В санкт-петербургском Доме журналиста открылась выставка «Стоп-кадр» — посмертная ретроспектива ушедшего в 2017 году фотографа Сергея Семенова, долгое время работавшего в издательском доме «Коммерсантъ». Смотрела и вспоминала Кира Долинина.
Сергея Семенова в Питере знали прежде всего как фотографа «Коммерсанта». Худой, нервный, жилистый, текучий, как ртуть, красивый, всегда напряженный, с роскошной гривой светлых волос, он снимал все и всех, являясь еще одним узнаваемым логотипом знаменитой газеты. То есть, конечно, многие его знали и до этого — не заметить такого типа было невозможно. Знали в «Сайгоне», чьим завсегдатаем и фотохроникером он был. Знали в более глубокой хипповской «системе», андерграундном ленинградском подполье, где программный антисоветизм каждого был замешен на неприятии правил и законов как таковых. Знали на «Ленфильме», куда его прибило к самым правильным в конце 1980-х — начале 1990-х годов людям — он работал на фильмах Алексея Учителя, Алексея Балабанова, Сергея Сельянова, Константина Лопушанского. В профессию он пришел с черного хода — уличная шпана, подпольная секция карате, восьмилетка, незаконченный кораблестроительный техникум. Откос от армии через психушку, где к нему применили весь арсенал перевоспитывающих мер, постоянные стычки с ментами и уголовниками — человек в форме до последнего вызывал у Семенова пароксизм ярости.
Вывести на орбиту эту беззаконную комету удалось отцу почти всех петербургских фотографов-репортеров Павлу Маркину, чей курс в Доме журналиста Семенов окончил в 1991-м. Через три года Авдотья Смирнова пригласит его в редактируемый ею тогда питерский «Коммерсантъ», и этот альянс газеты и фотографа станет структурообразующим для обоих, он продлится без малого 20 лет.
Представить звездный «Коммерсантъ» 1990-х без Семенова невозможно. Ежедневная газета — система потогонная, история как бы проходит через тебя, но с такой скоростью, что ее не успеваешь отрефлексировать. Камера Семенова, до газеты любовно избирательная, выжидающая момент, упивающаяся своей ролью свидетеля истории, в “Ъ” становится стремительной и резкой. Он не особо любит погоню за фотохохмами, его портреты по-коммерсантовски некомплементарны, но и не карикатурны, у него много улицы и прохожих, его время течет сквозь политиков и готово вдруг остановиться на каком-то заинтересовавшем фотографа ребенке. И, иногда, вдруг, в череде репортажного нарратива, пронзительно выстроенный кадр, ракурсу которого он учился не иначе как у Родченко, вот только использовал эту науку не красоты ради, а для того, чтобы, раз взглянув, читатель не забыл картинку и событие уже никогда. Таков, например, кадр с похорон первого из опознанных офицеров «Курска» (2000) — строй курсантов на узкой лестнице, ведущей в зал прощания, как очередь на заклание.
Каждый кадр Семенова нес в себе четкий заряд его отношения к изображаемому. Тех, кого он любил, от коллег по работе, друзей и любимых женщин до музыкантов ленинградского рок-клуба или великих актеров, он снимал с особой нежностью. Тогда, когда его переполняли ненависть, досада, несогласие, чувство несправедливости происходящего, его камера становилась злой и готова была расплавить стоящее перед ним зло. Для репортера явный недостаток, для человека — мало кому доступная чистота души. Он таким и был — нервным, тонким, вспыльчивым и очень чистым. Жизнь оказалась короткой, всего 48 лет, но в ней было много любви, и его собственной, и к нему. Те, кто делал эту выставку, и те, кто пришел на вернисаж, явно думали об этом. Люди 1990-х вообще умеют говорить о любви, они успели поймать ее прямо в воздухе. И только в этом воздухе мог существовать фотограф Семенов.
Кира Долинина
