Утро. Открываю глаза — и сразу волна эйфории. Я в Египте!
Огромный номер, и весь мой.
Вчерашняя вечерняя меланхолия отодвинулась. Как говорится, расточились врази небесные.
В проёме раздинутой двери — солнце, пальмы, домики оранжевые, так сказать, корпуса гостиничные, а у меня не какой-нибудь домик — Main Building, с люстрой и лифтами, и если не забывать загружать эту информацию в мозг сразу поутру, то это, конечно, приободряет.
Сегодня серьёзные планы: сходить на встречу с отельным гидом Евгением, обязательно купить у него экскурсии — в Каир, к пирамидам, и в город Луксор, где основные древнеегипетские храмы-гробницы. Собственно говоря, после этого основная египетская программа выполнена. Египет — это пирамиды и Тутанхамон, остальное всё-таки факультативно.
Конечно, в первую очередь утренний туалет (выражение, которое всегда меня смешит, — детский такой, атавистический смех) и завтрак.
Спускаюсь в главный ресторан в цокольном этаже. Называется Red Sea, «Красное море». Народу достаточно. В основном русская речь и русские лица, но встречаются и явные иностранцы. (Тут я вспомнил известный фильм «Покровские ворота»: «Издаём зарубежных поэтов — преимущественно романских, но бывают и англосаксы».)
Всё-таки каким образом всегда можно отличить русских в толпе иностранцев? Тот ли это нюх, который позволяет, скажем, корейцу безошибочно выделять соотечественников среди однотипных на европейский глаз представителей монголоидной расы? Или тот загадочный (или никакой не загадочный) механизм, который позволяет известному литератору-эмигранту Александру Генису всегда и везде узнавать «резидентов» России:
«Русского я могу узнать со спины, за рулём, в коляске. Мне не нужно всматриваться — достаточно локтя или колена.
Раньше, конечно, было проще. Только наши носили ушанки, летом — сандалии с носками. Шли набычившись, тяжело нагруженные, улыбались через силу, ругались про себя.
Но это — когда было. Теперь таких — испуганных, в шубе, с олимпийским мишкой на сумке — уже не встретишь. А я всё равно узнаю своих — в любой толпе, включая нудистов, в любом мундире — полицейского, стюардессы, музейного смотрителя. Однажды приметил панка — колючего, как морская мина. Друзья не поверили, но я был твёрд. И что же — минуты не прошло, как его мама окликнула: «Боря, я же просила».
Атеисты думают, что дело — в теле и в лице, конечно: низкий центр тяжести, славянская округлость черт. Ну а как насчет хасида, с которым, как потом выяснилось, я ходил в одну школу? Или ослепительной якутки, которую я опознал среди азиатских манекенщиц? Или казаха на дипломатическом рауте в далеко не русском посольстве? Коронным номером стала негритянка, в которой я, честно говоря, сомневался, пока она не обратилась к своему белому сынишке: «Сметану брать будем?».
Сознаюсь: хвастовство мое отдаёт расизмом, как всякий приоритет универсального над личным. Никто не хочет входить в группу, членом которой не он себя назначил. Одно дело — слыть филателистом, другое — «лицом кавказской национальности». Меня оправдывает лишь то, что, интуитивно узнавая соотечественника, где бы он мне ни встретился, я нарушаю политическую корректность невольно. Примирившись с проделками шестого чувства родины, я тщетно пытаюсь понять его механизм. Из чего складывается та невразумительная «русскость», что, лихо преодолевая национальную рознь, делает всех нас детьми одной, уже развалившейся империи?
Иногда тот же вопрос мучает и иностранцев. Например, японцев. Не умея отличить себя от корейцев, они безошибочно выделяют нас среди остальных европейцев. «Над русскими, — говорят японцы, — витает аура страдания». Может, поэтому здесь любят фильмы Германа, не говоря уже о Достоевском.
Как всё правдоподобное, это вряд ли верно. Страдают обычно поодиночке, хором проще смеяться. Да и конкурентов немало у русских бед.
Есть ещё коллективное подсознание, но я в него не верю. Юнг придумал другое название «народной душе», изрядно скомпрометированной неумными энтузиастами. Перечисление, однако, не описывает души. Она неисчерпаемая, хоть и неповторимая. У государства к тому же ее нет вовсе — оно же не бессмертно. Да и кто, во всяком случае до Страшного суда, возьмется клеить ярлыки. Солженицын отказывался называть Брежнева русским. Брежнев вряд ли считал таковым Щаранского. Но за границей всех троих объединяет происхождение. Иноземное окружение проясняет его, как проявитель — плёнку.
Масло масляное, говорю я, сдаваясь эмпирике. Постичь тайну «русского» человека не проще, чем снежного, — неуловимость та же. Остается полагаться на те мелкие детали, что вызывают бесспорный резонанс.
Мы уже не пьём до утра, но ещё любим сидеть на кухне. Мы уже не читаем классиков, но ещё оставляем это детям. Мы уже знаем фуа-гра, но еще млеем от лисичек. Мы уже терпим демократию, но еще предпочитаем всем мерам крайние. Мы уже не говорим «мы», но ещё не терпим одиночества. Мы уже не лезем напролом, но еще входим в лифт первыми. Мы уже не любим себя, но ещё презираем остальных. Мы уже говорим без акцента, но еще называем чай — «чайком», пиво — «пивком», а водку — «само собой разумеется».
Безнадёжно«.
Отличная, на мой взгляд, заметка, опубликованная в «Новой газете» 9 ноября аж 2003 года.
Так вот, за завтраком были русские, вычисляемые сразу; были поляки, отличаемые от русских в первую очередь по говору, и были «разные прочие шведы» — на самом деле итальянцы и немцы, — которые отличались и сразу, и акустически.
Сам завтрак был хорош, но что его расписывать? Любой, кто был на all inclusive, опишет его красочно. Бери большую тарелку, накладывай еды: мяса варёного, мяса жареного, фасоль тушёную, картофель жареный, салатики, оцени соусы — шлёпни пару клякс
Насчёт питья — можно наливать из больших резервуаров с краником фруктовые напитки, можно, если хочется алкоголя, подойти к стойке, где спокойный египтянин нальёт пива, рома-колы, виски-содовую — местного розлива. Но спиртного мне не хотелось, я налил оранжевой жидкости, прижав пластиковый стаканчик к кранику под большой прозрачной ёмкостью.
Вернулся к столику, сел за него и скушал… Хотел написать «то, что наложил». Но не написал, и, наверное, ясно почему.
Наконец встреча. Гид Евгений принимал в комнате
Гид Евгений в общем повторил тезисы, высказанные по поводу отдыха в Египте вчерашней девушкой в автобусе. Запомнилось следующее: «Вы все читали, наверное, о гибели русских туристов в Египте, которые спускались с аквалангами и утонули. Так вот, все они покупали эти экскурсии на пляже. Не стоит так рисковать, покупайте экскурсии у нас». Это всё называлось, кстати, коктейль-брифингом, и действительно на подносе для всех желающих стояли прохладительные напитки — то есть те же морсики. Чем плохо? С удовольствием утолил жажду.
Я так и сделал. Дождавшись окончания лекции и объявления: «Кто хочет — может приобрести…», — остался, выждал, пока свои вопросы решили другие алчущие и страждущие (всё происходило в точности так же, как после лекции в институте), и купил две главные египетские экскурсии — в Каир и Луксор. В Луксор отправлюсь завтра, в Каир — через два дня… Вроде всё рассчитал отлично.
Настроение, конечно, поднялось. Что бы там ни было, а то, ради чего я приехал в Египет, будет выполнено. Теперь можно и на пляж.
Отправился к морю. Взял по карточке розовое полотенце. Прошёл мимо навеса, где делают временные татуировки — красиво! — и вышел на пляж. Солнце, песочек, лежаки с матрасами…
Загораю. Через десять минут пошёл за напитком к олл-энклюзив-стоечке. Взял пива. Вернулся. Выпил, смотря на море и меланхолично размышляя. Пошёл купаться.
Эйфория…
И дёрнул меня чёрт подойти к навесу, где делают временные татуировки. «Гуд!» — сказал я. «Карашо!» — ответили мне смуглые служители. «Хау матч!» — сказал я.
«Ситдаун!» — предложили мне. Я и сел.
Тут же подпрыгнул ко мне юноша с «палитрой» и палочкой, стал
«Хорошо, хорошо. Хау матч?» — повторил я вопрос. «Ван хандрид долларс!»
Что?!! Сто долларов за временную мазню?! Вы что, обалдели?!
«Ноу, ноу!» — мычу я, хочу встать…
Обступают крепкие мусульманские ребята. Четыре или пять человек. Попал я… Тот, кто делал татуировки, смуглый, худощавый, в очках, шипит, ощерив зубы. Территория отеля…
«Это много…» — «Ты должен платить за тату, положено… Ты русский, я мусульманин… Хэй, Роман, плати давай, братан…»
Договорились на восьмидесяти. У меня отобрали полотенце, пакет с майкой и шортами, шлёпанцы…
Вернулся в номер, отсчитал восемьдесят баксов, вернулся. Отдал. Мне всё возвращают.
Вот так… Отлично начинается отдых, сказал я себе, ничего не скажешь. Хых…
Восемьдесят долларов, мля!!!
В Москве можно купить на эти деньги DVD-плеер.
Я чуть меньшую сумму ежемесячно плачу за квартиру, свет и телефон.
Это больше половины зарплаты моей матери — сторожа в гаражно-строительном кооперативе.
Урод я, придурок, идиот, дегенерат, недотыкомка, тупой козёл…
Но я перехватил эти мазохистские и в
К жизни нужно, для своей же пользы, относиться позитивно.
Пазитифф — это наше всё!!!
Все психологи без устали вбивают это в наши уши, мозги и сердца. Их труд не проходит бесследно.
Стал задним числом проводить сам с собой сеанс психотерапии. Не дам этому эпизоду, в
Вспомнил, как «обули» меня в 1995 году вполне славянские особи на Новом Арбате. Втянули («Беспроигрышная лотерея! Американский журнал „Пентхаус“ проводит!») в игру «напёрсток». И отобрали тогда кассетный плеер и тридцать пять рублей: тогда они были весомей, чем сейчас.
Я тогда был уверен, что больше не «лоханусь». И вот довелось.
Что теперь? Будем принимать жизнь такой, какой она есть. «Те, кто выжил в катаклизме, пребывают в пессимизме» — пел Высоцкий по абсолютно другому поводу. А я — нет. Даёшь оптимизм.
Что мне стоило сделать? Отказаться платить, пойти на жёсткий конфликт, пригрозить полицией? А смог бы я после этого выйти из номера? Ребята работают на пляже, на территории отеля, стало быть, со всеми у них здесь «схвачено»… А мне здесь «ошиваться» ещё почти неделю.
Эй, дядя, оптимизму прибавь! Не ошиваться, а отдыхать, несмотря ни на что, вопреки всему! (Да, это цитата. Поищите в Интернете на «несмотря ни на что, вопреки всему». Вдруг поможет и Вам, если что.)
Вернулся плавать и загорать на пляж, с опаской посматривая в сторону той беседки… Забегая вперёд, скажу: последствий, кроме потерянных восьмидесяти долларов, не было.
А ушлые ребята-египтяне даже по моей просьбе сфотографировали меня, ещё бледненького, с тату. Я приговаривал: «Гуд джоб! Ейтин бакс фор тен минитс оф воркс!» Английским мы владели на одинаковом уровне. Наверное, это называется «хорошая мина при плохой игре». Вышла ли мина хорошей — судите по фото. И поверьте на слово: мне действительно не столь уж погано было на душе.
