— Красивый абажур? — спросила она, и, когда я взглянул на него, она дёрнула мою руку вправо. Я вскрикнул.
По руке от локтя плясали огоньки, выше локтя всё обмякло.
— А как это произошло? — спросила она.
— Мы играли в «Челюскина», и я не рассчитал свои силы.
— Как это?
— Брат прыгнул мне на руки с яблони. Ему пять лет, было невысоко, но руки у меня слабые. Я поймал его.
— Понятно.
— Она была сломана?
— Я не волшебница. Всего лишь небольшой вывих.
— Гипса не будет.
— Нет.
— Мне нужен.
— Зачем?
— Хочу быть красивым.
— Ладно.
Она ушла в другую комнатку, я слышал, как гремят щепчики в алюминиевом блюдечке. Звук был объёмным из-за кафельных стен, создававших эффект трассирующего звука. Представьте, что вы засунули губы в горлышко стеклянной тары и стали гудеть. Вот такой был звук.
Она вернулась с повязками и блюдцем, в котором лежал мокрый гипс.
— Задирай рукав ещё раз.
И тут я увидел, что на пороге стоит мужчина, слегка седой, с овальной головой, в лёгком пальто. Она обернулась. Улыбнулась.
— Подожди, — сказала она мне и ушла.
Я ждал минуту, две, десять. Потом устал, сам налепил себе гипс, не высохший только из-за того, что в блюдце было до краёв воды. И пошёл домой.
Через две недели я пришёл к ней, чтобы она сняла мне гипс. Я мог сам, но хотел, чтобы моей очерствевшей руки сперва коснулась она.
Когда она стала развязывать повязку, уже держа в другой руке хирургические ножницы, чтобы взрезать гипс, на пороге снова появился тот мужчина. Она обернулась, улыбнулась, сказала, что сейчас вернётся, и ушла. Я ждал минуту, две, десять. Потом устал, сам взрезал гипс. Сам коснулся своей очерствевшей руки. Оглядел стены, потолок, посмотрел в окно, в которое увидел ничем не примечательную серую «волгу». И пошёл домой.
Проходя мимо неё на улице, успел только заметить, что слегка подбито крыло, а на багажнике много царапин в районе замка.
Я пришёл домой и стал думать об этом человеке. Что за мужчина? Вид у него был внушительный. Я бы даже сказал – героический. Небеспечальный, однако. Наверное, именно такие служили на «Челюскине».
На улице мы с моим другом дразнили районного гопника Кольту. Его эпоха уходила. Впереди маячила тюрьма. Ему было 17, нам по 15. Кольта придумал дворовую игру «Комиссары». Её смысл был в том, что тот, кто проигрывал, получал удар кулаком в лицо. Сама игра полностью копировала так называемый «навес» – есть тот, кто стоит на воротах, и есть те, кто пасует друг другу, держа мяч над землёй, их задача – забить. Тот, кто промахивается, встаёт на ворота. Кто первый пропускает пять мячей, тот проиграл. Тому бьют по лицу, соответственно.
Мы боялись Кольту, но не хотели, чтобы этот страх в нас поселился. Поэтому мы издалека кричали ему «Коооольта!» и, когда он, разъярённый, бежал в нашу сторону, мы прятались в подъезде за кодовым замком. И пережидали. В один из таких разов мне и позвонила Влада – та самая, которая занималась моей рукой в травмпункте.
— Почему сбежал?
— Да мужик этот.
— Это Эдуард Яковлевич, — и она всхлипнула.
— Не плачь. Я приду. Вылечишь мою руку, — сказал я, зная, что за дверью Кольта, который сломает мне руку по-настоящему.
— Он...
Я ещё не знал, кто именно этот Эдуард Яковлевич, но раз Влада плакала о нём так самозабвенно, я зауважал его как отца. Выйдя на улицу, я был готов получить в лицо кулаком от Кольты. И может быть, даже ответить.
На улице был дождь.
P.S. Это было 8 октября 2012 года. В тот день умер Эдуард Володарский. Сегодня, 3 февраля, ему бы исполнилось 82 года.
Глеб Буланников
