Редакция "1001" продолжает публиковать материалы, затрагивающие важную и чрезвычайно актуальную среди молодёжи тему сталинизма. Читайте и комментируйте!
 |
 |
| Григорий Сокольников |
Никогда стены Бутырки не видели такого количества красавиц, как в первые годы репрессий. В 1937-м, когда Галину Серебрякову, жену Григория Сокольникова, переводили с Лубянки в Бутырку, кто-то из тюремщиков отметил: «Умели враги народа выбирать себе баб». Конечно, молодые жены видных партийцев (а часто это были дочери товарищей по революции) не предполагали, что их номенклатурный рай очень скоро сменится тюремным адом. И советские «принцессы на горошинах» по мановению красного карандаша товарища Сталина превратятся в зэчек на нарах… Когда Григорию Сокольникову (см. о нем статью Никиты Петрова в «Новой» от 05.06.2008) показали, как выглядит после первых допросов на Лубянке его жена Галя, он подписал признательные показания. В обмен на обещание, что жену отпустят… Впрочем, у Галины не было шансов. Ведь она была двойной заложницей! Ее первый муж, Леонид Серебряков, шел по одному процессу с Сокольниковым.
От Серебрякова у Галины оставалась четырнадцатилетняя дочь Зоря, от Сокольникова — трехлетняя Гелиана. В атмосфере, где зло государственное порождало зло бытовое, где не оставалось места женской слабости, все эти женщины — выжили.
— Гелиана Григорьевна, ваш отец спас когда-то страну от разрухи, введя в обращение золотой червонец. А в 1936 году (75 лет назад — можно сказать, юбилей) его арестовали, устроили над ним в числе других старых большевиков показательный «московский процесс» и вскоре убили в Верхнеуральском политизоляторе. Вы хоть немного помните отца?
— Когда папу арестовали, мне было всего два года. А в 37-м началась наша первая ссылка. Маме, вместе со мной и с бабушкой, было велено собраться в 24 часа. Предложили несколько городов на выбор. Мама выбрала Семипалатинск. И знаете, почему? Там после каторжных работ в остроге пять лет жил Достоевский! В Семипалатинске маму вскоре арестовали как жену врага народа, дали 8 лет. Но из-за начавшейся войны она отсидела 11.
— А что стало с вашей сестрой Зорей Серебряковой?
— Зорю отправили в знаменитый приют для детей «врагов народа» при Даниловском монастыре. Но ей удалось оттуда удрать. И она приехала к нам с бабушкой. В 1945 году Зоря получила разрешение жить в Москве, поступила в МГУ, а в 1949-м была арестована.
— У вас ведь есть еще одна сестра?
— Да. В 43-м, когда вышло постановление Сталина освобождать женщин с грудными детьми, мама родила за колючей проволокой сестру Таню — от бытовика. Которого, кстати, за связь с мамой сразу отправили на передовую. А маму, несмотря на постановление, так и не отпустили.
— Когда вы снова встретились с матерью?
— В 46-м ей разрешили выехать на поселение в Сыктывкар. Маме было в то время 40 лет. Она все еще была красавицей. Мужчины, конечно, заглядывались. Тогда она объявила всем ухажерам: «Кто посадит 10 картошек и удочерит моего ребенка — с тем и буду жить». И такой нашелся — Булгаков Иван Иваныч… Ленинградец, разведен, своих детей не имел. Из тех, кто сначала помогал сажать «врагов народа», а когда посадили самого — прозрел.
С Севера маму отпустили в 47-м, к семье, то есть ко мне и бабушке в Семипалатинск.
— Мужа вашей бабушки, польского революционера Иосифа Бык-Бека, расстреляли еще в 1936-м. А сама бабушка, Бронислава Красуцкая, работала в партийных органах?
— Знаете, она даже на вечере у Сталина в день смерти Аллилуевой была. А еще раньше — присутствовала на оглашении Крупской завещания Ленина.
— Тогда понятно, почему ее тоже сослали. И все-таки — как вы встретились с матерью?
— Мы встретились, когда мне было тринадцать. Встретились ужасно. Бабушка закончила в свое время Варшавскую консерваторию. Она и меня решила приобщить к искусству. В Семипалатинске я училась музыке, ходила в балет, подавала надежды — когда мне было 9 лет, обо мне даже писали. Но приехала мама и все запретила. Я должна была стирать на всю семью, шить, белить. Порой я даже жалела, что она вернулась. Они с Иван Иванычем решили отправить меня в ремесленное училище.
Наша семейная жизнь длилась всего несколько месяцев. Вскоре маму выслали в Джамбул. И она уехала. Одна. Купила там маленький саманный домик… В Джамбуле тогда был весь цвет Баку, Москвы, Ленинграда, красавицы-гречанки с Кубани, немцы поволжские, чеченцы, крымские татары. Там жила сестра Фани Каплан, она продавала газировку.
— И как долго вы опять не виделись с матерью?
— Через какое-то время мама затребовала к себе Иван Иваныча. Я осталась в Семипалатинске с больной бабушкой и маленькой Таней, заболевшей корью, в уже, как выяснилось, проданном мамой доме. Мы голодали и ждали вестей от мамы.
Иван Булгаков все-таки приехал за нами. И мы с ним поехали к маме. Ехали 10 суток в товарном вагоне. В сорокаградусный мороз. Я обморозила ноги. Меня с бабушкой поселили в крошечной комнатке. Бабушку — на сундуке, меня — на каменной лежанке. Булгаков, мама и Таня — жили в двух хороших комнатах. Это была семья. А я стала практически домработницей.
— Мама так сильно ненавидела Сокольникова?
— Ну, она же из-за него столько лет сидела! И, наверное, перенесла на меня свою обиду.
— Сокольников, работая в Англии, прочитал статью, опубликованную в парижской газете. Статья называлась «Сталин и Сокольников». В ней ваш отец противопоставлялся вождю. Сокольников знал, что Сталин эту статью не простит. И все-таки попросил разрешения скорее вернуться в Москву. Потому что его любимая жена Галя написала книгу об Англии и очень хотела скорее опубликовать ее. Вам мама про это не рассказывала?
— Она вообще тогда не говорила об отце. Да и не успела. Через полтора месяца, которые мы прожили вместе в Джамбуле, за ней пришел товарищ в штатском, повез на полчаса поговорить. И мы ее потеряли еще на 10 лет. Мы остались. Пошел слух, что в нашем доме жила шпионка. Булгаков остался с нами, но потом пришли и за ним.
Мы снова зажили впроголодь. Бабушка опять села за пианино (ей было уже за 70), я пошла в фельдшерскую школу. Но тут приходит открытка из Семипалатинска: «Приезжайте кто-нибудь, квартира пустует, учителей арестовали». Учителя — это сестра Зоря и ее муж. Их ребенка отправили в детдом. Кому ехать? У меня нет паспорта. Мне 15 лет. Но я еду в Семипалатинск, сдаю в комиссионку вещи, передаю кое-что в тюрьму Зоре и ее мужу. Поехала в детдом за их ребенком, но у меня не было паспорта. Мне ребенка не отдали. И вот я с узелком вещей и деньгами из комиссионки отправляюсь на вокзал. Сижу трое суток — поездов на Джамбул нет. Я думала о бабушке. Она там с маленькой Таней, думает, что меня уже посадили. Отправила им деньги. Когда я приехала в Джамбул, то застала бабушку в очень плохом состоянии. Деньги, отправленные мною, не пришли.
— Бабушка продолжала давать уроки?
— Она умерла, сидя за пианино. У нее было одно платье и штанишки в заплатах. В этом я ее и похоронила. А ведь она умерла счастливой! Сейчас объясню. От Зори я привезла облигации. Пошли с соседкой Дусей проверять. А там — огромный выигрыш. Мне не дают, говорят, пусть придет бабушка… И в день получения выигрыша бабушка умирает от разрыва сердца. А тут еще государство решило забрать дом.
Мне посоветовали бежать к адвокату, Виктору Ивановичу Фонштейну, находившемуся в Джамбуле в почетной ссылке. Я представилась. Объяснила ситуацию. Он сказал, что отстоим и дом, и выигрыш. Так и вышло. Он все сделал бесплатно, просил не задавать вопросов, почему. Позже я узнала, что Виктор Иванович, когда мой отец командовал Туркестанским фронтом, был там начальником особого отдела. Когда мама вернулась — получила кучу денег.
— И вы наконец-то познакомились ближе?
— По-настоящему я с мамой познакомилась, когда мне было уже 28. Кстати, за несколько лет до смерти, в середине 70-х, мама нарушила обет молчания и написала специально для меня все, что знала и помнила об отце. Я позже эти записи опубликовала.
— Неужели до этого никто никогда не рассказывал вам о Сокольникове?
— Ну почему же, было несколько случаев. Первый — в 9 лет. Дочка директора пединститута брала у бабушки уроки музыки. Прихожу к ним однажды, директор меня подзывает, спрашивает фамилию. Я на голубом глазу ответила. Тут он разразился: «А, это тот Сокольников, что колодцы отравлял? Английский шпион?» Второй случай — прямо противоположный. Уже в Джамбуле. Возле нашего дома жили чеченцы. Мы часто стирали белье и умывались по утрам в одном арыке. Подходит как-то сосед-чеченец, спрашивает фамилию. Я отвечаю. Он говорит: «А ты знаешь, что твой отец на деньгах расписывался?» Я не знала. Оказывается, этот человек работал в банке Нальчика и видел деньги, на которых было написано «Г. Сокольников»…
А третье — это вступление в комсомол. Я училась в фельдшерской школе, и там заинтересовались, почему это я не вступаю в комсомол. Ничего против комсомола я не имела, но не могла представить, как буду стоять перед всеми и рассказывать о себе. Что я скажу? Что я — дочь врагов народа?
— Разве они не знали, чья вы дочь?
— Конечно, знали. Но им было важно, чтобы эти слова произнесла я… А я их так и не произнесла.
