Задорным многоцветным рисунком украшена, выражаясь по-ирландски, mug beoir – пивная кружка. Материал: белая керамика, золотистый ободок по верху, пупырчатые «ожерелья» в верхней и нижней части.
На синем прямоугольнике карта «Изумрудного острова», как именуют Ирландию за её вымытые дождями зелёные луга и пастбища.
Основная часть острова на кружке окрашена в цвета национального флага – зеленый, белый, оранжевый. Северо-восток – в тревожные багровые тона.
Эта область – Северная Ирландия, одна из четырех составных Великобритании. Неофициальное название – Ольстер. Так именуется одна из четырёх исторических провинций, на которые делился остров, две трети которой теперь составляют Северную Ирландию.
Ёмкость для пива: аверс…
В этих краях, то затихая, то разгораясь, вот уже восемь столетий идет война: католики-ирландцы пытались высвободиться из-под власти протестантов-англичан. Добившись в начале ХХ века независимости для основной части острова, ирландцы споткнулись о графства на северо-востоке, где большинство исповедовало протестантство и не желало порывать связей с Англией. Да и Лондон не хотел расставаться с этими наиболее промышленно развитыми районами острова.
Борьба с разной степенью интенсивности продолжается и по сей день.
…и реверс
Но вернемся к рисунку на керамическом сосуде. Слева от прямоугольника с картой – целый транспарант с шутливым перечнем качеств, присущих истинному ирландцу. «Ухвативший удачу, носящий трилистник, верящий в эльфов, любящий тусовки, поедающий солонину с капустой, празднующий День святого Патрика, целующий Камень красноречия, блюдущий традиции, отчаянно гордящийся тем, что он ирландец».
А рядом и сам «истинный ирландец» – на подкосившихся тонких ножках, готовящийся опрокинуть огромную mug beoir с пенящимся напитком, явно, далеко не первую.
Шутливый реестр качеств требует пояснений. Трилистник – лист белого клевера, официальный и всеми тут любимый символ страны. По преданию, он использовался святым Патриком для иллюстрации догмата Святой Троицы.
Эльфы у ирландцев особые: в отличие от своих собратьев в других краях они имеют при себе кошелёк с монеткой, которой, может, и одарят тебя при встрече. Кстати, и обозначаются они особым ирландским словом leprechaun.
Святой Патрик в пятом веке принес на «Изумрудный остров» христианство.
Камень красноречия – монолит, встроенный в стену полуразрушенного замка Бларни в графстве Корк, на юге острова. Согласно преданию, поцеловавший его становится прекрасным оратором. Беда в том, что прикоснуться к нему губами не так-то просто. Следует лечь на спину на бордюр, который огораживает неширокий ров у стены. И вниз головой тянуться к заветному камню. Операция достаточно сложная и требует помощи ещё одного человека, придерживающего вас за ноги.
Ирландский «специалитет»: Камень красноречия
Опасность для здоровья таит в себе и сам чудесный камень: специалисты по туризму признали его самой негигиеничной европейской достопримечательностью.
…В перестроечные 90-е столичный Новый Арбат присоединился к центральным проспектам мегаполисов многих других стран, которые 17 марта расцветают оранжевым, зелёным и белым – национальными цветами Ирландии.
Святой Патрик на Новом Арбате
Мне не раз довелось наблюдать это действо. Вблизи видеть, как трёхцветье доминирует в шутейных нарядах праздничной толпы – танцующей под бурные ритмы маленьких, но шумных оркестров, поющей на английском и гэльском языках, улыбками, весельем и тёмным пивом завлекающей в свои недра прохожих. Неслучайно именно в Ирландии родилось выражение: «Незнакомец – это друг, с которым вы ещё не успели познакомиться»...
Так отмечают День святого Патрика, о котором говорилось выше и который считается небесным покровителем Ирландии. По не длинному Новому Арбату шумная процессия обычно двигалась несколько часов со скоростью улитки. Но очень веселой, общительной, доброжелательной, немного подвыпившей и бесшабашной.
Так гуляют ирландцы и все те, кто в национальный праздник этой страны чувствует себя ирландцем. То есть ощущают себя людьми весёлыми, общительными, доброжелательными, слегка под хмельком и оттого еще пуще бесшабашными. Это очень роднит их с россиянами.
И хотя потом шествие будет перенесено на Старый Арбат, в Сокольники, на Большую Дорогомиловскую, спиртное уйдет на задний план, празднество с каждым годом обретает всё новых участников отнюдь не ирландского происхождения. Кто-то надевает огромный рыжий парик, кто-то готовит утрированно высокую зелёную шляпу, кто-то появляется на ходулях, в псевдо-страшных масках, в каких-то немыслимых зелёно-оранжевых накидках и нарядах.
Кто-то жонглирует тростями с пучками огня на концах, кто-то выходит с плакатом «Хочу любить», другой – с транспарантом «Пора по бабам», где первое «б» зачеркнуто и вписано «п». Каждый второй – с изображением зелёного трилистника или цветов ирландского флага на лице, многие с настоящими национальными флагами в руках.
Веселье в честь святого Патрика
Все виды духовых инструментов, включая неожиданные волынки, грохочущие барабаны, бубны и даже вёдра в роли тамтамов. Шумно, весело, непринужденно, безобидно и уже немного непривычно…
Гуляния в честь святого Патрика были мне особенно любопытны, потому как к их появлению в нашей столице мне уже довелось побывать в Ирландии. Даже в двух Ирландиях.
Сперва в Северной, спустя время – в Ирландской республике. Вроде одна земля, но две разных атмосферы. Напряженный, напружинившийся для очередного взрыва Ольстер. И – спокойная, умиротворенная «основная» Ирландия.
В Северную я прилетел из Лондона, где был в журналистской командировке. Договорились с самыми умеренными в те времена людьми – местными коммунистами, которые осуждали тактику террора, применяемую националистами.
В белфастском аэропорту меня встретил жовиальный человек средних лет – руководитель здешних большевиков Джимми Стюарт. Сидя за рулем и что-то оживленно рассказывая, он время от времени хватался за бок. «Болит?» – поинтересовался я. – «Да, рёбра…», – ответил он, не вдаваясь в подробности. Я счёл, что расспросы неуместны: накануне была тяжелая перестрелка на кладбище с силами безопасности во время похорон погибшего боевика из ИРА – Ирландской республиканской армии, мало ли, может, и моего нового знакомого зацепило…
Объяснение содержится в моих сохранившихся записях, которые позволю себе процитировать.
«Что с рукой, Ральф?» – я решаюсь на этот вопрос, хотя с Ральфом Ричардсоном мы знакомы лишь полчаса. Хозяин дома в рубашке с короткими рукавами, и правая рука у него словно вся ошпарена.
Гостеприимный и темпераментный хозяин уже успел не только усадить перед камином и напоить горячим кофе, но и рассказать немало о себе и своей семье. Его шкиперскую бородку трепали ветры всех широт: он много лет плавал судовым коком. Бывало, брал с собой свою жену Мэри Патрицию и дочерей – Морин и Бренду. А вообще-то он не здешний, родился в Англии, в протестантской семье. А Мэри – католичка. Но их союз, к сожалению, принадлежит к числу исключений. Правила в Ольстере иные…
Ральф сидит сбоку от камина спиной к окну. На малейший шум оборачивается. Видя мой вопросительный взгляд, поясняет: «В нашем католическом гетто Ардойне очень неспокойно. Недавно услышал выстрел. Выскочил, вижу – человек в машине зовет другого. Кинулся к ним, да как на грех ногу подвернул. Их потом всё же задержали: протестантские ультра, стреляли в нашего соседа-католика, голову ему прострелили… А на этих днях дом напротив спалили. Люди, к счастью, выскочили, а вот собачка у них была, так спастись не смогла… Так вы о руке спрашиваете? Сохранил её я таким образом. Когда молодой был, исписал всю её татуировками. А в них что ни слово – призывы к борьбе за свободу, лозунги в поддержку республиканцев. Не раз мне говорили “Ох, Ральф, быть тебе одноруким, отрежут тебе твою правую…”. И могли ведь. Вот и пришлось решиться на операцию. Неприятная, доложу вам, штука. Но зато с двумя руками. Дело могу делать!», – произносит он, энергично жестикулируя.
Залаял чёрный пудель – кто-то подошёл к двери дома. Ральф чуть нервно оборачивается к окну. Нет, это всего лишь Морин, вернулась из лавки с покупками. Можно продолжать разговор.
«У меня свои счёты с блюстителями порядка, – говорит Ральф.
– Я их всегда-то не особо жаловал. А после того, что произошло в 78-м, особенно. Я тогда должен был уехать в Сингапур, там корабль ждал. Полицейский в аэропорту тщательно обыскивал меня – ну, ладно, так принято. Так он ещё вопросы стал задавать: когда, мол, родился да где. А это уж вовсе не его дело. Я ему возьми и скажи: если интересуетесь, в паспорт мой загляните, там всё сказано, а вопросы такие задавать – это дело чиновника, я готов с ним все обсудить, вон он сидит за стойкой. Полицейский обозлился, мигнул кому-то. Подскочил ещё один, ни слова не говоря, саданул в скулу, затем раза два коленом в живот. Ну, тут ихняя взяла. Скрутили, увезли, бросили в камеру. Там я немного в себя пришел. Когда вошёл полисмен, я показал, на что способна моя правая – хорошо, не отрезали её у меня. Думаю, запомнил этот тип Ральфа Ричардсона…
Да недолго довелось мне радоваться. Ворвались пятеро, сорвали одежду и отделали меня по первое число. А там уж и суд вскоре. Ну, думаю, прикинусь овечкой – судьи это любят, признаю себя виновным во всех грехах, авось пронесёт. Так и твердил: “Да, виновен, господин судья”. В конце приговор – как обухом по голове: шесть месяцев тюрьмы и 48 фунтов штрафа. Пока я сообразил, что к чему, услышал: “Заключение – условно”. Я и брякнул: “Могу я сейчас выписать чек на 48 фунтов?”. “Не здесь!”, – рявкнул судья. Так что они придумали – отрядили восемь лбов, которые меня в банк отконвоировали».
Конфликт в Ольстере не раз приводил к жёстким столкновениям
Ральф – активист Компартии Ирландии. Одно из его поручений – продажа партийного еженедельника «Юнити» («Единство»). И хотя на его страницах всегда осуждались крайние акции, властям он всё равно не по вкусу. Ричардсон ощутил это на себе.
«Было это во время голодной забастовки. Активисты ИРА объявили тогда голодовку в тюрьме, хотели таким способом добиться своего. Схватили меня на улице, привезли в армейский барак, втолкнули в камеру. Раздели. Скрутили. Силой рот мне раскрыли, и один из подонков плюнул мне прямо в горло… Когда в другой раз стали арестовывать, я начал доказывать: “Не имеете прав таких, я продаю официально разрешённые издания”. Думаете, стали меня слушать? Как бы не так. Опять камера, снова догола раздели. На сей раз их гнусная фантазия подсказала засунуть мне в рот носки…
Выручил меня оттуда Джимми Стюарт, наш партийный вожак. Вмешался, написал письмо министру по делам Северной Ирландии. Пришёл официальный ответ: “Нет возражений против продажи данного издания”. Возражений, стало быть, нет, а носки в рот запихивали… Ну да это ещё не самое скверное, что пришлось испытать. Было дело, когда в камере мне втыкали иголки в стопы ног. А потом колпак на всю голову и тесёмки вокруг горла – это чтобы я потерял представление, где я. И вопросы, вопросы… Скажу вам честно: когда меня мучили в полиции, в казармах, когда пытали, добивались признаний невесть в чем, у меня была опора, которая помогала выстоять, – мои социалистические убеждения…
Джимми Стюарт
Меня очень заботит будущее нашего края. Я повидал немало и знаю, что есть лучшая жизнь, когда люди чувствуют себя людьми… А что, Владимир, не поднять ли за это стаканчик ирландского виски? Или вы предпочитаете наш «гиннесс»? Мешать только не стоит. Мы тут вчера с Джимми за разговором с «гиннесса» начали, а потом на виски перешли. Перебрали малость. Так он когда домой добрался, рухнул на пол, боком сильно ударился…»
Я подумал: как в Ольстере всё рядом – и страшное, и смешное.
В Белфасте моим чичероне был невысокий сухощавый паренёк Билли Биттлс. На вид я не дал бы ему больше шестнадцати, но оказалось, что уже стукнуло двадцать. Он, как и многие тут, безработный. Во время наших многокилометровых и многочасовых пеших путешествий я понял, что парень он тёртый и город знает, как свои пять пальцев. И хотя говорил Биттлс с неподъёмным для меня поначалу местным акцентом, я постепенно стал его понимать. «Видите, вместо стекол доски? – указывал он на дома, мимо которых мы проходили. – Здесь недавно была взорвана бомба».
А подальше от центра, особенно в западной и северной части города, картина сделалась и вовсе мрачной. В протестантских кварталах окна первых этажей были наглухо замурованы кирпичом – устали вставлять стекла. В католических районах тут и там были разбросаны остовы сгоревших автомобилей.
И – мощные стены, разгородившие эти районы. Позже я увижу пробитую пулей витрину универмага даже в двух шагах от величественной, украшенной куполом ратуши.
Но Билли будет водить меня не по парадным кварталам, а там, где царит напряженность, где то и дело вспыхивают столкновения. Отведёт и на кладбище Миллтаун, где накануне траурную процессию атаковали террористы. Вот повреждённые взрывами гранат и выстрелами могильные памятники…
На память о Белфасте
Позже Билли убережёт меня от настырного приставания подростков, требовательно навязывавших мне полицейскую пластиковую пулю: «всего-то три фунта – и пуля ваша». Он многое мне рассказал и о себе, на своей шкуре ощутившем нравы местной полиции, и о своей семье, где отец вкалывает по семьдесят часов в неделю, сидя за баранкой, но всё равно они с трудом сводят концы с концами.
Конечно же, он заслужил ланч в пабе, мимо которого мы как раз проходили.
Пивная была в рабочем районе и оттого не отличалась какими-то изысками. Главное, что меня поразило – обрушившаяся на нас тишина, как только мы переступили порог. Я ещё успел расслышать громкое жужжание голосов за секунду до этого. И – оказался в перекрестье взглядов всех присутствовавших: чужак, да еще с каким-то кофром. Отправившийся заказать снедь и пиво чичероне по пути перекинулся с одним-другим, и жужжание возобновилось.
В пабах обычно царит непринуждённая атмосфера
Тем временем Билли организовал для нас… родные драники. Я подивился, откуда тут столь привычное нам российско-белорусское блюдо? Выяснилось, что это популярная местная еда и называется boxty. И хорошо монтируется с пивом. Билли заказал пару кружек Guinness, я предпочел светлое Harp.
Строго говоря, ни то, ни другое не является местным, оба производятся на юге, в Дублине, официально в соседней стране. Вообще с этим обстоятельством у меня потом, когда впоследствии доведётся отправиться в командировку непосредственно в Ирландскую республику, возникнут затруднения.
Во время любой встречи первым же вопросом было: «Вы впервые в Ирландии?» Невинный вопрос ставил меня в тупик. Ответь я отрицательно, значит, я признал бы принадлежность британского Ольстера к Ирландской республики. Положительный ответ означал бы признание справедливости разделение Ирландии. И то, и другое было бы вмешательством в дела двух стран – Великобритании и Ирландии.
В итоге я нашел выход: начинал вкратце излагать суть моих затруднений. Ирландцы – люди с юмором, всё понимали. Лёд оказывался сломанным, и дальнейшая беседа – будь то серьёзное интервью или разговор в пабе – протекала достаточно гладко. Хотя…
Как-то между интервью я заглянул в бар моего отеля в Дублине. Он отличался от обычных пабов наличием мягких кресел и диванов вместо деревянных столов. Люди там сидели почти впритирку, и разговор завязывался быстро. Советский журналист в те времена был там подобен белой вороне, а наши перестроечные процессы пока ещё вызывали жгучий интерес.
За кружкой пенного я разговорился с супружеской парой, приехавшей на несколько дней в столицу. Что-то сам рассказывал, как бы невзначай расспрашивал об их житье-бытье. Всё шло безобидно до тех пор, пока я не коснулся темы Северной Ирландии, упомянув деятельность ИРА – Ирландской республиканской армии. На лице женщины отразилось смятение. Понизив голос до шёпота, она произнесла: «Только не об этом… Боевики повсюду… Возможно даже рядом с нами». – И она обвела взглядом тихую и уютную гостиничную пивную. Дальнейшее наше общение с четой ирландцев как-то разладилось.
Напомню, происходило это не в британском Ольстере, а в достаточно благополучной Ирландской республике.
Остальные мои беседы там носили более обстоятельный и продуктивный характер – страна тогда стояла в преддверии вступления в объединённую Европу. Чего стоил один бесконечный, занявший целый день разговор с профессором Рэймондом Кротти, встречи с которым я настойчиво добивался.
Об этом – в следующем очерке.
Владимир Житомирский
