Ушел из жизни Армен Джигарханян. Сердце актера, которому были подвластны, пожалуй, любые роли, остановилось ранним утром 14 ноября. Этот разговор с мастером состоялся три года назад. Армену Борисовичу хотелось рассказать «Известиям» о непростой ситуации в его театре, судах с актерами и близкими, развеять какие-то мифы, поделиться планами. Разговор получился очень откровенный и большой. В опубликованное интервью вошло не более половины сказанного тогда. Сегодня мы публикуем то, что не попало в печать.
— Армен Борисович, чем сейчас живете?
— Есть очень известная пьеса, ее написала польская писательница Габриэль Запольская. Называется «Мораль пани Дульской». Я ее играл лет 50 тому назад, когда работал в Ереване. Поскольку я всё чаще возвращаюсь к своей прошлой жизни, то решил, что надо поставить ее в нашем театре. Вот сейчас репетируем.
— Вы не только вернули пьесу из Еревана — у вас идет «Трамвай «Желание», который вы тоже играли. Я видела этот спектакль, и мне он очень понравился. Только жаль, что в зале были свободные места.
— Вы знаете, нас сильно обманули, что Россия с ума сходит по театру. Не любят у нас искусство. Мы — плохой зритель, нелюбопытный. Мы и на футбол не ходим. Полупустые стадионы тому подтверждение.
— Но худруки некоторых столичных театров с вами не согласятся. В МХТ или в «Ленкоме» практически стопроцентная продажа билетов.
— Обманывают. Я уже 60 лет работаю в театре, поэтому знаю его лучше, чем себя. Объясню очень просто. В театре есть понятие «борзовики» — «бюро организации зрителя». Я этим заниматься не хочу — это не моя профессия. Театр — это показатель культуры народа. У меня сейчас создалось впечатление, что русский народ не очень любит театр.
Я всё же думаю, что русский народ талантливее, разнообразнее, потому что это народ Достоевского, Чехова, Толстого. Вот это — русский народ!
— О вашей актерской органике легенды ходят. Какими системами пользуетесь?
— Моя система — это мои ноги, руки, попа. Вот это я! А все теории — придуманные номера. Станиславский научил Немировича-Данченко? Это полная пошлятина. Искусство — это половой акт. Ведь в этом деле каждый ведет себя так, как умеет, чувствует. Другого нет варианта.
Вы левша — значит пишете, держите ложку в левой руке. Вы не сможете уже измениться и не надо. Так гармонично, так природа создала. Для хорошего актера не должно быть примеров для подражания, ты должен... Жить! Так что, девочка моя, не делай в жизни того, чего не хочешь. Следуй своему сердцу. Ради этого мы выходим на сцену. Мы играем, смеемся так, как дала нам природа. Я же не могу иначе смеяться.
— Почему? Этому можно научиться.
— Нет, думаю, что нельзя научиться. Только психически больные люди могут перестроить себя.
— А как же талант подражателя?
— Это всё — для эстрадного концерта и не более. Ну если это суть артиста — подражать или издавать какие-то звуки, тогда мы его будем не очень любить. Я люблю того человека, ту женщину, которые принесли мне что-то новое, начиная от еды и кончая мышлением. А то, чем меня хотят удивить подражатели, я видел у оригинала.
Думаю, невежество от того и происходит, что мы, не познавая себя, впадаем в клише. Если будут пачками молодые Джигарханяны, Петровы-Сидоровы — не дай Бог.
— Должны быть разные артисты?
— Обязательно, причем необязательно, чтобы зритель воскликнул: «Ой, какая!». Как я уже сказал, искусство — это половой акт. В одном случае от него рождается ребенок, в других случаях не рождается. Это и происходит в нашей жизни. И непросто угадать, каким может быть результат.
— У вас непростой характер. Вы даже увольняли артистов.
— Сейчас некоторые артисты выступили против меня. Судятся со мной за то, что я выгнал их или попросил уйти из театра. Суды идут, а я на них не хожу, потому что могу сорваться и грубостей наговорить.
Я в таких случаях откровенно говорю: «Не нравитесь, товарищ (или подруга)! Ты — плохой актер, в моем понимании». Рядом человек говорит: «А мне он очень нравится». Ну поженитесь. Это проблема непростая. Мне кажется, талант актера напрямую связан с психикой. По секрету вам скажу, у нас мальчик есть, актер. Он на учете в психоневрологическом диспансере состоит. Но когда он на сцене, я могу долго на него смотреть. И мне интересно.
— То же самое говорили про Смоктуновского. Кому-то казалось, что он не от мира сего.
— Говорили. Поэтому лучше в это не вникать. Если у нас есть взаимный интерес с актером, значит, будем хорошую зарплату давать. А если нет — до свидания.
— Так они с вами судятся за ваш взрывной характер?
— Думаю, нет. Меня назначили художественным руководителем театра, доверили серьезное дело, дали бешеную зарплату. За это я взял на себя ответственность. Но если вы думаете, что я сумасшедший или враг народа, тогда лучше выгоняйте.
Я имею свое мнение. Но если я совершаю преступление, готов встать и ответить, почему я это сделал. Если виноват, загоняйте в тюрьму. 80 человек работают в этом театре. За каждого из них, говорю вам абсолютно ответственно, я несу человеческую ответственность. Если завтра мы поедем на гастроли и кто-то упадет, что-то случится — судить будут меня, потому что я художественный руководитель театра. Вот и всё.
— Вы сейчас где-нибудь снимаетесь?
— Уже не снимают. Кончился, отыгрался. 300 картин — и хватит. С каждой ролью я заново начинаю жизнь! Прошлые медали не считаю, не вспоминаю, за что их получил. А силы-то уже не те. А еще съемки иногда идут на улице, а там дождь, холодно. Да и съемочная площадка требует здоровья. Хотя сейчас сделали, как в Америке: отдельная машина, а в ней все удобства. Тебе не понять, моя девочка. Ты не актриса.
— Что поделаешь.
— Нет, нет. Это неплохо. Я тебя уже успел полюбить.
— Мне приятно. Армен Борисович, а если предложат роль мечты?
— Боюсь, что не соглашусь. Мне 82. Это уже много.
— Боитесь текст не выучить?
— Не выучу. Кино — дело хлопотное. Надо договориться с режиссером, с партнерами, надо понравиться партнерше, потому что мы любовь играем же.
— Вы рассчитываете на любовные сцены?
— Уже нет. Но всё равно надо находить контакт и тратить на это свои силы. Без симпатии невозможно. Даже будучи художественным руководителем театра, я стараюсь понравиться своим сотрудникам.
— Что вас удивляет в человеке?
— Как удивительно мы меняемся с годами. Иногда я сам вижу проявления старости. И вспоминаю, каким был пять лет назад, десять. Это и называется старость.
— Вы боитесь смерти?
— Смерти пока не боюсь. Говорю честно и ответственно — хорошую жизнь я прожил, хорошую! Не кокетничаю. При всех сложностях ее. Она была интересной. Я жил в Ереване, работал. Потом приехал в Москву, пришел в «Ленком», играл в Театре Маяковского, снимался и так далее.
Я получил гораздо больше, чем думал. То счастье от театра, кино, работы, замечательных встреч, какие у меня были, ни с чем не сравнить. А что-то не получилось, не случилось — это моя проблема. Я стараюсь даже в свои 80 с небольшим спокойно принимать жизнь. А когда наступит какой-то вечер, когда жизнь начнет угасать, я должен иметь право себе сказать: «Вот это я сделал хорошо, это — не очень. Всё было, но прожил как мог. Теперь понимаю, что, может быть, этого не надо было делать, может быть, лучше вместо того поступить иначе. Но уж как получилось».
Какова истина? Где мы с вами найдем ее? Думаю, ее не найти никогда. Поэтому будем любить то, что мы делаем. Потому что жизнь — хорошая штука!
Зоя Игумнова
