Онлайн выходит фильм Роя Андерссона «О бесконечности», который получил «Серебряного льва» за лучшую режиссуру на последнем Венецианском кинофестивале. О бесконечности 77-летний шведский режиссер рассказывает по-чеховски лаконично: в фильме 76 минут и 32 эпизода, которые являются своеобразным постскриптумом ко всему его творчеству, отмеченному призами главных фестивалей мира
Стиль шведского минималиста Роя Андерссона узнается безошибочно: статичная камера, тихие герои, иногда глядящие в камеру, угрюмый юмор, внезапные абсурдистские экскурсы в историю, абсолютное равноправие даже самых невзрачных персонажей, даже самых мелких событий. Вот священнику снится, что он Христос и его распинают. Вот официант наливает посетителю вино, оно льется на скатерть. Студент объясняет подруге: «Все в мире есть энергия, и ее нельзя уничтожить. Энергия бесконечна». Немолодая пара сидит на скамейке и смотрит на город, лежащий внизу. «Вот уже и сентябрь»,— через бесконечные полминуты говорит женщина. Кажущееся отсутствие сюжета заставляет пристальнее вглядываться в эти мелкие истории, в эту колоду послушных карт, в эту ленту божественной соцсети, в которой юзеры жалуются, хвастаются, прячут деньги в матрас, кого-то убивают, пытаются завоевать весь мир, ведут дочку в гости. Но, как ни вглядывайся, там все одно и то же: мозаика серого и синего, любви и обиды, гордыни и удивления. Маленькие люди, живущие свою неподвижную жизнь.
Рой Андерссон собрал десятки призов, от приза жюри в Канне за «Песни со второго этажа» (2000) до «Золотого льва» в Венеции за «Голубь сидел на ветке, размышляя о бытии» (2014). Во всех своих фильмах он пытается, по его собственным словам, «показать, что такое быть человеком и быть живым». Персонажей находит на улицах и в кафе, а потом в кино «реконструирует их в очищенном, более абстрактном виде». Актеров ищет там же. В его фильмах играют непрофессионалы, декорации он строит в студии, большие исторические события восстанавливает в виде фарса, и сквозь весь этот его формализм проступает тихий восторг перед миром, глупая нежность и глухая тоска.
«О бесконечности», разумеется, полон аллюзий и прямых цитат, как и предыдущие работы Андерссона. От Чехова («Вот уже и сентябрь» — это из «Дяди Вани») до Боба Дилана, от Эдварда Хоппера до Кукрыниксов. Фильм даже начинается с шагаловского полета влюбленных. Летят они, как потом станет понятно, над городом, лежащим в руинах,— макет этого города повторяет знаменитую фотографию разбомбленного Кёльна 1945 года. Вообще-то все фильмы Андерссона — это полет над руинами, театрализованный и при этом абсолютно реальный, все его истории — постапокалиптические побасенки. Времени в его фильмах не существует, точнее, все происходит постоянно и всегда. Не время, а декорация времени. Пространство тоже условно. А героев нет вообще. Это настоящая греческая трагедия, из которой герои исчезли, остался лишь хор — множество тихих людей, которые не понимают, как им теперь себя вести.
Любой прохожий может на минуту обрести бессмертие, любое событие может стать историей, любое действие достойно рассказа, энергия бесконечна. Женский голос за кадром бесстрастно перечисляет действующих лиц: «Я видела женщину, которой было неведомо чувство стыда... Я видела мужчину, чьи мысли витали где-то далеко... Я видела юношу, который еще не встретил свою любовь». Неважно, чем заняты при этом персонажи: например, женщина, которой неведомо чувство стыда, просто стоит и смотрит в окно, на секунду оборачивается к камере. Закадровый голос знает, кто все эти люди на самом деле, понимает, в чем смысл их существования, знает о них больше, чем знают о себе они сами. Андерссон называет рассказчицу Шахерезадой, но, похоже, лукавит: она не сказочница, она — наблюдатель. Может быть, Бог.
«О бесконечности» можно назвать эпилогом к «Трилогии о живущем» («Песни со второго этажа», «Ты, живущий», «Голубь сидел на ветке, размышляя о бытии»), а можно, как это делает сам режиссер, говорить о «четвертой части трилогии». Здесь нет ошибки, абсурда или противоречия. В мире Роя Андерссона в трилогии может быть бесконечное количество частей, священник может утратить веру, но знать, что Бог существует («если его нет, в кого же тогда верить?»), люди могут думать о себе что угодно, но закадровому голосу лучше знать, кто они, откуда они, куда идут.
В «Бесконечности» несколько сквозных сюжетов: помимо Второй мировой, здесь несколько раз жалуется на жизнь человек, завидующий своему бывшему однокласснику, и то и дело появляется священник, утративший веру. Он спрашивает: «Как мне теперь жить без веры?» Фильм можно считать подробным ответом этому священнику. Мир прекрасен, люди не всегда это видят. Режиссер может подсказать, как быть дальше, но персонажи, вероятнее всего, не поймут, куда надо смотреть, и проживут длинный-длинный ряд дней, долгих вечеров; будут терпеливо сносить испытания, какие пошлет им судьба,— а потом когда-нибудь на теперешние их несчастья оглянутся с умилением.
«О бесконечности» — скорее Чехов, чем Шекспир, скорее «Декамерон», чем «1001 ночь»: вряд ли эти истории могут отсрочить чью-то казнь, но точно могут скоротать медленное течение апокалипсиса.
Ксения Рождественская
