Как и всякий творческий человек, я сменил множество профессий. Начал с художника: поступил на худграф местного педучилища, проучился полтора года (постиг акварель, графику, пастель, сангину, тушь, лепку из гипса, роспись по дереву). До занятий с обнаженной натурой не дошло. Почему поступил на художественно-графическое? Рисовал с детства, мать прекрасно это делала, вышивала и пела. Короче, наследственное. Но с преподаванием рисования в школе не задалось. Учителем я не стал. Заболел какой-то кожной заразой, дали академический отпуск, а я забрал документы. Азы я все равно прошел, до сих пор рисую и пишу даже маслом профессионально, что мне не раз помогало в жизни. Пейзажи и натюрморты – легко. И из головы, и с натуры.
Потом я выучился на повара. Но не успел получить документ – в армию забрали. Там я работал на стройке (чему меня тоже выучили, я каменщик 3-го разряда). Через полгода прознали, что я повар, и срочно отправили на дальнюю точку заменить тамошнего повара, уходящего на дембель. Дело было в Монголии. Был он моим тезкой, показал что и как. И стал я окармливать 200 архаровцев. Я был молодой, они «черпаки» и «деды». Но Бог миловал, меня ни разу пальцем не тронули. Помогло знакомство с Серегой-дембелем (успели до этого полежать в одной палате в санчасти) и то, что все-таки я повар. А там народ в основном голодный и зачастую попрошайничающий. Даже в пору, когда делать это солдатикам стрёмно (после года службы).
Последние полгода я был художником при замполите. И службы не видел вообще. У меня даже формы не было, ходил в гражданском. Переодевался у дневального, свободного от наряда, когда приезжали большие начальники типа комбата. Я служил на «точке» и приезжали они раза два в месяц в худшем случае.
После армии пошел в автошколу. За компанию со школьным товарищем. Тоже Сергеем. Мы ее закончили, я попрактиковался три месяца на автогиганте «ЗиЛ» в Москве, похоронил в это время Л. И. Брежнева (в армию уходил в год Московской олимпиады и смерти В. С. Высоцкого), но «водилы» из меня тоже не вышло, поэтому отрабатывал я в автоколонне… художником. Оформителем. Успел порисовать Ленина и всякие коммунистические символы.
Некоторое время снова работал поваром в кафе. Чуть не стал там комсоргом треста столовых и ресторанов. Тут пришло время перемен, все пропало, вступил в силу «сухой закон» и т.д. На какое-то время я стал безработным, а вернее ушел в вольное плавание (как свободный художник). Занялся литературным творчеством – набивал руку. И начал, конечно, с романа. Когда у матери спрашивали на улице, чем Сергей занимается, она городо отвечала: «Роман пишет». «Какой?» – спрашивали ее досужие односельчане. «Соль земли», – почему-то отвечала мать. Односельчане были не лыком шиты и говорили: «Да есть уже такой роман». На мое горе он, и правда, был, даже экранизирован в виде телесериала, а написал его председатель Союза писателей СССР Георгий Мокеич Марков. Потом я его встретил в Литинституте, и он оказался маленьким и в темных крулых очках, как Кот Базилио. Но тогда для советских читателей он был гигантом мысли и настоящим «литературным генералом», а вернее – «главнокомандующим».
С литературой у меня не задалось, хотя я рассылал свои опусы куда только мог придумать. Все хвалили, но никто не печатал. Я же тогда не знал, что знаменитостью становятся не так. Про свое свиное рыло я полагал, что оно у меня лик пророка. Сопляк был, хотя и после армии.
И тут пришел к нам домой, заглянул так по-свойски, по-сельски, парторг колхоза. По-моему, он уже тогда стал предсельсовета, по-нынешнему – главой сельской администрации. По фамилии Варивода. Кстати, хороший художник до того, как пошел по номенклатурной линии. Имя вот забыл напрочь. И говорит он мне: а не пойдешь ли ты поработать почтальоном? Я чуть не рухнул. Для меня это ж бабья профессия – почтариха. Ну, так приучила та же литература плюс кино про деревенскую жизнь. А тут я. Лет-то мне было жених на выданье. Он видит: сомневаюсь. Говорит: подумай… Я подумал ночь и пошел. Литература меня кормить не захотела, а без корма никто не может.
И стал я почтальоном Печкиным без велосипеда.
Работа оказалась и простой, и не такой уж простой. Во-первых, не денежная. Во-вторых, участок огромный, асфальта нет, в распутицу грязь по колено… А еще злые собаки. Замечу, что я пенсии по домам разносил. Без охраны. А времена были уже мутные. И пистолета мне не полагалось. А перестройка еще открыла такой поток подписчиков, что сумка у меня трещала. Народ выписывал по 8-10 изданий, половина из которых – толстые литературные журналы. Это были времена открывшейся правды о советской истории, минуты славы Айтматова, Распутина, Коротича…
Я сам выписывал 12 толстых журналов да еще книжные приложения – это был страшный дефицит. Например, собрание сочинений А. Дюма или В. Скотта. И это был весомый плюс в моей работе. Второй плюс – разнес почту и свободен. То есть пиши не хочу. И рассылай в те же ставшие родными журналы.
По молодости я даже не уставал, хотя непогода всегда раздражала. То ли дело посуху пробежал – и домой. А по грязи и сугробам налазишься – еле ползешь.
У нас и сейчас почтальонам платят копейки, люди берут по три участка, чтобы увидеть хоть какие-то деньги. Но и подписка сейчас смехотворная. Газеты разносят дважды в неделю, идет бабулька с тощей сумкой на толстом ремне, рассовывает рекламные буклеты по ящикам. Смех! Например, одна из нынешних «почтарих», но уже в городе, приехала из Самарканда, где работала гидом в Интуристе. А теперь вот месит бугурусланскую грязь вместе со своим знанием английского, французского и узбекского. А начальница РУСа (районного узла связи) у нас из Таджикистана, башкирка, зовут Венера, она по приезду купила нашу квартиру – ту самую, где меня «сватал» в почтальоны парторг Варивода. Как же мир-то тесен!
Ладно, почтальонство мне много чего дало. А главное, там я начал читать газету «АиФ», ее тираж тогда зашкаливал, не зря ее включили в «Книгу рекордов Гиннеса». Там же прочел как-то небольшое объявление неизвестного мне В. В. Шахиджаняна. И он уже «сосватал» меня поступать в МГУ. А мне-то тогда уже почти 30 лет было. Полгода уговаривал. Сначала методом почтовой переписки (е-мейлов тогда не было и эсэмэсок тоже, не было даже пейджеров), потом телефонными звонками… В общем, я сдался.
Так стал студентом Московского университета. А сейчас годы спустя пишу эти строки на сайт моего учителя и вдохновителя, так поменявшего мою жизнь. То есть Владимира Владимировича Шахиджаняна, которого мы, студенты, для краткости называли просто Шахом (но не матом, это у нас было категорически запрещено, как и обращение на «ты» и без отчества). Но это уже совсем другая история.
Сергей Парамонов
