Вот уже скоро год под рубрикой «Неразрешённый вопрос» мы ведём дискуссию о судьбе русских в России. Но начало этому разговору было положено ещё десять лет назад, в 2003%u202Fгоду, когда газета открыла рубрику «Русский вопрос». Тогда мы писали: «Речь, в сущности, идёт о том, быть или не быть России. Если мы опять заболтаем „русский вопрос“ до неузнаваемости или будем его замалчивать по советской привычке, произнося тосты о дружбе народов в горящей стране вместо своевременного и „упреждающего“ честного анализа проблем, если мы загоним эти проблемы в духовное подполье или отдадим их на откуп политическим спекулянтам и провокаторам, если мы сами, граждане России всех национальностей, не решим „русский вопрос“ (или не предпримем хотя бы такую попытку), то за нас это сделают другие».
Однако и тогда, и сегодня чётко понимаем, что здесь не существует простых решений, что нельзя надеяться, будто разрешить этот вопрос возможно сразу и радикально. Нужны общие усилия, невозможные без общего понимания. Вот к нему мы и стремились все эти годы.
Нельзя не заметить, что за прошедшее время кое-что тут изменилось. Ну, например, «русский вопрос» в какой-то мере перестал быть неразрешённым, в смысле запрещённым для обсуждения и дискуссий. Но он остаётся неразрешённым — в том смысле, что власть и общество так и не решили, что с ним делать.
Взгляды на пути решения есть разные. Приведём два весьма характерных.
В резолюции, принятой в ходе слушаний Всемирного русского народного собора, говорится, что «необходимо формирование целостной концепции государственной поддержки русского народа внутри РФ и за её пределами». Участники слушаний отметили, что русский народ переживает кризис: сокращается его численность, сужается ареал его распространения, сокращается число владеющих русским языком. «Поскольку русский народ является основой российской государственности, этот кризис неминуемо сказывается на прочности государственного устройства и политической стабильности». Для того чтобы преодолеть кризисные тенденции, нужны решительные меры в интересах не только русских людей, но и всех граждан Российского государства, «единство и процветание которого напрямую зависит от национального самочувствия русского народа». Было предложено рассмотреть вопрос об официальном закреплении за русским народом статуса государствообразующего.
Свою позицию провозгласил и избранный президентом России Владимир Путин. Историческая Россия — не этническое государство и не американский «плавильный котёл», где все являются мигрантами. Россия возникла и веками развивалась как многонациональное государство, в котором постоянно шёл процесс взаимного привыкания и смешивания народов на семейном, дружеском или служебном уровне. «Стержень, скрепляющая ткань этой уникальной цивилизации — русский народ, русская культура». «Самоопределение русского народа — это полиэтническая цивилизация, скреплённая русским культурным ядром». Путин категорически против того, чтобы прописывать в Конституции особый статус русского народа: «Часть нашего общества будет людьми первого сорта, а часть — второго. А этого нельзя делать».
Неразрешимое противоречие? Или у каждого подхода есть своя правда? Давайте думать и искать дальше.
Русский вопрос, русское возрождение, русская национальная революция... Слова эти слышатся всё чаще, они становятся одной из главных тем для обсуждения в обществе, которое не удовлетворено своим современным состоянием, осознавая его ущербность. Почти физически ощущается потребность в новых смыслах для жизни нации, возникают и сталкиваются противоположные идеи. Но никто не задаёт вопрос о том, а есть ли вообще сегодня какая-нибудь основа для национального возрождения и наконец — существует ли ещё сам русский народ, о котором так много говорится и пишется?
Одной из важнейших проблем нашего общества является незнание, или, вернее, абсолютно превратное представление о собственном прошлом и, значит, о себе самих. Это обстоятельство влечёт за собой множество недоразумений и заблуждений. Здесь действует непреложное правило всех наук: неверные предпосылки ведут к неправильным выводам.
Так, часто совершенно непримиримые точки зрения на современное положение русского народа и его будущее имеют одну общую особенность — они как бы по умолчанию основываются на восприятии народа как некоторой постоянной величины, существующей на протяжении многих столетий и, несмотря на все пережитые социальные и культурные катаклизмы, преемственной со своим давним и недавним прошлым. Между тем именно такой взгляд на русских глубоко и трагически ошибочен.
Российская государственность — одна из древнейших в Европе и мире, но наше современное национальное самосознание не простирается дальше нескольких десятилетий. И питается оно исключительно иссякающими соками уже минувшей советской эпохи. Что объединяет современных «россиян»? Только память о Победе СССР в войне с Германией, живущая во многом благодаря титаническим усилиям официальной пропаганды. Да ещё, пожалуй, самозабвенное празднование Нового года. 9%u202FМая и 1%u202Fянваря — вот два маяка, трудно различимых во тьме национального беспамятства огромного государства.
И это уже не «кризис», не «угроза утраты» национальной идентичности, а совершенное отсутствие такой идентичности. Нам больше нечего терять.
В чём наша «русскость» — в быту, культуре, одежде, привычках?.. Мы потеряли себя, для нас жизнь, обычаи и традиции собственных прадедов — точно такой же далёкий и мёртвый музейный экспонат, как для иностранных туристов. С той только разницей, что им хотя бы любопытно, а нам — нет!
Конечно, найдутся те, кто с гордостью здесь напомнит, что «мы, русские, православный народ! В православии заключена наша духовность и преемственность». Но так ли всё на самом деле?
То обстоятельство, что бывшие советские граждане в массовом порядке завели привычку крестить своих детей, ничего не говорит не только об их воцерковлённости, но даже просто о религиозности. В большинстве случаев за этой привычкой стоит мода, своего рода веяние времени, так же часто — примитивное суеверие. Образ жизни, который предписывает Церковь верующим и который необходим для того, чтобы быть христианином, не ведёт и один процент наших «православных» соотечественников. Их «образ жизни» — это современная повседневность с господством в ней не просто светских начал, но прямо антихристианских и ещё шире — антирелигиозных.
Нельзя забывать и о судьбе Церкви. И она сама, состоящая из живых людей, понесла немало духовных потерь. Не замечать сегодня тяжёлого положения в церковной организации, молчать о её внутренних проблемах могут только пропагандисты «казённого» православия.
Всё это очень большой негативный груз, который отдаляет перспективы возрождения, потому что нет твёрдых основ, на которые оно могло бы опереться. Причём корни нашей этнокультурной катастрофы гораздо древнее и глубже, чем принято обычно себе представлять.
В российской истории правительство несколько раз объявляло беспощадную войну собственному народу и с успехом её выигрывало. Правда, в официальной историографии эти войны носят деликатное название «реформ» или «преобразований». Однако как ни назови, но в результате проведённых военных действий было уничтожено всё самобытное, что некогда отличало русский народ от всех прочих. Последствия этого для страны вполне сравнимы с последствиями иноземного завоевания: полная потеря всяких живых примет национальной индивидуальности, разрушение традиционных социальных институтов.
С непостижимым легкомыслием принято относиться к тому, например, что в России на протяжении двух столетий крестьяне находились в самом настоящем рабстве, а в Петербурге и Москве работали одни из крупнейших рабовладельческих рынков XIX столетия, где православных русских людей продавали как скотину, оптом и в розницу.
Как на полезную в хозяйстве вещь смотрели на русских крестьян великие поэты и государственные деятели, храбрые генералы — герои победоносных войн.
Без осознания этого обстоятельства невозможно ничего понять в русской истории периода империи.
О страшном положении народа Константин Аксаков писал в обращении к императору Александру II в 1855%u202Fгоду: «Русская земля стала как бы завоёванною... Народ получил значение раба-невольника в своей земле». Объективное исследование эпохи крепостного права приводит к выводу о том, что крепостные не были даже гражданами государства. Лишённые права на собственность, на личную жизнь, наконец, потеряв право жаловаться на господ и приносить присягу правительству, они были поставлены во внешние отношения к государству, должны были работать и воевать, защищать и обслуживать режим, который ровно ничего не давал им взамен.
Произошло самое страшное, что только может быть в жизни национального государства: не только социальное, но и духовное отчуждение элиты и народа. Русскому дворянству была правительством поставлена удивительная цель — стать иностранцами в своём отечестве. Образ такого «благородного» отщепенца метко обрисовал В.О. Ключевский: «Усвоенные им манеры, привычки, понятия, чувства, самый язык, на котором он мыслил, — всё было чужое... а дома у него не было никаких органических связей».
В последующие периоды, когда ряды образованных людей в России пополнились выходцами из других сословий, им не оставалось ничего другого, как подражать дерусифицированному дворянству — все общественные нормы, система и направленность образования принуждали к этому и не оставляли другого выбора.
Самые одарённые представители этого круга могли только ценить следы народной русской культуры, но всегда оставались по отношению к ней сторонними наблюдателями. А многие вовсе побаивались и недолюбливали её. Знаменитый историк С. Соловьёв не затруднился однажды вынести приговор без малого целой тысяче лет самобытной жизни русского племени — «вредная старина»! Так он оправдывал реформы Петра Первого.
Мы и сегодня несём на себе груз заблуждений той эпохи, того рокового отчуждения от своих корней, когда не только проявление традиционализма в быту, но сама искренняя религиозность казалась свидетельством невежества, как тогда говорили ещё — «китайского застоя».
Исконный русский цивилизационный тип всегда представлял собой религиозный аскетизм и жертвенность ради духовных принципов. Это было единственное в мировой истории явление христианского фундаментализма как непримиримой духовной оппозиции всему тому, что привело к формированию современной цивилизации. В кощунствах же петровского «всешутейшего собора» утверждалась модель принципиально иного общества, ценностями которого стали погоня за удовольствиями и потребление материальных благ, очень скоро сменившиеся просто деградацией нравственности и секуляризацией сознания.
На месте православного царства возникла псевдоправославная деспотия, в которой сама Церковь получила утилитарную функцию идеологического помощника власти. То, что называется «реформами Петра», означало в действительности разгром русской православной цивилизации. А упорное сопротивление новшествам в народе вполне оправданно назвать настоящей борьбой за веру. Все крестьянские войны в Российской империи имели в своей основе не только социальный, но и религиозный протест против политики правительства.
Это был настоящий внутренний раскол, основанный на геноциде русского народа.
По свидетельству известного писателя П. Мельникова (Печерского), этот раскол увеличивался тем сильнее, чем больше правительство «уклонялось от русской народности».
Уникальное и величественное явление старообрядчества в российской истории, его упорство в отстаивании благочестивых заветов предков, доходящее часто до мученичества, являются свидетельством свободы и независимости народного характера. Это и есть проявление истинной сути народного духа. Сегодня историками и публицистами, особенно из числа «консерваторов-имперцев», совершенно игнорируется то обстоятельство, что в российской империи миллионы русских людей, староверов (к началу ХХ века — их было по разным оценкам до 20%u202Fмиллионов!), считали правителя государства, того самого «царя-батюшку» из патриотических мифов, орудием антихриста или прямо самим антихристом. А синодскую церковь красноречиво именовали «казённой», единственное назначение которой — помощь правительству в подавлении социальной и религиозной свободы в государстве, искоренении всяких следов традиционной национальной культуры.
При этом перерождение и кризисное состояние официальной Церкви в империи признавалось всеми, кто имел смелость посмотреть на проблему объективно. Философ С. Булгаков не без удивления и горечи писал: «Церковь находилась в эпоху татарского ига и находится теперь под турецким игом в лучшем положении, чем под рукою „православного“ правительства в России».
О давнем порабощённом положении Церкви и многих проистекающих из него грехах архиереев и священников часто забывают те, кто представляет так называемое сергианство уникальным явлением церковной истории ХХ века. Оно — естественный этап на том пути официальной Церкви, на который она встала со времён Петра и даже ещё раньше, с церковных реформ конца XVII века, когда новообрядческий патриарх Иоаким приговаривал, не стыдясь: «Не знаю ни „старой“ веры, ни „новой“, но как велят начальники, так и творю...»
Христианская вера покинула накуренные и раздушенные салоны вельмож и затаилась в крестьянских избах, по лесным староверским скитам Волги и Керженца, устремилась к Белому морю и ещё дальше — за Каменный пояс, в Сибирь. Либерал П. Милюков признавал: «Всё, что было в России религиозного, — всё это или перешло на сторону народной веры, или втайне ей сочувствовало. На стороне господствующей Церкви остались или равнодушные к вере, или способные пожертвовать ею для житейских выгод...»
Вопреки предательству национальной «элиты» народная Русь сохраняла в почти неповреждённом виде обычаи и духовные заветы предков в течение всего так называемого имперского периода. Длительное успешное сопротивление государственному социальному и духовному насилию было возможно потому, что, несмотря на репрессии и «реформы», хозяйственный уклад во многом оставался прежним. Русский крестьянин, трудившийся на земле, вёл такой же образ жизни, как его пращуры; мало изменился быт купцов и мещан, занятых традиционными промыслами. Это была чрезвычайно консервативная среда, почти не затронутая новшествами.
Большевистский режим истребил основные социальные слои, на которых держалась народная Русь, и в первую очередь — крестьянство. Земледельцы, согнанные с земли, превратились в городских «лимитчиков». Участь оставшихся в колхозах оказалась ещё тяжелее и беспросветнее. Таким образом была безжалостно уничтожена вся прежняя основа жизни, питавшая и поддерживавшая самобытную культуру и строгую религиозность.
Реформами Петра и политикой его преемников были дерусифицированы и развращены высшие слои общества, а большевики дерусифицировали и обезбожили сам народ.
В результате за спорами почвенников и западников, консерваторов-имперцев и либералов, длящимися два столетия и с новой силой вспыхнувшими в постсоветской России, как-то осталось незамеченным, что русского народа больше не существует, по крайней мере как единой духовной и культурной общности. Есть только русскоговорящее население, разбросанное на значительном пространстве и почти не имеющее между собой никаких внутренних связей, кроме административно-фискальных.
Забыв своё, мы превратились в нацию подражателей в быту, культуре, политике у нас всё заимствованное у других. И даже наш современный «русский» национализм является идеологическим плагиатом из чужой политической практики. Все российские партии и движения, от крайне «правых» до ультра"левых«, пытаются вести свою нацию путями чужой цивилизации, только через разные «двери».
Их программы — от неонацизма до либерализма — это рецепты, рассчитанные на потребление именно «русскоговорящим населением», лишённым собственных духовных и национальных ориентиров. На эту же аморфную человеческую массу рассчитана и всеядная идеология казённого патриотизма, мешающего в одну кучу без разбора, под вывеской «исторической преемственности», и белых и красных, и святых князей и комиссаров. Вне зависимости от того, какая из современных политических программ возобладает, она не приведёт к возрождению русского народа, а только продлит агонию постсоветского общества на территории РФ.
Мы оказались едва ли не единственным народом во всём мире, лишённым своего национального духа. «Земля Русская» и «правоверная вера християнская» были неразрывны в сознании наших предков. В основе русской цивилизации лежит два краеугольных камня: великорусская народность и православие. Великороссы создали государственность, а христианство стало смыслом его существования. Причём христианство не в гуманистическом понимании современных интеллектуалов как набор абстрактных благопожеланий, не в бюрократическом толковании правителей и придворных архиереев как соглашательство со всеми преступлениями власти, а в самом строгом и чистом виде — как бескомпромиссное следование Божьим заповедям и борьба с врагами Божьими.
Русский народ был всегда воином Христовым, а за последние три столетия живой идеал веры подменили мертвечиной общественно-политических учений, обмирщили и выхолостили душу народа, придавили социальной несправедливостью.
Но хотя здание нашей цивилизации разрушено — фундамент остался. Этнически, несмотря на перенесённые потери, жесточайший геноцид, утрату самобытности, русские сохранились. Отчаянные попытки найти смысл своего существования, неудовлетворённость жалкими «идеалами» сытости и перспективой нравственной комы свидетельствуют о том, что жив и русский дух. Соединение этих изначальных основ может положить начало новому национальному возрождению.
Но русское возрождение никогда не состоится как очередной политический «проект». Оно может быть только частным делом независимых, духовно свободных людей, способных к самоорганизации и к объединению между собой на основе общих целей и ценностей, по примеру старообрядческих общин.
И если хотя бы малая часть из нас найдёт силы признать роковые измены и отступления со своего исторического пути, если посмеет быть наконец самой собой, вернуть себе свой настоящий духовный образ — у нас появится надежда снова стать Народом.
Борис ТАРАСОВ, кандидат исторических наук
