Рэймонд Кротти, сухопарый немолодой профессор с седеющими волосами, в солидных роговых очках, в костюме и галстуке, назначил рандеву в баре моего отеля.
После пинты светлого, за которой я очертил круг моих потенциальных вопросов, Кротти предложил мне прогуляться пешком до его дома. Он, как оказалось, и в свой Тринити-колледж пешком привык ходить.
Как ему удавалось не опаздывать, не знаю: популярность его здесь огромна. И в этом я тут же убедился. Один встречный прохожий, увидев его, приложил руку к кепке, другой вежливо кивнул.
Не успели мы пройти и квартал, когда с ним чрезвычайно почтительно поздоровалась молодая женщина. Затеялся разговор, я отступил на шаг и тут же был позван назад: «Нас приглашают подвезти на машине, не возражаете?» В автомобиле, как оказалось, сидел муж этой дамы, с подчеркнутым уважением приветствовавший его, а заодно и меня как спутника селебрити.
Рэймонд Кротти
О подобной славе, когда он фермерствовал в ирландской глубинке, Кротти и не мечтал. Была одна забота: побольше получить от своей земли. Исподволь пришёл к мысли, что система цен и налогов не стимулирует увеличение производства продукции.
Понял, что без учёбы не обойтись. Так погрузился в исследования, что даже написал книгу о сельском хозяйстве Ирландии.
На полтора десятилетия судьба забросила его в страны «третьего мира», был советником по экономическим вопросам, изучал жизнь деревни. И увидел немало параллелей с ирландскими реалиями, особенно в скотоводстве. И тут и там дела шли туго. Вычислил причину: насаждённая колонизаторами нежизнеспособная система производства продолжала функционировать. Власти же в бывших колониях, в том числе и Ирландии, ограничивались лишь возложением вины на бывшие метрополии за, как он выразился, «неразвитие».
За разворачивающейся беседой мы незаметно добрались до дома профессора. Утвердились в кожаных креслах его кабинета. «Нам, наверное, не повредит бокал, возможно, лучшего, что производят ирландцы, – “Гиннесса”», – полуутвердительно проговорил Рэймонд Кротти. Я согласился, хотя и не вполне понимал прелесть тяжеловатого тёмного пива.
Профессор подробно стал рассказывать о бедах местного сельского производства, о нерациональном использовании земли, об отсталости и неэффективности агропроизводства. Однако после его слов, что «сельскохозяйственное производство у нас даже менее продуктивно, чем в Советском Союзе», я решил постоять за наш приоритет. Мы же теряем половину от того, что производят наши колхозы, пытался противостоять я. (Напомню, это был 1990 год).
Но профессор гнул свою линию: «За полтора века объём производства у нас практически не вырос. Цена на мясо в сравнении с ценами на зерно увеличилась впятеро и втрое по сравнению с молоком. Земля отдана под пастбища, люди там не нужны»…
Наш своеобразный диспут прервал приход улыбчивой Бриджет Кротти, хозяйки дома, пригласившей нас за обеденный стол. Прекрасный кусок мяса, поданный на горячее, опять вернул нас к ценам на говядину и прочей суровой прозе. Успеха на земле, говорил профессор, добивались не те, кто стремился к нововведениям, интенсификации процессов на научной основе, а те, кто попросту расширял производство, прикупая новые участки земли. Налогом облагалась не земля как таковая, а труд на ней, и в этом, по его мнению, одна из причин отсталости агросферы.
В свете этой отсталости, по его глубокому убеждению, вступление Ирландии в Европейское экономическое сообщество (ЕЭС) пагубно отразится на её экономике: местные фермеры будут зависеть от внешних субсидий и общеевропейской сельскохозяйственной политики…
Агросфера – важнейшая отрасль ирландской экономики
Микрокассеты моего диктофона фиксируют всё новые и новые аргументы. Он их умело использовал в ходе развёрнутой им кампании против присоединения страны к Общему рынку – предтечи нынешнего Евросоюза. Кабинетный ученый с двадцатилетним фермерством в анамнезе, он настолько близко к сердцу принял грядущую ситуацию, что нежданно-негаданно стал заправским общественным активистом, включившись в движение «Кампания защиты от Общего рынка».
«Ожидать, что стены истэблишмента рухнут, не приходилось, – говорит он. – Самое большое, на что можно было рассчитывать, это то, что наша позиция инакомыслия и резоны для неё окажутся замеченными, и мы достигли этого…»
Проштудировав текст договора, который предстояло подписать Ирландии, профессор пришел к выводу: он противоречит конституции, существенно ограничивает суверенитет его страны. Всё это он подробно изложил в письмах, направленных каждому парламентарию. Это не возымело действия. Тогда, используя те же аргументы, новоявленный пассионарий решил блокировать возможность президента подписать принятый парламентом документ о вхождении в ЕЭС через суд. На исходе того дня, когда президент получал право подписать его, Кротти вместе с группой юристов представили свой иск в суд.
Происходило это в преддверии Рождества, а ирландское правительство уже обнадёжило правительства остальных 11 стран Сообщества, что Ирландия ратифицирует акт до конца декабря, с тем, чтобы с 1 января 1987 года он вступил в силу.
Что только не довелось выслушать истцу в тот день от юристов правительства! Самым мягким было то, что «какой-то чудик пытается блокировать устремления 320 миллионов жителей 12 стран к единой Европе». Сторонники Кротти парировали: быть может, эти 320 миллионов воздадут должное действиям судов и конституции Ирландии?..
Ключевое заседание состоялось в 5 вечера 24 декабря (и это в католической стране!). Решение – в пользу истца, чьи конституционные права нарушались бы.
В новом году – новый суд. Решение противоположное. Дело дошло до верховного суда. Победа Кротти. Тем самым диссидент-профессор притормозил движение Ирландии к единому европейскому рынку, опустив шлагбаум с надписью «референдум».
Избранный президентом «Кампании конституционных прав», профессор практически ежедневно выступал в разных аудиториях, для убедительности упирая не на сложные экономические аспекты, а на перспективы возможной потери национальной индивидуальности страны, утраты её нейтралитета и даже появления на острове ядерного оружия, на аморальность партнёрства с бывшими колонизаторами.
Правительство бросило огромные средства на рекламу в СМИ своей позиции. В результате в поддержку позиции Кротти высказалось примерно лишь треть голосовавших. Анализируя неудачу, он в разговоре со мной подчёркивает: не удалось расшевелить огромный пласт безработных. Между тем, говорит он, к числу особенно жаждущих перемен самые угнетенные не принадлежат: они либо окончательно обессилены, либо надеются хоть немного приподняться – чтобы ещё и озадачивать себя мыслями об изменении гнетущей их системы.
В те месяцы, вспоминает Рэймонд Кротти, я был тем, кем не был до тех пор и вряд ли буду потом – фигурой определённого общественного значения.
Презент от автора – «радикала» Кротти
Итак, система, которой бросил вызов «единственный диссидент», не только этот вызов приняла – она не растоптала смутьяна, мало того, дала ему возможность вести борьбу с ней, не стала в ходе схватки менять её правила, хотя в конечном счёте продемонстрировала свою мощь. Но только так, в открытом и честном соперничестве, на глазах общественности и можно самоутвердиться.
Голиаф на сей раз победил. Давид тоже не внакладе: на полгода оттянул принятие неправильного, на его взгляд, решения, не оказался разорённым необходимостью отплачивать издержки суда и приобрёл в глазах людей ореол борца и правдолюбца.
Добавлю, что до конца жизни он продолжал кампанию против членства Ирландии в Европейском Союзе. А тогда наша бесконечная беседа как началась с пинты ирландского, так и завершилась аналогично. Вызвавшись немного проводить меня, мой удивительный собеседник предложил по пути заглянуть в паб, один из порядка тысячи, что открыты в Дублине.
За кружкой эля Рэймонд неожиданно произнес: «А знаете, местные правители не всегда действуют в рамках закона, как в случае с нашей кампанией против Общего рынка. Известно, что установлено время закрытия пабов. И вот для проверки соблюдения этого закона в один из пабов зашёл полицейский. Заметив у стойки человека с кружкой в руках, открыто нарушавшего постановление, страж порядка собрался было выписать владельцу солидный штраф. В обернувшемся подвыпившем и расслабленном нарушителе полисмен узнал тогдашнего премьер-министра. Блюститель порядка, решивший действовать по закону, стал заполнять квитанцию. Но был остановлен фразой премьера: «Пинту или разжалование?» («Pint or transfer?»). Спрятав в карман квитанционную книжку, а заодно и совесть, полисмен выбрал предложенный премьером бокал пенного».
Вообще, улыбнулся профессор, в наших пабах законы слегка смягчаются. «Вот уже добрый век существует традиция, когда после официального закрытия хозяин позволяет продолжить бражничать нескольким симпатичным ему завсегдатаям. Это носит название «запертые внутри» («lock-in»). Но это куда лучше, чем «lock out» (локаут, массовые увольнения)», – шуткой завершает нашу беседу человек, не побоявшийся противостоять 320 миллионам европейцев…
Отмечу, что и впоследствии, в ходе политических пертурбаций ирландский вопрос делался остроактуальным. Так случилось, когда относительно недавно Британия осуществила «брексит», выход из Евросоюза, который в ходе моих тогдашних командировок только формировался. Вновь на передний план вышли особые отношения «двух Ирландий», что повлекло жёсткие и длительные дискуссии, немало затормозившие разрыв Лондона с ЕС. Профессор Кротти уже давно ушёл из жизни, но пример, некогда поданный им, вдохновлял многих его последователей.
Остров не случайно назван «изумрудным»
И в развитие ассоциаций, вызванных веселенькой ирландской кружкой. В середине 10-х годов мы решили побывать на очередном марше в честь святого Патрика. На отшибе, в Сокольниках, подальше от шумного центра Москвы, проходило костюмированное шествие. Но это далековато, а вот после этого, на два часа дня был назначен и марш по старому Арбату, куда мы и подтянулись.
Это было странноватое действо. Без всяких возлияний – ну, это не в тренде. Но и музыки почти не было, в том числе традиционных волынок, хотя их звуки для непривычного уха не столь уж и приятны. Любопытно другое. Основная масса участников оказалась одетой в полувоенную форму и тяжёлые ботинки. По команде выстроились в несколько шеренг и с довольно грозным видом, что-то скандируя, двинулись от ресторана «Прага» в сторону Смоленской.
Да, были ирландские триколоры, но явными маргиналами ощущали себя шутейно выглядящие в своих зелёно-оранжевых нарядах осколки прежних маршей, одинокие жонглёры, участники скромных перформансов и традиционно присоединяющиеся к поклонникам св. Патрика косящие под шотландцев ребята в юбках-килтах. От былого веселья и карнавальности остались одни воспоминания. Апофеозом стала ситуация, возникшая подле стены памяти культового советского рок-музыканта Виктора Цоя и попавшая в интернет:
"На Старом Арбате в центре Москвы задержан мужчина в килте. Об этом сообщил очевидец. По его словам, задержание было произведено возле «Стены Цоя», где собралась группа молодых людей. «Ребята вроде не пили, не курили. Кто-то спросил, мол, за что их вообще задержали, они (полицейские) бросили – типа, совсем охренели, в юбке в общественном месте», – рассказал собеседник. Мужчину увели в сторону ОВД района Арбат”.
Остаётся надеяться, что случай этот не показательный и что Патрика будут и впредь чествовать с присущим ирландцам выдумкой и весельем. Даже в отсутствие допинга в виде традиционного «Гиннесса».
И в заключение постскриптум.
Самолёт в Дублин летел полупустым, хотя это был отнюдь не аэробус, а куда более скромный лайнер – туризм тогда только-только разворачивался, а по работе туда отправлялось совсем мало народа. Ещё в полёте мы перекинулись несколькими фразами с немолодым, интеллигентного вида невысоким человеком, прогуливавшимся по свободному салону. Он летел с девочкой-подростком, с которой говорил по-русски. Я не уточнял, дочка это была или внучка, да это было и неважно. Меня привлекла его фамилия – Незнанский.
Произнеся её, он одарил меня внимательным и чуть насмешливым взглядом. «Нет, Фридрих – мой брат. А меня зовут Лев».
Уже тогда в любом книжном магазине стояли тома – либо Незнанского, либо его же в соавторстве с Эдуардом Тополем. Потом новые книги станут появляться с удивительной частотой. Этот поток даже не остановит публикация человека, нанятого одним нашим издательством для создания произведений «под Незнанского»…
Во время посадки для дозаправки мы уже свободно общались, как это принято у случайных попутчиков. По профессии – скульптор и искусствовед. Давно эмигрировал из СССР. Жил сначала в Израиле, затем перебрался в Ирландию – перевесили климат и христианская культура, в которой он вырос.
Лев Незнанский в процессе творчества
Впрочем, об этом мы уже подробнее говорили два дня спустя, когда случайно столкнулись на главной улице Дублина. Решили заглянуть в кафе. «Кофе по-ирландски?» – улыбнулся собеседник. Я предпочёл обычный, поскольку уже имел опыт познакомиться с таким кофе во время поездки в Белфаст. Не ожидая тогда подвоха, решил прислушаться к совету официантки в кафе взять «типично местный кофе». Оказалось, что под роскошной шапкой сливок скрывался кофейный напиток, чуть не вполовину разбавленный виски. Ирландским, естественно…
Мне, конечно, интересно было узнать о эпопее моего знакомца. Как пробивался в Израиле, берясь за любую работу. Как потом всё же обрёл возможность трудиться «по профилю» – ваять и высекать из мрамора. Как пришёл к решению переехать на «Изумрудный остров». Здесь проблем тоже было в избытке. К сожалению, пока не удаётся заняться главным делом своей жизни – созданием скульптур. Приходится заниматься теорией, искусствоведением. Посетовал, что даётся это ему с трудом, как и вообще жизнь эмигранта. Я запомнил ключевую, по-моему, фразу: «Спасительно только творчество. И – худо, когда оно не идёт».
Незнанский с одной из своих работ
А на мой вопрос относительно ирландского характера, что меня интересовало куда больше, Лев Незнанский ответил так: «С ирландцами ладить легко, жить с ними можно. Хамство тут не в чести. А вот дела делать с ними нелегко – очень они инертны»…
Слышать последнее было неожиданно.
Великая ирландская литература чего стоит! Почти все крупнейшие «английские» писатели – ирландцы по происхождению. С Шекспиром, разве что, всё непонятно.
А многовековая отчаянная борьба ирландцев за независимость?
Да взять хотя бы такую сферу спорта, как бокс, где немало чемпионов-ирландцев. Может быть боксёр инертным?
А политическая жизнь? Ирландское происхождение отмечено у президента США Джона Кеннеди и, соответственно, у всего этого огромного клана. Другие американские президенты – Джеймс Бьюкенен, Эндрю Джексон и нынешний, Джо Байден, в том же списке. И авто-изобретатель Генри Форд, и кино-монстр Альфред Хичкок, и один из первых писателей Америки – Скотт Фитцджеральд и многие другие знаменитости. Коих также сложно упрекнуть в инертности.
Думается, умозаключение много претерпевшего ирландского иммигранта свидетельствует о том, что способность выходцев из Ирландии адаптироваться к новым реалиям и достигать успеха на чужбине значительно превосходит их готовность «делать своими» людей иной культуры…
Владимир Житомирский
