Имперский императив

Кинорежиссер Карен Шахназаров: «Втаптывание в грязь последнего десятилетия минувшего века объяснимо. На этом фоне сегодняшние успехи смотрятся еще более отчетливо. Я никогда не принимал ельцинские реформы, тем не менее признаю, что управлять страной в тот период мог именно такой человек, как Борис Николаевич»

Карен Шахназаров сегодня мыслит, выражаясь фигурально, исключительно «имперскими категориями». Во-первых, за прошедшие десять лет ему в качестве гендиректора киноконцерна «Мосфильм» удалось вернуть утраченный блеск величайшей киноимперии страны. Во-вторых, уже в ипостаси кинорежиссера он выпускает в прокат ленту о закате и гибели величайшей империи современности. Об имперской ностальгии, имперских амбициях и о своей собственной «внутренней империи» Карен Шахназаров рассказал в интервью «Итогам».

— Скоро вас, Карен Георгиевич, можно будет поздравлять с окончанием десятилетки?

— Действительно, выборы гендиректора «Мосфильма» прошли в апреле 98го. Как ни банально звучит, время летит стремительно…

— С каким аттестатом зрелости на выпуск идете?

— Зачем самому себя оценивать? Пусть другие говорят. Без всякого кокетства готов сказать лишь одно: если бы заранее представлял масштаб проблем, с которыми придется столкнуться, ни за что не подписался бы на эту работу. Студия находилась в ужасающем состоянии, по сути, ее пришлось отстраивать заново. И эти слова — не камень в огород бывшего директора. Владимир Николаевич Досталь много сделал для студии, в первую очередь сохранил фильмофонд, который долго оставался главным источником наших доходов. Мы продавали телеканалам права на показ старых картин и тем зарабатывали деньги на текущие нужды. Сначала требовалось залатать дыры, а потом уже думать о развитии.

— Прорех хватало?

— С избытком! Поначалу пришлось заниматься не организацией кинопроцесса, а прорванными трубами, затопленными подвалами, искрящейся и грозящей пожаром проводкой. Словом, я с головой ушел в вопросы, далекие от творчества. Зато сегодня у нас одна из лучших тон-студий в мире. Запустим ее на полную мощность уже в этом году. Мы воссоздали лабораторию обработки пленки, долго лежавшую в руинах. При этом на реконструкцию «Мосфильма» не было потрачено ни единой государственной копейки, все сделано на деньги, заработанные нами самостоятельно.

— Сколько картин сейчас находится у вас в производстве?

— Более сотни. Правда, проекты на разной стадии готовности. В любом случае это не сопоставимо с 1998 годом, когда снималось десятка полтора фильмов. Другой вопрос, что количество не всегда автоматически переходит в качество. Если сравнивать уровень современного российского кинематографа с советским периодом, параллель будет не в пользу первого. Когда 35 лет назад я пришел на «Мосфильм», здесь работали Андрей Тарковский, Сергей Бондарчук, Василий Шукшин, Юлий Райзман, Лариса Шепитько, Андрей Кончаловский, Элем Климов, Марлен Хуциев, Леонид Гайдай, Эльдар Рязанов, Георгий Данелия, Эмиль Лотяну… Тон задавали режиссеры экстра-класса. Крепкие профессионалы Женя Карелов, снявший замечательную картину «Служили два товарища», Юрий Чулюкин с «Девчатами», Константин Воинов с «Женитьбой Бальзаминова» считались вторым эшелоном. Попробуйте составить список из равновеликих имен с поправкой на день нынешний. Не получится! На праздники я решил полюбопытствовать, что «НТВ-Плюс» показывает по каналу «Наше новое кино». О многих фильмах раньше ничего не слышал. И лучше бы не слышал впредь. Качество большинства картин очень низкое.

— При этом кинематографических премий меньше почему-то не становится. «Золотой орел» буквально на днях совершит мягкую посадку в первом павильоне «Мосфильма».

— Да, я сам в свое время предложил команде Михалкова нашу площадку. Правда, на последние церемонии не ходил. По разным причинам не сложилось.

— Ничего личного?

— Абсолютно! Хотя глупо спорить, что внутрицеховая раздробленность не идет на пользу общему делу. Отечественный кинематограф определенно не выигрывает из-за того, что «Орлы» парят отдельно от «Ник». Очевидно, что обе премии не беспристрастны, страдают субъективностью в проявлениях симпатий и антипатий. На мой взгляд, нужна единая национальная премия, лауреаты которой будут определяться демократично, гласно и открыто. Это важно для развития нашего кино, но пока вряд ли возможно из-за разгулявшихся амбиций.

— Значит, далеко нам до Голливуда, где в знак солидарности с бастующими сценаристами отменили вручение «Золотых глобусов».

— Увы. Союз кинематографистов потерял былое значение, перестал быть объединяющим и организующим началом. Сегодня каждый выживает в одиночку. В Штатах по-иному. Помню, приехал в Сан-Франциско на съемки «Американской дочери». Не успел приступить к работе, как явились представители киногильдии и пригрозили локаутом, если не возьмем в съемочную группу членов их профсоюза. А у нас бюджет был маленький, мы хотели сэкономить, пригласив в картину тех, кто берет поменьше. Пришлось брать двоих из тех, кого рекомендовали, и платить, как положено по голливудским ставкам. Вот мера сознательности и умение отстаивать права! Мы так не обучены, даже при рынке и капитализме живем по советской привычке, что кто-то другой, сидящий где-то там, наверху, обо всем позаботится и защитит.

— Кстати, о рынке. Признайтесь, Карен Георгиевич, сильно огорчаетесь, когда выгодные заказы пролетают?

— Во-первых, нельзя объять необъятное, всю работу не сделаешь. Во-вторых, иногда включаются субъективные факторы. Если люди отправляются на перезапись в Англию, это не означает, будто там лучше качество предоставляемых услуг. Может, кому-то захотелось погулять по Гайд-парку, только и всего. Такому человеку бесполезно объяснять, что уровень нашего Dolby Premier выше, чем в Лондоне, Париже и Лос-Анджелесе. Подобного нет нигде, ответственно заявляю! Хотя и на «Мосфильме» бывают досадные проколы. Недавно я обжегся с собственной картиной «Исчезнувшая империя»: начал проявлять отснятый материал в нашей лаборатории, и два дня съемок вылетели в брак. Я тут же ушел к прямым конкурентам «Мосфильма». А своим сотрудникам сказал: «Сами виноваты». Понятно, для них это был сильный моральный удар. Слухи по киношной Москве поползли: Шахназаров разместил заказ на стороне… Но в той ситуации выбора не оставалось: я не мог рисковать картиной.

— Режиссер не мог, директор был обязан сделать выводы.

— Верно, в итоге мы расстались с начальником лаборатории. В его работе вскрылись серьезные недостатки именно организационного плана. Технологически процесс давно налажен безупречно.

— Тем не менее ваша «Империя» досталась неприятелю.

— Зато копии для проката печатаем на «Мосфильме»! Проблемы с негативами возникали и прежде, но сейчас тема вроде бы окончательно закрыта. Во всяком случае, более рекламаций не поступало, хотя поток заказов растет постоянно.

— Проявка на стороне — первый случай вашей измены «Мосфильму»? По сути, вы же обречены снимать здесь, иначе будет, так сказать, «дурной моветон».

— Не чувствую обреченности из-за того, что все двенадцать моих картин вышли на этой студии. Не давал зарок, что не стану работать где-нибудь еще. Сейчас вот предлагают проект в Греции, переговоры продолжаются уже два года, никак не решусь начать. Там ведь все греческое — сценарий, продюсер, актеры, язык. Это, собственно, и останавливает. Я не так глубоко погружен в реалии Греции, чтобы уверенно делать о ней кино. Все-таки предпочитаю снимать о том, что хорошо знаю и понимаю.

— Поэтому обратились к советским 70-м? Ностальгируете?

— Нет во мне тоски по ушедшему. Будучи человеком прагматичным, понимаю: возврат прошлого невозможен. Вопрос в другом. Я жил в то время, хотя и не сознавал, что распад великой советской империи начался. Внешне все выглядело прочно, надежно. Чего стояли полеты в космос — демонстрация сверхпрорыва… Могло ли сложиться по-иному? Трудно ответить, но мне кажется, есть некая сила, свыше предопределяющая ход вещей. Не зря Советский Союз именно исчез, растворился. Он не был никем побежден, покорен, завоеван. Сам распался.

— Но, согласитесь, сегодня модно с легкой грустью говорить об эпохе застоя и с пламенной страстью хаять ельцинские 90-е.

— Все абсолютно закономерно. Чем сильнее отдалится советский период, тем больше появится желающих придать ему романтический флер. Эдакий «Потерянный рай» Мильтона. И втаптывание в грязь последнего десятилетия минувшего века тоже объяснимо. На этом фоне сегодняшние успехи смотрятся более выпукло и отчетливо. Я ведь никогда не принимал ельцинские реформы, тем не менее признаю, что тот период был необходим и управлять страной мог именно такой человек, как Борис Николаевич. Лавров в истории он не стяжает, но миссию выполнил.

— Мавр сделал свое дело?

— Трудно давать оценки современникам. Однако факт, что в 90-е мне часто становилось стыдно за страну, а сейчас это чувство исчезло.

— Вас в партии какие-нибудь звали?

— И в депутаты. Неоднократно. Отказываюсь. Я состоял в КПСС, вступив в нее во многом из-за отца, работавшего с Михаилом Горбачевым. Членский билет не сжигал, партия сама отказалась от меня. Кажется, Чехов сказал, что любой художник должен заниматься политикой настолько, насколько может оградить себя от нее. Это правильно. Для режиссера зрители, как больные для врача: их социальное положение и партийная принадлежность не имеют значения. Лечить надо всех, и кино должно быть интересно, понятно каждому пришедшему в кинозал. Глупо работать ради сиюминутной конъюнктуры, пытаясь угодить левым, правым или центристам.

— Но Никите Михалкову, например, было важно показать фильм «12» Владимиру Путину.

— Владимир Владимирович тоже зритель. Не буду возражать, если он посмотрит и мою картину, но утверждать, будто делаю кино специально для президента, не могу.

— С «Империей» вы ездили в экспедицию в Гагры. Привет «Зимнему вечеру» 1985 года разлива?

— Честно говоря, сцены отдыха наших героев на юге можно было снимать и в Сочи, и в Геленджике, но я выбрал именно Абхазию, где не бывал более двадцати лет. Знаете, мне очень там понравилось. Никакого ощущения прифронтовой зоны. Удивительно спокойно и не по-московски дешево. Еще мы наведались в Хиву и окрестности. Поразительно красивые места, уникальные памятники архитектуры! Если бы дороги там построить получше, народ ломился бы не хуже, чем на египетские пирамиды. Впрочем, иностранцы и сейчас активно летают в Узбекистан. Русских туристов, к сожалению, мало, хотя принимают нас очень хорошо.

— После этой картины сразу за новый проект возьметесь или сделаете паузу?

— Передышка в несколько месяцев необходима. Все-таки нужна поправка на годы, я уже не в той форме, трудно выдерживать работу в две смены. Хоть формально и беру отпуск на время съемок, все равно директорские обязанности оставить не могу. Не получается. Так что после «Империи» чуть отдышусь. Да и куда гнать? Адекватно отношусь к тому, чем занимаюсь, понимаю: этим не оставишь след в истории. Если Феллини на родине забывают, о чем недавно мне поведали итальянские журналисты, куда уж претендовать нам, простым смертным? Кинематограф — сиюминутное занятие. Никто не спорит, «Броненосец «Потемкин» — гениальная картина, но вы же не станете пересматривать ее в десятый раз? Однажды увидели — и хватит. Мне, например, до сих пор нравится фильм «Я шагаю по Москве», а на моих детей он вряд ли произведет такое же впечатление.

— Молодые вообще с трудом признают навязываемые авторитеты.

— Это правда. У них собственные кумиры, и родители далеко не всегда попадают в это число.

— А вы, кстати, в школе как учились, Карен Георгиевич? Наверное, отличником были?

— Троечником. Этим фактом сыновья постоянно колют мне глаза. Но у меня есть железный аргумент. Говорю, что рано понял, кем хочу быть, и по гуманитарным предметам всегда успевал на пятерки.

— Вроде бы и сейчас с заданием справляетесь, можно смело на вторую десятилетку заходить.

— У меня контракт до 2010 года. Время впереди есть, а там — посмотрим. По крайней мере до конца дней сидеть в этом кресле не собираюсь.

Андрей Ванденко