Глава 16. Про Николая Гриценко. Исповедь Гены Калмыкова.

Григорий Львович начинал рассказывать о своей дружбе Николаем Гриценко. Мой вопрос повисал в воздухе. Вместо ответа Рошаль выдерживал паузу . Она могла длиться от нескольких секунд, до нескольких дней и более. Но потом происходило чудо ! Не получая прямого ответа, спустя некоторое время, почему-то в руки попадалась книга с воспоминаниями о Народном артисте СССР Николае Гриценко . Читаю и нахожу ответ на вопрос , который несколько дней назад задавал на занятиях своему мастеру. Вот отрывок из той книги.

Рубен Николаевич Симонов вспоминает: «Николай Олимпиевич, расскажите, что вы думаете о роли?

 Я еще не готов, – отвечал Гриценко, – мне надо подсмотреть персонажа.

Где он подглядывал своего персонажа – неизвестно: на улице, в магазине, у знакомых, в театре. Он искал походку, выражение лица, жесты. Лепил образ с натуры. Ничего не выдумывал из головы».

В молодом возрасте далеко не все из нас понимают роль наставника. Хорошо и очень правильно, когда у тебя есть наставник. Кто твой наставник? Наставник ли он тебе? В любом случае наставник не только влияет на тебя, учит умуразуму, передает свой опыт, формирует в тебе личность. Он вовлекает тебя в свое сообщество, у которого есть «предыстория» и будет «послеистория». Можно много говорить о роли наставника и при этом не понимать главного: наставник лично отвечает за тебя перед Богом.

Когда Григорий Львович рекомендовал нам читать те или иные книжки, он в этом ряду ненавязчиво называл также и Библию. В те времена Библия была запрещена и ее читали, практически, тайком. Будучи комсомольцем, я, конечно же, проигнорировал такую рекомендацию Мастера. И лишь спустя многомного лет однажды, наконец-то, взял главную Книгу в свои руки. Тутто и началось мое погружение в иной мир, ранее мне неведомый. В том мире берут начало все сообщества людей, в том числе и сообщество Рошаля. Не все в сообществах знают и исполняют законы того мира. Рошаль, видимо, знал и поэтому уверенно и с любовью принял нас.

Библия включает в себя пятьдесят четыре канонические книги Ветхого Завета и двадцать семь книг Нового Завета. Библия – это, на самом деле, сконцентрированное собрание явленных знаний, без которых человеку невозможно стать личностью.

Явленные знания. Что это такое? Моисей не был ученым человеком, но он стал учителем и пророком. У него был собственный богатый жизненный опыт. Трудами своими он приобрел царственную мудрость руководителя. Умными поступками завоевал он авторитет у своего народа. Но умные поступки и мудрость должны быть богоугодными. И такого избирает Господь своим соработником, и просветляет такого плотского человека знаниями духовным. Заповеди Закона Божьего были явлены Моисею чудесным образом. Явился святой ангел с дарами и стал избранник обладателем божественных знаний. Так же и новозаветные апостолы были наполнены чудоносной святостью.

Одно из первых моих радостных открытий было связано с новым осмыслением роли наставника. Учителей нам Господь присылает. Присылает со Своей любовью! Вот в чем секрет наставничества! Теперь я знаю, что Рошаль именно с такой Любовью был явлен нам. Мы восхищались им. Не знаю никого из однокурсников, кто бы не гордился нашим Учителем. Однако тогда еще не знал, что Господь строго спрашивает с учителей за их учеников.

Называя нам те или иные имена своих знаменитых друзей и соратников, Григорий Львович как бы отправлял нас в их духовную среду.

Гена Калмыков, как и Стас Васильев, был мне более всего понятен среди моих однокурсников. Мы пришли к Рошалю после службы в Армии. Многие ценности мы, армейцы, понимали одинаково и без лишних слов.

Гена был красавцем, был улыбчив и легок в общении. Однако, он был чрезвычайно стеснительным и робким. Не лидер. С Геной мне было всегда приятно общаться.

Он умел очень тактично уступать в нужном месте. Он умел и не уступать. Молодец. Такие мне нравились! Он проявлял свою порядочность незаметно. В нем была скрыта загадка, которую я так и не смог разгадать до конца.

Григорий Львович принял Гену в мастерскую по какимто своим личным соображениям. Гадать – за что Гену взяли, в то время не было смысла, потому что сам Рошаль для меня всегда был тайной.

После окончания института мы ни разу больше с Геной не виделись. На долгие годы он пропал из моего поля зрения. Помню, что после окончания института его распределили в Смоленск на преподавательскую работу.

Задаю себе вопрос: зачем в воспоминаниях о Рошале подробно вспоминать о его учениках? Ответ я знаю заранее. Поэтому, свое удовольствие, этот вопрос я не перестаю задавать и задавать! В достойных учениках Григория Львовича я вижу результаты его педагогических трудов. Мои однокурсники дороги мне еще и потому, что вспоминая или думая о них, встречаясь с ними любуясь их светлыми образами, я могу обнаруживать в их душах благородную печать своего почитаемого учителя.

Спустя тридцать шесть лет, мы наконецто «встретились» с Геной в социальных сетях. У нас завязалась радостная, хоть и непродолжительная, переписка. Мы с любовью вспоминали своих преподавателей, которые собрались вокруг Рошаля в нашей мастерской. Размышляли о смыслах нашей профессии. Думали о наставлениях Григория Львовича.

Гена позволил мне опубликовать его тексты. Кроме того, позволю себе добавить комментарии. Тогда будет более понятно, зачем я все это предлагаю вам для прочтения.

Привет, брат Саша! Вот, написал нескольким сокурсникам, все откликнулись, и вновь сижу, пишу письма, чтобы веером их разослать.

Я долго разыскивал тебя. Откликнулся, наконец, брат Геннадий! Видимо, есть уважительные причины твоему великому молчанию? Ну, да ладно! Сейчас пред нами очередной Великий Пост. Всякий пост ко многому обязывает постящегося, сам знаешь. Но это только часть богослужебного годового круга. В году есть и другие благословенные испытания. Нам, мирянам трудно жить по церковному календарю. Да только Церковь этого вовсе и не требует категорично. Я вот, грешный, не умею собраться на пост. То одна причина, то другая – козни диавола: не пускает, лукавый! Гена, каждое утро теперь молюсь о твоем здравии и о Татьянином.

О кознях дьявола. Ты прав: его влияние чувствуется на каждом шагу. Иногда говорят: «Бес сидит в этом человеке», имея в виду его поведение, гнев и неблаговидные поступки. Князь тьмы толкает каждого из нас в бездну, и нам оттуда каждый раз приходится выкарабкиваться, замаливая свои прегрешения. Вот, вроде бы достиг определенной высоты, и вновь падение. И так каждый раз, потому и слова в вечернем правиле: «Суда твоего, Господи, боюся и муки безконечныя, злое же творя не престаю:…».

Гена, есть ли у тебя фотографии нашей студенческой поры? Если есть, присылай мне. У меня накапливается уже довольно большой архив. Сергей Бердников много прислал, Света Максимова и Света Мельникова тоже откликнулись. Напиши также о тех, с кем ты общался в студенчестве. Жанры – без ограничения. Одним словом, пиши.

Кстати, про Пост. Во время Поста молитва должна быть более усердной. Не забывай про это.

Давай вместе молиться и о тех, кого мы не любили по своему неразумию.

Дай Бог тебе сил и терпения.

P.S. «Терпение – первая из добродетелей. Без терпения не спасется душа» (свт.пр. Ефрем Сирин). Я сейчас закончил ТВфильм «Ефрем Сирин о терпении». В понедельник премьера в местном эфире.

С любовью к тебе – Саша Коваленко.

Бес – это наши дурные и привычки, и наклонности, это – мы сами своих слабостях, больше ничего. Поэтомуто я и удалился в «пустынь», чтобы лишний раз рот не открывать и не изрыгать из себя чтолибо негожее.

О посте. Я тебя понимаю, потому что в миру для верующих и постящихся мало что предусмотрено, для этого достаточно зайти магазины. Гораздо легче, когда ты ни от кого не зависишь, а твой рацион подконтролен только тебе. Жена тоже не зависит на работе от разных кафе и столовых.

О посте хорошо сказал Антоний Сурожский (ты, наверное, читал). Однажды в молодости его угостили курицей в супе во время страстной недели. Обстоятельства были такие, что отказаться нельзя было. Он съел и побежал к своему опытному духовнику каяться. А тот усмехнулся и сказал: «Ты настолько грешен, что никакое воздержание от курицы тебя не спасет».

В пост по вечерам слушаю аудиозаписи Ветхого и Нового завета, сравниваю, интересно это и любопытно.

Хорошо, что ты молишься о нас. Я тоже упоминаю тебя ежедневно.

Святые отцы учат: «Пост для того, чтобы мы не ели друг друга». Помнишь, Гена, однажды Рошаль дал нам режиссерское задание «Зеркало»? Для чего? Только сейчас я понимаю «для чего». Посмотреть в зеркало и увидеть с ужасом того в себе, который без Бога промышляет.

Не совсем понял твое предложение молиться о тех, кого мы не любили. В православии есть понятие греха и понятие добродетели.о первом надо просить прощения, ко второму стремиться. Всех ведь любить невозможно, и как это будет по форме? Есть прощенное воскресение. Недавно, 26го было, кстати. Я молюсь о врагах или недоброжелателях из своего окружения, чтобы воплощать в жизнь заповедь Господа о любви к своим врагам, хотя это и тяжело.

А вот насчет терпения ты глубоко прав. Я лично терпеть и прощать стал учиться, когда мне стукнуло далеко за 50. И все равно приходится себя сдерживать и сдерживать. В этом нам, оказывается, стоит поучиться у других, мы проигрываем, иной раз, простым людям. Я очень ценю свою новую соседку, старушку 70 с лишним лет – Лиду – и люблю с ней общаться. Она, окончившая только начальную школу, простая крестьянка преподала урок мне, дважды высшеобразованному. У нее есть своя скорбь, о которой она мне рассказывала и которую она терпит постоянно, не уставая повторять, когда одолевают козни: «Господь, ты дал мне скорби, дай и терпение». Потрясающие по силе слова! Мы с Татьяной как услышали, целый день об этом говорили и взяли на вооружение. Теперь и я, и она более крепки в этом.

Саша, я бы и рад прислать тебе фотографии, но, к сожалению, они все как-то растерялись по моей жизни, и у меня ничего нет.

Привет, брат Саша!

Брат – это по христианскому обычаю. Я даже когда церковную газету издавал, всех авторов так и подписывал: брат такойто, сестра такая-то.

Спасибо тебе за присланную песню о Левом береге. Пусть мотивчик расхожий, неважно, главное он о нас и трогает за душу. Ведь там были мы, и потому слова песни для нас не просто слова. Веришь, хожу напеваю: «Ах, левый, левый, левый берег, берег мой…»

Гена Сарбасов молодец. Во, оказывается, какой певун стал! Всю зиму на юге. Снег сошел, но особого тепла пока нет, хотя солнце каждый день.

Представляешь, в этот пост ем только рисовую и гречневую кашу и пеку свои хлеба, а также консервированные помидоры и огурцы – все.

С уважением, Гена

На этом наша переписка прервалась. Гена сообщил мне, что хочет пожить в пустыне, навести порядок в своей душе. От себя добавлю, что пустынь означает уединенное место, где никто и ничто не мешает ему общаться с Богом. Монах с греческого переводится как одинокий. Однако, христиане знают, что человек не бывает одиноким: с ним всегда Бог.

Ниже я представлю вам текст письма, которое Гена Калмыков прислал мне в период нашей переписки.

Я попросил его записать самые яркие воспоминания о нашем Рошале в годы учебы. Гена живо откликнулся. Однако, прочитав его сочинение, я опешил и потом долго думал, для кого он написал и для чего? Что мне делать с такими его воспоминаниями? В этом тексте не было почти ничего о Григории Львовиче. Более того, там было все очень личностное, эпистолярное.

Я долго не решался публиковать в книге это письмо. Написано оно было таким образом, что не было возможности обсудить, отредактировать, отрецензировать. Читать было легко и приятно, как будто письмо было адресовано мне лично. Вспоминая уроки нашего Мастера, его размышления о жанре как о самом важном инструменте автора, я вдруг понял, что Гена написал исповедь! Будучи моим другом, он никогда не рассказывал о себе. Похоже, Рошаль о нем не знал того, что Гена написал сейчас. Теперь, вот, узнает. педагогике Рошаля уделялось много места выработке способностей оценивать окружающий мир. Он не говорил вслух ни о какой «выработке способностей». Он просто учил нас умению «раскадровывать» этот мир. Он учил нас рассматривать вокруг все важное и не важное и отыскивать смыслы, понимать символы и образы.

Мне кажется, что обучаясь у него режиссуре и общаясь с ним лично, представляя ему свои этюды и раскадровки, мы научились исповедаться. Перед ним мы держали ответ за свои деяния! Перед ним мы испытывали и стыд, и горечь за свои несовершенства. От него мы получали благословение и надежду на награду за свои предстоящие честные труды. Это придавало уверенность нашим стараниям.

Оценка своих мыслей, слов и поступков в моменты исповеди помогает сохранить чистоту души. Исповедь – очень сильный поступок. Исповедаться никогда не поздно.

Я знаю, что душа нашего Учителя с высоты Небес все видит и знает о своих учениках. Позволяю себе, Господи благослови, опубликовать исповедь Геннадия Калмыкова. Конечно,

Исповедь пред Богом  это таинство церкви. Однако, надеюсь, что и публичная исповедь пред миром это тоже богоугодный поступок. Думаю, что Григорий Львович радуется за Гену.

ГЕННАДИЙ КАЛМЫКОВ

Мир сквозь «розовые очки».

Они и привели меня в институт культуры.

Чтобы понять, как и почему я – скромный парнишка с окраины бывшего СССР – оказался в Москве в институте культуры, надо немного рассказать о своем детстве. О том, чем я жил, что нравилось мне, а что нет. Без этого не понять моего и не только моего выбора, а выбора многих наших сокурсников, ведь налицо феномен рождения настоящих талантов у некоторых из нас. Первую основу для его развития заложило в нас наше детство и юность. Я отнюдь не причисляю себя к талантливым сокурсникам коих единицы, я лишь пытаюсь сказать о неких началах.

Итак, я родился и вырос в Крыму, в степной его части. Родители мои были родом с Волги. Отец – с верхней, мать – с нижней, но познакомились они в Крыму, куда мама приехала по распределению после окончания волгоградского педагогического института. Им, как молодым специалистам, дали квартиру в новом доме в центре городка Джанкой, в которой я и родился.

Детство мое было точно таким же, как и у других моих сверстников. А именно: мы много играли и резвились на природе. Мы мало что замечали, потому что самозабвенно носились, прыгали, скакали, играли в футбол, в другие игры, ели, спали, чтобы на следующий день опять выскочить во двор и носиться там до вечера. Осознание жизни и открытие мира началось позже, в подростковом возрасте.

От родителей я унаследовал тягу к чтению. Моим излюбленным местом стала библиотека. Она была сравнительно далеко от нас, за три квартала, но, тем не менее, я туда часто и усердно ходил. Брал книги, читал, а что не давали домой, листал в читальном зале.четырнадцати годам я, кажется, перечитал все, что в ней было достойного на мой тогдашний взгляд. Библиотекарша со мной мучилась, предлагая то одну, то другую книгу, но я махал головой, мол, читал, уже читал.любил чтение потому, что оно уносило меня в мир грез, романтики дальних путешествий, героев и героинь, которым я завидовал и на которых хотел походить. После прочтения каждой книги я лежал вечерами в темной спальне, смотрел в окно или в потолок, и, уже засыпая, представлял себя на месте главного героя.

Потом мне снился сон – целое продолжение книги, я участвовал в нем как заправский герой, и даже превосходя его в чем-то. Я скакал, стрелял из лука, говорил так, что меня слушали. Потом просыпался и долго не мог понять где я, кто я и что со мной? Постепенно фантазирование на тему прочитанного вошло у меня в привычку.

Так формировалось мое «я». С одной стороны – развивалась фантазия, с другой – усиливалась моя оторванность от реального мира.стал на себе ощущать некую виртуальность собственного существования, особенно в отношениях со сверстниками. Они, как и прежде, звали меня погонять мяч, покататься на «велике», позаниматься на турнике или съездить искупаться. Я откликался, но даже сидя на берегу после купания, я разговаривал и отвечал на вопросы односложно, а сам мысленно представлял уже этот берег и эту воду, возле которой сидел, местом действия очередного моего «сна» по прочтенной недавно книге с моим участием в ней как главного героя.

Вскоре ребята и девочки подметили мою странность и стали насмехаться. Мальчишки язвили на мой счет, девчонки в ответ хихикали. Это не способствовало укреплению отношений. От прежнего нашего союза оставалось совсем мало, и наша дружба понемногу стала таять. Но я не очень расстраивался и не пытался доказать им свою преданность. У меня был уже другой мир, наполненный героями книг. Онито и стали моими настоящими друзьями. Виртуальный мир стал вытеснять реальные отношения.высоты моего сегодняшнего возраста я думаю, что может быть это и не очень хорошо, но таков я, таким я рос, и в этом моя индивидуальность.

В конце концов, я сменил друзей, стал больше общаться с теми, кто мог мне что-то дать в плане развития. С теми, с кем можно было бы обсудить прочитанное, найти новые неожиданные и интересные темы для разговоров, с теми, кто знал и понимал больше, чем я.

Будущая жизнь для меня, старшеклассника, представлялась огромным удивительным миром, который надо и хотелось бы познать как можно больше. Поэтому и разговоры шли, в основном, о будущем. Сейчас мы, бывшие сокурсники, говорим скорее о прошедшем, и нам это приятно, потому что бывшее с нами когдато – это кусок жизни нашей, мы в нем остались навечно, как фотографии, отпечатались в памяти друг друга. Такова жизнь, таковы законы психофизики, связанные с жизненным циклом человека. Поэтому нет ничего удивительного в наших планах и надеждах тогда и воспоминаниях сейчас.

Наше юношеское общение окружал соответствующий фон: садовые скамейки и дорожки городского парка, в котором мы так любили бывать, интерьеры квартир и школы, в которых все было знакомо, понятно и приятно. Но была и другая действительность, которую наблюдал, катаясь на велосипеде по городку и его окрестностям. Я имею ввиду различные промышленные и агропредприятия. Каждый раз, бывая на их территориях, я поражался внешнему виду: повсюду громоздилась искореженная техника, пришедшая в негодность, валялись кучи строительных материалов или мусора. Дымили трубы, чадили и пыхтели какие-то механизмы. Лязг и грохот железяк наводил на меня неописуемую тоску и страх. Я интуитивно жал на педали, чтобы быстрее проскочить такое место и успокоиться на тихой уросшей вишнями или абрикосами тенистой улице с аккуратными и красивыми домиками.

Да, эти предприятия, эти машинные дворы с зерном давали необходимое для жизни: продукты питания или изделия, но почему же нельзя было их производить в более аккуратной обстановке? Этот вопрос актуален до сих пор, потому что до сих пор такие предприятия существуют и их можно всегда увидеть. Особенно мрачно они выглядят на фоне зимнего неба, когда холодно, тело знобит от ветра, вокруг темным дымом чадят трубы, лязгают механизмы, что-то гремит, завывает, скрежещет, суетятся грубые люди. Даже в фильмах иногда, когда хотят подчеркнуть безысходность существования героев, их снимают на подобном фоне. Видимо, похожие ощущения присущи не только мне.

После школы я некоторое время поработал грузчиком на одном таком предприятии – заводике, выпускающим газировку. Там все прелести промышленного быта ощутил на себе. Сутками напролет грохотал компрессорный бак, бутылки на технологической линии шли неравномерно, то и дело падали, бились, осколки выметались в кучу. Она росла, и никто не думал ее вывозить. Может быть, все дело было

О допотопном оборудовании? Возможно. Но такая обстановка сформировала целое поколение людей, впитавших в себя окружающий пейзаж, воспринимающих его как норму жизни и потому непроизвольно воссоздающих его вновь и вновь вокруг себя, будь то на производстве или рядом со своим домом.

Словом, во мне сформировалось отношение к разным сторонам жизни, к той в которой я жил со сверстниками – яркой и приятной и той, что неприятно вторгалась в мою жизнь. Второй я всегда интуитивно сопротивлялся и старался избежать. Посему никогда, ни при каких обстоятельствах не связывал свою будущую жизнь с таким вот дымяще лязгающе, грохочущим антуражем.

В десятом классе, думая о своей судьбе, мне даже в голову не приходило поступить в какойлибо технический вуз. Чтобы окончить его и прийти работать в такие места? Да никогда в жизни! А тогда куда? Куданибудь, только не в политех.

Вспоминая то время, я понимаю, что твердо стоять на ногах мне было не дано, я больше парил, чем стоял. Мое пребывание в виртуальном мире литературы, музыки и подобных вещей позволило «розовым очкам» прочно осесть на моей переносице. И я их уже не снимал.

Однажды одна девочка из соседнего класса подошла ко мне на перемене и пригласила в кружок танцев при доме культуре. Она сказала, что записалась туда, а партнера нет, да и вообще партнеры там были в дефиците, так как мальчишки предпочитали больше заниматься спортивными играми и качать бицепсы, а разные танцульки считали унизительными.

Однако, какимто образом, этой и другим девочкам удалось все же завлечь в кружок немало всяких ребят, в том числе и из числа «качков». Вскоре мы стали танцевальным коллективом и выступали на разных мероприятиях в доме культуры и в школе. Девчонки шили себе платья, а нам родители купили по черному костюму (все равно на выпускной такой был нужен).

Танцы и все ощущения вокруг них, связанные со знакомством с новыми девочками, полностью укладывались в мое представление о мире, о том каким он должен быть, и потому я занимался с удовольствием. Сегодня я отчетливо понимаю, что любой жизненный опыт дает положительные результаты и влияет на жизненный путь. Я даже одном своем эссе написал, что все мы должны получить как можно больше опыта, быть в этом отношении настроенными оптимистично и браться за все то, что само идет к нам в руки. Кто знает, что вам в жизни пригодится, потому «имеющий уши, да услышит» и примет опыт, и пойдет в кружок танцев или куда бы то ни было еще; освоит параллельно смежную специальность, изучит иностранный язык, научится что-то делать своими руками – потом все пригодится.

Мне лично кружок танцев и в студенческие годы, и позже помог уверенно держаться на танцподиуме. Я умел танцевать вальс, что было редкостью для ребят, и это обстоятельство позволяло легко и просто вскружить голову какой-нибудь новой знакомой девочке.

Та девочка, моя партнерша, кажется, ее звали Наташа. Интересно, где она сейчас? Как сложилась ее судьба? Увидеться бы с ней. Именно ей я и обязан поступлением в институт культуры. Она как бы подтолкнула посмотреть пристальней на себя со стороны, спросить себя: кто я и кем хочу быть?

Не помню, чтобы я в нее влюбился, но она мне нравилась, как девушка, как партнерша. Она была стройная, гибкая и легко выполняла разные фигуры в танце. У каждого свой срок для влюбленности. Кто-то влюбляется и готов к отношениям чуть ли не с детского сада. Так же, учась в старших классах, относился к девушкам как к друзьям. Жажда любви и взаимоотношений проснулась у меня позже, когда я был заправским студентом.

Помню, Наташа сказала мне, что я симпатичный. Впервые обо мне было сказано так: симпатичный. Я потом долго смотрел на себя в зеркало, ища подтверждений. Сказала, что я мог бы поступить в театральный вуз и стать актером. У меня для этого есть все данные.

Это мысль запала мне. Моя голова, судя по описанному выше, была ведь особая. Ей лишь бы дать пищу для размышлений, подбросить веток в костер, и огонь начнет разгораться все сильнее и сильнее. Вскоре, я внутренне пытался уже проживать актерскую жизнь, вечерами или по ночам представлял себя на сцене. Побежал в библиотеку, взял книги о театрах, об актерах и перечитал их.

Наша семья жила зажиточно, и у нас у первых среди соседей появлялись разные дорогие вещи, в том числе и телевизор. Его появление вообще произвело фурор на всех. Я хорошо помню, что просмотры у нас в квартире напоминали мини залы кинотеатров. Днем собиралась ребятня, а вечерами «зрительские места» заполнялись взрослыми.

Так вот, почувствовав интерес к театру и к себе в нем, я стал смотреть телевизионные постановки. Тогда сериалов не было, но на пленку снимались спектакли ведущих московских театров. Потом они показывались по телевизору и очень ценились зрителями. вот внутри меня уже «разгорелся костер», я стал мысленно жить актерством. Посмотрев очередной спектакль, я, стоя у зеркала, пытался повторить актерский монолог, с той же мимикой, жестами и интонацией.

После какого-либо застолья у нас дома с кучей родственников, он выходил во двор, расставлял треногу, водружал на него фотоаппарат и снимал компанию с помощью специального тросика. Когда надо было его снять вместе со всеми, право нажать на тросик предоставлялось мне.меня был свой фотоаппарат для начинающих – «Смена2». Я им снимал все подряд: уличные пейзажи, сверстников, животных, небо. Хорошие кадры получались редко. То резкость не мог навести как следует, то передерживал или недодерживал с экспозицией. Но зато удачные кадры меня радовали. Вначале мы с отцом, а потом уже я самостоятельно, целые вечера проводили при свете красного фонаря за увеличителем, погружая в ванночки (так отец называл кюветы) фотобумагу.

Он экономил (бумага была дорогая), брал лист, резал его на части и экспонировал, потом проявлял и смотрел: стоит ли печатать кадр, не темный ли он? Удостоверившись, что кадр хороший, он клал целый лист, зажимал его фоторамкой и печатал. Я стал делать также.

Снимки «Сменой» не шли ни в какое сравнение со снимками «Москвы». Последние отображались на широкую пленку, кадр был размером 6×9 см (!) и его даже не надо было увеличивать. Мои друзья, когда мы сидели в домашней лаборатории, поражались такому качеству.

Отец все чаще доверял мне свой фотоаппарат. Он был громоздкий. Без штатива использовать его было трудно, поэтому я брал его лишь на постановочные кадры где-нибудь в школе или в доме культуры.

Увлечение фотографией также полностью укладывалось в представление о будущей жизни. Оно грезилось мне чередой только приятных событий. Мне казалось, что я всегда буду (и хочу этого) снимать, танцевать, играть на сцене, общаться с теми, кто мне симпатичен. В принципе я желал себе счастья – вполне естественное чувство для любого человека. Вся суть в том, насколько каждый из нас его заслуживает, и заслуживают ли счастья для своих детей родители и прародители. Но это уже отдельная тема.

Счастье, как таковое, доступно всем, и если оно по какимто причинам не открывается, то существует масса приемов, чтобы потом на протяжении жизни, если не обрести его, то значительно приблизить.

На тот момент я хоть и желал счастья себе, но недостаточно делал для его достижения. Мне казалось, что все произойдет само по себе. Я не отдавал себе отчет в том, что работаю над собой не очень прилежно, не тружусь во имя осуществления своей мечты.

Взять, к примеру, поступление в высшее театральное училище – там ведь на вступительных экзаменах надо читать стихи, отрывки из прозы, иметь хорошо поставленный голос, дикцию и т.д. Это все надо было приобретать, нарабатывать, а я вместо этого предавался мечтам.

Потом уже, волею судьбы оказавшись перед дверьми приемной комиссии института культуры, я понял, что время упущено. А оказался я там, потому что хотел поступить на театральное отделение МГИКа. Там ведь тоже готовили актеров и режиссеров, правда, самодеятельных драмтеатров. Но подготовка ничем не отличалась от знаменитых училищ. Конкурс был гораздо меньше, а готовили профессионалов для обучения непрофессионалов.

Об институте культуры и его отделениях я прочел в справочнике для поступающих в вузы и решил, что поеду поступать туда. Поеду

Москву (а куда же еще?). Только в ней были настоящие актеры, настоящие театры и знаменитые училища. Другой информации на слуху у меня просто не было. В телевизоре были сплошь постановки только московских театров и, по моему мнению, вся театральная жизнь теплилась там.

По приезде оказалось, что надо срочно учить стихи и декламировать, а я этого не умел.вдруг… Любопытно как иногда случай может повлиять на судьбу. Узнал, что открывается совершенно новое отделение – отделение режиссуры самодеятельного кино. И все что нужно от абитуриента – это умение снимать фотоаппаратом. Я понял, что это мое и сомнений уже никаких не было. Почему? Да потому что кто не любит кино? Нет таких. Безумно любил его и я. Если театр скорее камерное искусство, то кино доступно всем. Это и привлекало.

«Вот!» – подумал я, – путь построения моей будущей жизни в красивых (не гремящих, дымящих) экстерьерах и интерьерах». И пошел относить документы именно на это отделение. А когда объявили, что курс набирает знаменитый (или как сейчас говорят культовый) режиссер Григорий Рошаль, меня и вовсе охватил трепет.судорожно стал учить стихи и разные отрывки из прозы, чтобы прочесть их на экзамене. Мне казалось, что он будет это требовать, надо было ему понравиться во что бы то ни стало. К счастью декламация не потребовалась, нужно было лишь представить снимки и поговорить с экзаменационной комиссией, что я и сделал.

В комиссии сидели бывшие выпускники ВГИКа, маститые операторы. Хорошо запомнил я лишь одного – Александра Симонова. Он нашел ошибку в моем портфолио – неудачно откадрированный портрет девушки. Симонов взял специальные картонные уголки и попросил меня это сделать при нем. Видимо проверял: есть ли у меня чувство композиции или нет. Я выставил рамки правильно, ему понравилось, но не преминул спросить: «А почему сразу так не сделал? Все ведь имеет значение».

Действительно, все имеет значение, и другой бы не стал со мной возиться, проверять, есть ли у меня дар или нет. Ошибка могла грозить мне отсевом, но видимо конкурс был не вгиковский, и я прошел.

Стоит добавить, что плохо «откадрированной» девушкой была моя будущая сокурсница Аня Истомина. Мы познакомились во время съемок на пленере, и я уговорил попозировать мне у одного знакомого фотографа в его павильоне Службы быта, там же на Левом берегу.

Нужно было представить на экзамен несколько жанровых снимков: пейзаж, портрет и что-то еще – уже не помню. Я все отснял, кроме портрета (не «Сменой», тот же знакомый фотограф службы быта одолжил мне хороший фотоаппарат). Хотелось отыскать симпатичную девушку, и она объявилась. Мне в этом плане повезло (надеюсь, никто не будет оспаривать, что Аня симпатична).

Сдать остальные экзамены было делом техники, и когда я увидел свое имя в списке зачисленных, я понял, что моя «розовая» жизнь будет продолжаться еще несколько лет.

Сегодня я могу спросить себя: правильно ли я сделал, поступив в институт культуры? Безусловно, да. Потому что все годы учебы я был счастлив в стенах этого вуза.

Лет через семь я решил «вспомнить молодость». Вновь захотелось ощутить студенческую романтику, и я поступил на факультет журналистки МГУ, и окончил его. К тому времени я уже работал в одной из газет в Подмосковье.

Подводя итог сказанному хочу отметить, что тот способ легкого существования в жизненных реалиях, который задал я себе еще в детстве, весьма сильно укрепился у меня в институте культуры, позволил остаться самим собой на протяжении всей дальнейшей жизни».

Раскадровка большого эпизода из киноленты жизни Гены Калмыкова позволила мне побывать в том царстве-государстве, где его юная душа проходила испытания и готовилась ко встрече с Учителем.

Используя принцип параллельного монтажа, я хочу объединить исповедь Гены и свои воспоминания о Рошале. В таких случаях наши педагоги-сценаристы говорили: «А в это время…». в это время, когда школьник Гена Калмыков учился вальсировать с девочкой, имя которой он не запомнил, Народный артист СССР Григорий Рошаль снимал на киностудии «Мосфильм» по сценарию известной советской писательницы, лауреата Государственной премии Веры Кетлинской художественный фильм «Они живут рядом».