Эдик рыжий и очень хитрый. (Рыжие вообще очень хитрые, их же дразнят, и они с детства учатся избегать неприятностей.) Он стал очень знаменит, когда Эфрос в «Ленкоме» поставил спектакли по его пьесам «104 страницы про любовь» и «Снимается кино» — спектакли-шедевры; там взошла звезда Ольги Яковлевой, Ширвиндта… Эдик стал так знаменит и так обаятелен (а хитрость никуда не ушла), что сумел очаровать ярчайшую советскую звезду театра и кино Татьяну Доронину — она вышла за него замуж, не слишком надолго, лет на пять. Это присказка.
В 1986 году Валерий Фокин (теперь художественный руководитель Александринки) поставил в театре Ермоловой пьесу Радзинского «Спортивные сцены 1981 года» — драму «сомнительного содержания».
Звонит мне Галя Боголюбова — горячий сторонник Фокина и его завлит. Её речь я передаю точно по смыслу, но абсолютно неточно по лексике, потому что Галя Боголюбова редко вставляла в свою речь цензурные слова. А смысл был такой: «Сашка, приходи на премьеру, смотри не опоздай, приди заранее».
Галя встретила у входа, увела к себе, налила первую и сказала (по смыслу): «Спектакль хотят закрыть. Мы висим на волоске. Сейчас придёт Ельцин. Ему уже сказали, что это пошлая чернуха, депрессивная хрень. Я тебя посажу у него за спиной. Смотри, чтобы тебя охрана не согнала, потому что за его спиной должна сидеть охрана. А ты смейся, он должен понять, что спектакль весёлый, что всё это шутка, так их перетак».
Получилось. Я сел в середине четвёртого ряда. Передо мной в третьем ряду было три пустых места. Почти сразу ко мне стали протискиваться какие-то типичные шкафы; партер театра Ермоловой в этом смысле устроен очень удачно: центрального прохода нет, и к середине ряда надо протискиваться, мучая уже сидящих зрителей.
— Выходите отсюда.
— Почему?
— Выходите немедленно.
Я показал контрамарку, там чётко были написаны ряд и место. Шкаф хотел выхватить, я не отдал. А уже третий звонок, в зал входит Ельцин. На глазах у Первого секретаря Московского городского комитета КПСС устраивать драку шкаф не рискнул.
Всё пошло по плану Боголюбовой. Я как дурак смеялся и хихикал, Ельцин оглядывался, но потом привык, и всё кончилось хорошо. Тем более что публика вокруг скоро тоже начала смеяться. Она смеялась не над спектаклем, а надо мной, но Ельцин-то этого не понимал. Потом он поздравил Фокина и уехал очень довольный тем, что посрамит охранителей и покажет свою прогрессивность, защитив спектакль, предназначенный к запрещению и уничтожению.
Радзинский очень любит эту историю и всюду её рассказывает. А история и правда хорошая — настоящая, театральная, хитрая, нахальная и успешная. И даже в каком-то смысле рыжая, если вспомнить, что рыжий — это клоун в цирке.
Александр Минкин
