Алексей Агранович уверен, что ни один серьезный процесс нельзя вывести на должную высоту без культурной составляющей. Считает, что современная Россия дала миру не так много открытий, чтобы он заговорил на нашем языке. И прогнозирует, что настанут времена, когда репродуктивная функция человека станет неважна. Об этом актер рассказал «Известиям», подводя итоги фестиваля «Край света».
— Фестиваль «Край света» на Сахалине прошел в новом формате: наполовину онлайн, наполовину офлайн. Как оцениваете результат?
— Скорее позитивно. По количеству посещений, если считать просмотры в Сети, киносмотр этого года лидирует по сравнению со всеми предыдущими. Сам факт, что фестиваль прошел, означает, что он жив, люди всё-таки пошли в кино. Хотя выделенные, ограниченные из-за пандемии квоты в кинозалах не были заполнены, но и такой результат важен для южносахалинских кинотеатров, они открылись чуть ли не первыми в стране, но люди туда не очень ходят. Нет мощных релизов, и есть психологический барьер, который мы стараемся помочь преодолеть.
— Какие задачи сегодня решает фестиваль?
— Главная из них — способствовать развитию региональной культуры в целом и кинематографа в частности. Сегодня культура как инструмент социальной политики — недооцененное и несправедливо ушедшее в тень явление. Уверен, невозможно наладить ни один серьезный процесс и вывести его на должную высоту без культурной составляющей. Культура — это то, каким человек приходит на рабочее место, как он работает, что в себе несет. Следовательно, она может влиять на качество жизни. Об этом нужно говорить не только на уровне региона, в котором нам посчастливилось работать, но и в масштабе страны.
— Для этого вы ввели формат дискуссий?
— В том числе. Одно из ток-шоу называлось «Разница во времени» и было посвящено взаимоотношениям кинематографа и регионов. Мы рады, что к нам пришли ключевые спикеры: от министра культуры России до руководителей серьезных киношкол.
Нам также важно, что весь фестиваль работали наши мастерские: сделали выставочный проект, много чего сняли, наметили планы на следующий год. Надо понимать, что на Сахалине работают еще и два юношеских фестиваля. Один из них совсем молодой — «Игру света» придумали и делают сахалинские подростки. Мы до последнего пытались сохранить его, но распоряжение Роспотребнадзора исключило массовые мероприятия для подростков до Нового года. К счастью, нам удалось включить один из проектов ребят в канву «Края света», чтобы у них не было ощущения, что год потрачен впустую.
— Вы упомянули о некой неуверенности в завтрашнем дне. Имеете в виду актерскую профессию?
— Да, особенно работу в театре. Во время пандемии оказалось, что без него можно обойтись: театра нет полгода, а люди живут — и ничего. С ними в этой разлуке ничего не случилось. Возникает внутренняя тревога: книжные магазины закрыты, алкомаркеты работают. Без книжек как-то можно, а без алкоголя нельзя. Мы вообще живем в очень странное время. Весь этот COVID, новая этика, гендерные вопросы принципиально меняют наши представления о том, как устроена жизнь. Всё это, с моей точки зрения, свидетельствует о некотором эволюционном скачке такого биологического вида как человек.
— Скачок вверх или вниз?
— Неизвестно, куда направлен наш скачок. Если рассуждать с точки зрения дарвинистской теории, переход от обезьяны к человеку — это вроде как шаг вперед. Притом что любая человекообразная обезьяна в четыре раза физически сильнее человека. Мы не можем пока осознать и понять всего, что с нами происходит, — человек ограничен в своих возможностях. Даже такой уникальный орган, как мозг, не используем на полную мощность
С появлением «цифры» мы получили возможность находиться одновременно в нескольких местах земного шара. Но в этом цифровом мире стало понятно, как малоэффективен человек. Обучаемость искусственного интеллекта в сотни тысяч раз эффективнее. При этом компьютеру нужно только электричество, его не нужно кормить, лечить…
— Ему не нужен другой компьютер, чтобы создать ячейку общества и получить третий компьютер?
— Да, и селить его никуда не нужно! Человек же так не развивается, и есть ощущение, что мы достигли какого-то своего предела. На базе нашего мозга, этого «системного блока», создаются системы в тысячи раз мощнее. Можно и одну из базовых функций человека — размножение — модернизировать. Взять две клетки, правильно их подобрать, чтобы появился гарантированно здоровый ребенок.
— Мы уже делаем уверенные шаги в этом направлении.
— Да, но ЭКО — только первый шаг. Если у человечества появится возможность не просто заводить детей, закладывая в них лучшие гены, но и гарантировать стопроцентную безопасность своему потомству в течение девяти месяцев, пока растет плод, то через несколько поколений большинство будет выбирать именно этот способ. Это означает, что половая функция, заложенная в нашем геноме, точнее ее репродуктивная задача, изменится.
Я не понимаю, к какой жизни готовить моего ребенка сегодня. Точно знаю, что опыт моих предков был применим в моей жизни, а в жизни моих детей он будет применим в меньшей степени, всё поменялось, и противодействовать этим процессам бессмысленно.
Всегда в таких случаях привожу в пример закон о матерной лексике. Мы запретили его в публичном пространстве. Но в каком именно? Пройдите мимо любой школы, мимо подростков, послушайте, как они разговаривают.
— Думаете, мат нужен?
— Нужен, не нужен — это рассуждение на уровне, нужна ли плохая погода. Она есть. Чем больше вы демонизируете эту лексику, тем больший интерес она вызывает. Мат запрещен почти 20 лет. И что? Нельзя отнять у человека язык, на котором он разговаривает. Есть забавные люди, которые считают, что могут обращаться со стихиями и как-то ими управлять.
— Меня больше пугает, что иностранной лексики в русском языке стало много.
— Действительно, не очень хорошо. Но все основные достижения человечества сегодня созданы не у нас. Интернет придуман не в России, соответственно, вся терминология не наша. Конечно, можно ввести православный интернет и говорить не «аватарка», а «лик». Но лучше самим стать частью прогресса. Русское слово «спутник» знает весь мир, оно стало интернациональным. Наша задача — давать миру уникальный продукт, а не сетовать на то, что кругом враги, которые хотят нас уничтожить.
— 11 сентября открывается «Кинотавр», главный фестиваль российского кино. Знаю, что вы режиссируете церемонии открытия и закрытия. Откройте секрет, что там будет?
— Для церемонии открытия мы пытались придумать историю, которая была бы актуальна, хотели поразбираться с новой этикой. В итоге всё же отодвинули эту тему чуть в сторонку…
— Что за тема?
— История Харви Вайнштейна. У меня вызывает много вопросов вся эта ситуация. Я понимаю, что он плохой человек, но отправить его в тюрьму на 24 года? Суд ведь даже не разобрал каждый случай в отдельности. При этом я вижу молодых людей, которые думают не так, как я. Я не смогу и не должен обращать их в свою веру, они уже по-другому воспринимают этот мир, у них другая, действительно новая этика.
— В отечественной киноиндустрии есть харассмент? Спрашиваю у наших актрис, предлагали ли им секс в обмен на роль? Все говорят, мол, Бог отвел.
— Наверняка у нас это тоже есть. Но, с моей точки зрения, это не про взятки, не про то, как с помощью своего общественного или профессионального положения улучшить материальное благосостояние. Это на самом деле про секс.
— Про секс для влиятельного мужчины?
— И для мужчины, но и для женщины тоже. Харассмент — про подчинение, а подчинение — тоже про секс. Это не работает так линейно: «Хочешь главную роль — сделай то-то, покажи это». Если заменить секс на деньги — дай 10 тыс. долларов, я тебя сниму, всё сразу понятно становится. Есть деньги, дал — снялся, нет их — облом. Считаешь, что это нечестно, — подай в суд. Где материальная составляющая этого вопроса, если речь идет о сексе? Она вроде где-то присутствует, но изначально это больше про природу человека, про доминирование.
Понимаете, культура отказа, особенно женщины мужчине, тысячелетиями не сильно развивалась в силу определенного уклада — мужчина всегда был тем, кто принимает окончательные решения. Мужчина — воин, а женщина занимается семьей и домом. И ста лет не прошло с тех пор, как женщины стали получать серьезные профессии, играть другую роль в обществе, чем та, которую патриархальная модель общественного устройства ей предписывала.
У нас до сих пор есть понятия женских и мужских профессий. Но умение говорить «нет» — это внутреннее право человека вне зависимости от пола. Женщины на протяжении всей истории человечества в этом праве были ущемлены. Трудно сказать «нет», особенно если есть традиции, зависимость и приобретенный навык: да, я не хочу, но так надо, так правильно сделать. Силы сказать «нет» и у мужчин-то не всегда есть...
Наталья Васильева
