не наблюдал. А пересказывать услышанное от кого-то, не имея возможности проверить достоверность историй, не считаю правильным.
Поделюсь лишь догадкой, откуда такое маниакальное внимание к внешнему виду экранных персонажей.
Видимо, руководители страны уже не могли напрямую издавать указы, что людям носить и как им стричься. Времена всё-таки не те.
А вот показать на телевидении, которое смотрят практически все без исключения, идеал внешнего вида, к которому следует стремиться воспитанному советскому человеку — это способ влияния и непредосудительный и довольно эффективный.
Тем более что Сергей Георгиевич вообще стремился увидеть за самыми обыденными событиями политическую подоплёку, я убедился в этом на вступительной беседе, когда меня, принятого на работу заместителем главного редактора радиостанции «Юность», привели к нему знакомиться.
Он, в частности, подробно рассуждал о внимательном отношении к письмам, которые мешками (это не гипербола — если кто так подумает,— но реальный факт тогдашней действительности) поступали в наши редакции.
— Ведь что такое письмо на радио, телевидение? — мотивировал Лапин необходимость такого подхода. — По сути, связь людей с Центром, связь с Кремлём. Глубоко осознав это, вы поймёте и как верно поступить с полученным письмом.
Если моя догадка справедлива, то становится яснее, откуда провинциальный секретарь партбюро знал, что коммунисту стало негоже носить бороду, Наверняка его никто на этот счёт специально не инструктировал. Он просто смотрел телевизор, с экрана которого в одночасье исчезли бородачи. Если не считать, конечно, кубинских барбудос.
Вообще-то манера воздействовать на население не только прямыми запретами, но намёками, имеет давние исторические корни.
Познакомьтесь, например, с выдержками из секретного письма небезызвестного графа Бенкендорфа генерал-губернатору Юго-Западных губерний Бибикову:
Милостивый Государь, Дмитрий Гаврилович!
Доходит беспрерывно до моего сведения, что в Киевской, Подольской и особенно в Волынской губерниях молодые люди, упитанные духом вражды и недоброжелательства к правительству, и, принимая все мысли и даже моды Западной Европы, отпустили себе бороды [jeune France] и испанские бородки. Хотя подобное себя уродование не заключает в себе вреда положительного, не менее того небесполезно было бы отклонить молодых людей от такого безобразия, не употребляя однако же для достижения сей цели мер строгих и каких-либо предписаний. А потому не изволите ли Выше превосходительство найти возможным приказать всем будочникам и другим нижним полицейским служителям отпустить такие бороды и, для вернейшего успеха, отпустить их в некотором карикатурном виде? Но в случае Высочайшего проезда Государя Императора чрез губернии, Вам вверенные полицейские служители должны быть немедленно обриты, дабы все видели, что такое уродование лица противно Его Величеству и что было допущено единственно в насмешку безрассудных подражателям чужеземных странностей.
Каково, а? Высший пилотаж, по-моему!
Джордж Доу. Портрет Александра Христофоровича Бенкендорфа
Под косвенным ли телевизионным воздействием, по какой-то иной причине, но послереволюционный разнобой в одежде, всякие косоворотки и френчи постепенно вытеснила своеобразная чиновничья «форма» позднесоветского периода — пиджак и галстуки у мужчин, жакеты с юбками ниже колен у женщин.
И никаких свитеров в будние дни!
Хотя, если в выходные надо было выйти на работу, тогда и только тогда — можно нарушить «диету». В разумных размерах, естественно. Скажем, тот же свитер вместо пиджака надеть.
Лично я жаркими летними днями так хитрил.
Притащил на работу какой-то плохонький пиджачок и зелёный, ни к одной сорочке не подходящий, галстук (наверное, такую форму своеобразного протеста придумал, фигу в кармане). Пристроил навсегда на вешалке в кабинете и надевал их, если вызывали к начальству. А по городу в человеческой одежде шлялся.
Смешно и немного стыдно вспоминать…
Приходилось сталкиваться с объяснимыми, но так или иначе затрудняющими бытовую повседневную жизнь дресс-кодовыми ограничениями и за пределами советской страны.
Летом 1972 года наш университет в рамках студенческого обмене направил строительный отряд «Орбита» в город Галле-Нойштадт Германской Демократической Республики.
Город-спутник старинного Галле. Скучноватый? Но ничего не мешало нам практически ежедневно ездить в Галле на электричке.
Фото по лицензии By Bundesarchiv, Bild 183-1982-0430-008 / CC-BY-SA 3.0, CC BY-SA 3.0 de
(Рассказ об интернациональном стройотряде я запланировал на будущее). А сегодня — о том, что касается дресс-кода.
Спервоначала показалось — на фоне наших-то строгостей — во внешнем виде тут полный разгул вседозволенности.
Посудите, какова реакция была, когда увидели директора бетриба (предприятия), где мы трудились, в оленьих шортах — и не на отдыхе, а прямо работе. Близкая к шоку реакция.
Об остальных «вольностях» чего уж и говорить.
Джинсы в театр — пожалуйста, в шортах на вечеринку в клубе — да ради бога, хочешь ничего надевать, иди на нудистский пляж (FKK — «Культура свободного тела») и гуляй на здоровье, в чём мать родила.
Последняя возможность, впрочем, сыграла злую шутку с одним пятикурсником. Из любопытства он решил побывать на таком пляже, но снять плавки по природной стеснительности не захотел. Его задержали, выясняли личность, в конце концов, выручили наши немецкие хозяйственные партнёры. О скандале узнали в посольстве, по приезде на родину малого исключили из комсомола и отчислили (с пятого курса!) из университета «за аморальное поведение»…
И всё же место, где в ГДР свобода выбора внешнего вида не прижилась, я обнаружил.
Если заведение общественного питания не называлось ни кафе, ни гастштет, ни менза (столовая), ни буфет, а гордо именовалось рестораном, то для его посетителей-мужчин действовало строжайшее правило: войти мог только человек в пиджаке плюс галстук или в форменной одежде.
Надо сказать, готовясь к поездке, мы не захотели приобретать бывшую в ходу и набившую оскомину традиционную зелёную стройотрядовскую форму, а пошили пусть несколько более дорогие рубашки с воротом на застёжке-шнурках, под которым повязывался шейный платок.
Хоть и с трудом, всё же можно разглядеть, как был одет стройотряд «Орбита». Стоит слева автор, командир того отряда Владимир Поволяев.
Заметьте, и я и другие молодые люди уже беспрепятственно прикрывают уши причёсками
Я не знал о ресторанном дресс-коде, ничтоже сумняшеся двинул в один из встреченных на бесцельной прогулке. Бдительный швейцар появился на пути, словно олицетворение неудачи. Но поскольку на рубашке были какие-то нашивки-шевроны, он всё же поинтересовался, указывая на мою довольно легкомысленную рубашонку:
— Ist das uniform? (Это форменная одежда?)
— Ja, natuerlich. (Да, конечно.)
— Bitte, Herr! (Проходите, господин!)
Так я на собственном опыте убедился, что полной свободы от ограничений в одежде, видимо, нет нигде, и что произносить даже лукавую правду — никто ведь нашу форму официально в этом качестве не утверждал — надо с наглой уверенностью.
А вот история из другой, уже в постсоветское время случившейся зарубежной поездки. Здесь преодолеть дресс-код, увы, а может, и к счастью, — сейчас поймёте почему «к счастью» — не получилось.
Гуляли небольшой компанией по Мадриду. Увидели какое-то заведение с огоньками над дверью, на крыльце перед входом стайка молодёжи. Решили зайти, рассчитывая пропустить по кружке сервезы Сан-Мигель (самый распространённый сорт пива в Испании) и заодно получить очередное чисто туристское впечатление.
Не тут-то было. В нашей одежде мы оказались не ко двору. Кое-как выяснили в чём загвоздка — рвались мы в садо-мазо клуб, где предпочитали посетителей в латексе или на худой конец в косухах с заклёпками.
Вот так одетым молодым людям, пожалуй, проще было бы попасть в клуб, куда нам проникнуть не удалось
Подводя итог, замечу — регламентация внешнего вида населения, так или иначе, сопровождает человечество на всех этапах развития, в самых разных формах (чаще всего, анекдотичных, но от этого не менее драматичных) в самых разных странах, независимо, в том числе, и от общественного строя.
Относится сказанное и к нашей эпохе, к нашей стране?
Некоторые считают, что во всё меньшей степени.
Процесс модернизации, — читал я — который начался с Петра Первого, растянулся на значительное время. И в определённом смысле завершился только где-то в середине 80-х годов. Общество стало приобретать те элементы современной культуры, когда власть уже не заботится о том, как одеты её подданные, она думает о том, есть ли им во что одеться.
Наблюдение во многом верное. Не нравятся мне только слова, будто «процесс завершился». Больше того, думается, что, меняясь в отдельных формах и проявлениях, он, этот процесс, бесконечен.
Посмотрите, как нынче зависимы люди от влияния масс-медиа и массовой культуры, как снова то одно, то другое ведомство одевает сотрудников в форменную одежду, как распространён дресс-код для так называемого офисного планктона, продавцов супермаркетов и так далее. А вышиванки на Украине! Наше время, общие с нами корни.
Так что давайте не будем подводить итоги, а продолжим наблюдение за тем, кто, и как, и насколько успешно будет влиять на наш внешний вид.
