Небольшое предисловие. Моя бывшая студентка записала монолог "Исповедь злой мачехи". Хотела напечатать в одной из газет. Отказ. Понесла в другую - отказ.
Я прочел... И подумал, а почему не дать на сервере? Такое бывает? Бывает!
Грустно это все? Грустно!
Как быть? Обсудим....
Отчим, мачеха, приемный сын, приемная дочь, дочь от второго брака, сын от третьего... Все в жизни бывает. Поведение бывших жен... Кто с этим не сталкивался?
А теперь читайте. Имена мы изменили. Но суть осталась...
Владимир Владимирович Шахиджанян
Исповедь злой мачехи
Злая мачеха - это я, интеллигентная девушка неполных двадцати пяти лет, выросшая на периферии и еще не очень-то преодолевшая свои провинциальные комплексы. Замужем два года за прекрасным человеком, который старше меня на 15 лет. Не буду писать банальности вроде "он молод душой" - скорее, это я ощущаю (и всегда ощущала) себя чуть старше, чем я есть на самом деле. Наверное, в чем-то он заменяет мне отца, но эта проблема - для моего психотерапевта. Да и проблема ли? Если мужчина не сильнее и не мудрее женщины - то зачем он нужен вообще?
У меня никогда не было иллюзий относительно прошлого Марка. Я понимала, что человек не может не делать в жизни ошибок, а также вряд ли будет ждать до сорока лет встречи со своей Судьбой. Еще до знакомства с ним я знала многие детали из жизни его первой семьи, но со времени развода с Надей прошло уже достаточное количество лет, да и жила она с дочкой в Германии. О "прошлой жизни" напоминали только дикие цифры в счетах за международные телефонные разговоры, но я не могла упрекнуть Марка за эти траты. Он звонил дочери раз в неделю, примерно по полчаса они беседовали - но ведь это всего два часа в месяц! Два часа в месяц общения с любимым ребенком...
Алиментов он не платил никогда. И, как признался мне однажды, вряд ли развелся бы, если б Наде не захотелось вдруг уехать из России. Правда, думаю, они все равно бы развелись - последние два года, до официального развода, Марк жил у матери, потому что обстановка в собственной семье была невыносимой. Но дочь он очень любил и любит. Он фактически вырастил ее, потому что Надя то путешествовала, то лежала в больнице с очередным менингитом, то пропадала на каких-то профессиональных тусовках (она психолог по образованию), то устраивала личную жизнь. Хорошо зная своего мужа, могу предположить, что он держался бы за семью до последнего ради ребенка, но однажды Надя вернулась из поездки по Германии и потребовала денег на срочный развод, потому что нашла себе нового мужа - немца. Она быстро справилась со всеми формальностями, заплатив кому следует в суде. Среди формальностей был и отказ Марка от собственного ребенка - иначе они не смогли бы уехать из страны. Разумеется, при таком подходе речь об алиментах не шла. Предполагалось, что они уезжают: а) навсегда, б) в заведомо лучшую и богатую жизнь.
"Навсегда" оказалось всего лишь психологически ходом со стороны Нади - видимо, ей хотелось причинить Марку как можно больше боли. Он рыдал, провожая их на вокзале и думал, что больше никогда не увидит ребенка, а Надя стала мотаться в Москву каждые полгода, выселяя его из их квартиры и вымогая деньги на проезд. Впрочем, он был готов и на большие жертвы, лишь бы видеть с дочкой. Тем более, что после их отъезда он вдруг нашел хорошую работу. Думаю, Надя не раз пожалела, что пренебрегла алиментами - просто она не могла предположить, что Марк способен прилично зарабатывать. Впрочем, по советским меркам он всегда зарабатывал неплохо, но денег в семье постоянно не хватало, потому что сама Надя работала от случая к случаю, а запросы свои все увеличивала. Так или иначе, пол-Европы она объездила, что не мешало ей пилить мужа за бедность. А еще она рассчитывала, что он никогда больше не женится.
...Иногда мне кажется, что я полюбила Марка еще до того, как познакомилась с ним. "Она его за муки полюбила, а он ее - за состраданье к ним"? Наверное, это очень по-русски - любовь через жалость... Наша первая встреча наедине стала началом совместной жизни. Я переехала в их квартиру, и мы спокойно прожили полгода. Отпуск я потратила на ремонт, а он - на поездку в Германию к дочке. Оттуда они вернулись вместе - было решено, что Машенька проведет в Москве оставшуюся часть каникул. Я очень хотела с ней познакомиться.
Первый вечер мы провели с Машей вдвоем - Марка срочно вызвали на работу. Конечно, поначалу мы осторожничали друг с другом, но все-таки проговорили почти до двух ночи. Ей было тогда двенадцать лет - почти взрослый уже человечек. Как ни странно, прожили мы мирно и следующие три недели. Она очень неуравновешенный ребенок, но проблем с ней не было. Правда, иногда она проявляла удивительное упрямство, что немножко не соответствовало сложившемуся у меня (благодаря Марку) образу - легенда была такова, что Надя держит Машу в черном теле, никаких у девочки радостей, денег на мороженое не дают... Маша вела себя скорее как избалованный ребенок, который привык получать все, что требует. Но тогда меня это не насторожило.
Вспоминая те времена, я не перестаю удивляться миру, который царил тогда в нашем доме. Мое положение было уязвимым со всех сторон. Я жила в чужой квартире - это во-первых. Я не была замужем официально - это во-вторых. Отношения с Марком начались по моей инициативе, и я долго не могла поверить в свое счастье и в то, что меня можно полюбить так же беззаветно, как полюбила я - это в-третьих. В общем, я была патологически неуверенна в себе, и меня можно было брать голыми руками... Но Маша не ставила ультиматумов - "я или она". А я пыталась ее полюбить. Честно пыталась, не совсем понимая абсурдность этих попыток. Оказывается, полюбить "нарочно" нельзя. Может, она чувствовала эту почти фальшь? Но можно ли назвать фальшью мое стремление к дружбе с ней? Хотя бы к дружбе, если на любовь к чужому взрослому ребенку я оказалась не способна...
Наша свадьба с Марком состоялась 6 декабря. А могла бы состояться на неделю раньше, и тогда совпала бы с Машиным днем рождения. Мне даже этого хотелось. Но у Марка не стоял в паспорте штамп о разводе, поэтому подача заявления в загс затянулась. А так - был бы у нас общий, семейный праздник.
Ад начался через три недели после бракосочетания. Надя - как всегда, в последний момент - сообщила, что проведет в Москве все зимние праздники. Разумеется, с дочкой. Самолет из Франкфурта приземлился в Шереметьево 23 декабря. Под угрозой оказались: последние дни медового месяца (хотя он и был чисто символическим, но все же...), день рождения Марка, оба Рождества, Новый год. Улететь обратно они должны были 11 января - за три дня до старого Нового года и моего дня рождения. Я была столь наивна, что рисовала себе идиллические картины нашего совместного проживания в двухкомнатной "хрущ обе" и совместного же празднования всего вышеперечисленного. Но жизнь оказалась грубее, чем я думала.
В аэропорт мы поехали вместе. По моей инициативе, совершенно искренней. Маша увидела нас раньше, чем мы их. Она подбежала с улыбкой и обняла меня. Надя на первый взгляд показалась вовсе не такой крысой, какой описывали ее все друзья и родственники. Я все еще была в плену заблуждений, что все вопросы в жизни можно решить полюбовно.
Война разразилась через пять минут после того, как мы переступили порог дома. Надя заявила, что во время ее последнего приезда квартира была в несравненно лучшем состоянии. Это было больно слышать - и вдвойне больно от несправедливости подобных заявлений. Уезжая в Германию, Надя вывезла из квартиры все, что могла, вплоть до того, что справедливо поделила набор из шести свадебных бокалов - по три каждому. Что не получилось вывезти, она раздала знакомым и родственникам. Когда я поселилась в этом доме, в нем не было даже кровати! Дом всегда значил для меня очень много, и я считала, что мне удалось превратить берлогу в нормальное жилье. Надины слова были как щелчок по носу, но я проглотила обиду, как гостеприимная хозяйка.
Надя сразу же поинтересовалась, где мы собираемся жить. Узнав, что никто никуда уезжать не собирается, она начала выкидывать из шкафа мои вещи и попутно читать лекцию о том, что у них в Германии принято выделять для гостей целый гардероб. На что я ответила, что если бы в доме было хотя бы два шкафа... И пошло-поехало. Договорились до того, что Надин подарок мне - керамическая кружка с какой-то немецкой надписью - был выброшен мною с балкона восьмого этажа, причем с огромным удовольствием.
У Маши случилась тогда истерика, но на фоне происходящего она была вполне естественной. На следующий день они съехали к какой-то Надиной подруге. Они жили вроде бы не с нами, но Надю я видела ежедневно. Она открывала дверь своим ключом, ходила по дому, не снимая зимних ботинок, пользовалась моими вещами и бесконечно разговаривала по телефону. На меня взирала как на пустое место. После Нового года они вернулись в наш (их) дом, и всю следующую неделю мы с мужем мучились бессонницей.
С Машей мы почти не общались в тот ее приезд, это было невозможно. Надя уводила ее в дальнюю комнату и о чем-то беседовала, и после каждого такого "задушевного" разговора матери с дочерью дом сотрясался от истерических рыданий ребенка и упреков в наш с Марком адрес - мол, мы своим наглым поведением травмируем хрупкую психику подростка.
Наступило 11 января. Самолет улетел вовремя, и мы два дня наслаждались покоем и тишиной. А 14-го, в свой день рождения, я оказалась в "Скифе". Потому что утром встала с кровати и грохнулась в обморок.
С тех пор меня стали преследовать несчастья - в основном связанные со здоровьем. Сложилось четкое ощущение, что меня заколдовали. За год я провела в больницах больше трех месяцев, причем последний раз была буквально прикована к постели.
Были и неприятности помельче: например, визит участкового милиционера, который сообщил мне, что Надя написала заявление о том, что в ее квартире проживает некая гражданка (то есть я). Абсурдность ситуации была в том, что я не могла зарегистрироваться по месту жительства именно потому, что на это нужно было Надино согласие.
Я поняла, что еще одного визита бывшей жены моего мужа я просто не переживу. Мы влезли в долги, обменяли квартиру и начали строить свой дом буквально с нуля: с голых стен и бетонного пола. С новой квартирой у меня было связано только одно пожелание: чтобы ни Надя, ни Маша никогда не переступали его порог. Но стоило нам более-менее наладить быт, как Марк сообщил мне, что Маша приезжает в Москву, на этот раз одна, и проведет у нас три недели каникул. Я умоляла его не делать этого, но он уже загорелся идеей увидеться с дочкой, и мои слова уже ничего не могли изменить. Тем более Надя собралась отдохнуть на Канарах со своим очередным любовником и от ребенка нужно было избавиться во что бы то ни стало. Я не знаю, почему мне так категорически не хотелось ее видеть - наверное, я чувствовала, что ничем хорошим наша встреча не закончится. Если б была такая возможность, я бы просто уехала, но это обернулось бы для меня потерей работы.
Так сложилось, что ко мне тогда приехала бабушка - помочь по хозяйству, так как я неважно чувствовала себя после очередной больницы. Она первая и пострадала от Маши. Однажды, вернувшись с работы, я застала бабушку в слезах. На любое замечание Маша стала устраивать истерики, а однажды сказала Марку: "Вот видишь, папа, я же говорила..." То есть все время, которое они проводили вместе (я всячески избегала общения втроем), она рассказывала ему о том, какая я гадина! В глаза она называла меня жирной свиньей (я действительно поправилась от лекарств), а также многими другими словами, которые повторить не решусь, так как за всю свою жизнь мне не пришлось их употребить ни разу. До сих пор не могу понять, где она им научилась...
После очередной истерики и ее криков Марку: "Либо ты с ней разведешься, либо я тебе больше не дочь!" - я спокойно сказала, что сейчас выставлю ее из дома. Она радостно подбежала к своему чемодану и застегнула на нем "молнию", словно ждала такого исхода событий. Муж ушел вместе с ней жить к свекрови. Свекровь поначалу осудила меня - в основном за пощечину, которую я пыталась дать Маше в попытке прекратить истерику, но через день призналась, что она на грани того же. Маша продолжала неистовствовать и однажды дело дошло до того, что свекровь стала звонить в "Скорую" и узнавать телефоны психиатрической помощи. Это подействовало, Маша мгновенно успокоилась и стала умолять не сдавать ее в больницу. После этого случая свекровь переехала на время ко мне, и мы целую неделю буквально наслаждались обществом друг друга. Надя, узнав о наших "рокировках", зло рассмеялась в телефонную трубку: "Значит, Маша всех вас победила!"
"Абстрагируйся ты от этой Нади, попробуй отнестись к Маше объективно," - советуют мне друзья, которые не знакомы лично ни с той, ни с другой. Возможно, когда Маша будет иметь собственное мнение обо мне и нашей с Марком семье, я смогу это сделать. Но пока ее детскими руками пытаются разрушить мой уютный мир, я вижу в ней только орудие слепой мести несчастной женщины. Несчастной, потому что в старости она вполне может остаться совсем одна - не думаю, что Маша простит ей все эти психологические фокусы.
Рассказывая все это, я опустила много подробностей, но даже без них многие сочтут меня мелочной и жестокой особой. И не слишком умной - мол, могла бы повести себя мудрее; зачем конкурировать с ребенком? Психолог нашел бы в моей ситуации много интересных граней. Тут, конечно, и неосознанная взаимная ревность, и многое другое... Но я не хочу вдаваться в анализ.
Мне просто безумно жаль, что я никогда не смогу полюбить ребенка моего мужа...
Записала
Елена Владимировна Фортуна
