Я решил написать несколько очерков о моём интеллектуальном становлении. Первоначально я хотел назвать становление духовным, но потом подумал, что «духовность» себя дискредитировала, а потому читатель, предвосхищающий непрошеные нравоучения, откажется от дальнейшего чтения. Настоящий же духовный путь — это путь освобождения рассудка сначала от шаблонов, а затем для самостоятельной работы.
Патрис Лулумба — политик, поэт, один из символов борьбы народов Африки за независимость
В 11 классе, когда мне было 15 лет, я приехал на курсы журналистики в РУДН. Сейчас очевидно, что для успешного поступления в университет акцент стоило сделать на подготовке к ЕГЭ, но и я, и мои родители очень плохо ориентировались в тонкостях получения высшего образования. Современные выпускники куда более осознанные. Дай им Бог здоровья. Курсы журналистики, тем не менее, оказались правильным выбором — не для плана поступления, но для умственного здравствования.
Пройдя мимо воинственного бюста Патриса Лулумбы, я вошёл в здание факультета русского языка РУДН и уточнил у охранника местоположение нужной аудитории, которая оказалась прямо напротив входа. Я пришёл почти последним, в классе сидели красивые москвичи, а за преподавательским столом вещала что-то протокольное внушительная горская женщина. На доске за её спиной размашистым почерком было написано: «Кадырова Шуанат Набиевна»; она поприветствовала меня кивком, не прерывая речи.
На курсах журналистики меня делали человеком. Оказывается, если повезёт, то для этого достаточно двух академических часов в неделю на протяжении полугода. Шуанат Набиевна объясняла нам основы экономики и принципы политического устройства современных демократий, рассказывала о сути журналистской работы и составила для нас неплохую галерею людей, которых потом назовут инфлюенсерами, рассказала нам об истории мировых религий и об известных террористических организациях (я даже готовил доклад о «Талибане»*, возможно, тогда ещё предопределив свой последующий интерес).
Я попал в другой мир. До 11 класса я научился только играть в футбол на неплохом для двора уровне, читать толстенные тома фэнтези и пить пиво с одноклассниками. Здесь же — в этом красивом здании на красивой улице Миклухо-Маклая красивые люди (мои ровесники!) обсуждали четыре благородные истины Будды, книги Хантера Томпсона, фильмы Юрия Быкова. Я смотрел на них с открытым ртом, хотел быть как они. В перерывах между лекциями обсуждения продолжались в курилке. Здесь мне рассказали про Ницше, Кафку, экзистенциалистов. В моей голове что-то шевелилось: «Ага, мы все живём во лжи, лично я всю жизнь живу в окружении мнимых идеалов — религия, традиции, устои. Никто из взрослых ничего не понимает, а ведь были же вот — Сартр, Камю. Последний говорил: «Всё абсурд», во! Мысль! Одногруппник Ильяс говорил: «Ну как мог Достоевский так бездарно «слить» Раскольникова? Такой персонаж был — живой, субъектный. А в конце романа он крестик целует, да Библию читает… Да и вообще, Достоевский, конечно, писатель мощный, но его религиозность мешает восприятию книг, сложно от этого абстрагироваться». Я был восхищён.
Казахский историк Чокан Валиханов и русский писатель Фёдор Достоевский
Эти красивые люди слушали интересную музыку и писали увлекательные заметки. Например, Александр (фамилию я забыл) писал об эпикуреизме и стоицизме, о вольных мыслителях античности, о том, как их наследие закопали христианские фанатики в Тёмные века. Сейчас большая часть этих «откровений» вызывает у меня усмешку, но это однозначно было необходимо в практическом смысле. Я учился думать, учился расставаться с формальными авторитетами, и, главное, я впервые чувствовал удовольствие от интеллектуализма. Несмотря на жуткую застенчивость (в 15 лет она была, действительно, жуткой), я учился и общению — не жестами, случайными фразами и междометиями, как привык, а предложениями к месту.
Тогда моим идеалом стал Растин Коул из сериала «Настоящий детектив» — через него я полюбил примитивное ницшеанство и примитивный экзистенциализм. Примитивные в той мере, в какой я был способен понимать в 15 лет. Я решил, что я либо атеист, либо агностик, с симпатиями к идее Сверхчеловека и склонностью к бытовому эпикуреизму. Так я решил.
Это было с одной стороны прискорбно, но с другой — я очищал сознание от идолов, как это называл Бэкон, — рода и пещеры. Приобретая при этом право на актуальных идолов площади, коей была наша курилка, и идолов театра, в который превратили высшую школу. Но их превозмогание было делом будущего. Я вернулся с курсов журналистики, и всё мне опостылело. В моём подмосковном Лыткарино больше не было людей. Да, надо сказать, что в РУДН меня заразили ещё и снобизмом, который я изживаю до сих пор. ЕГЭ я сдал плохо, в РУДН не поступил и даже в Питер не уехал. Но времени не было — нужно было идти в люди.
* — запрещенная в России террористическая организация.
Другие тексты наших авторов:
-
Выбор факультета
Я выбрал факультет, когда ходил в «Сорбонну». Там была такая морока с барокко, крыша ехала. В прямом смысле... -
Проблема чтения
Каждый ребенок знает о том, что читать — это хорошо. Ты будешь знать о многих вещах, красиво формулировать свои мысли, повысится концентрация внимания, перестанешь быть рассеянным и еще десятки таких «достоинств» чтения, которые прививают еще сызмальства... -
Где искать ориентиры в жизни?
Четыре года назад, ещё до того, как поступил в ГИТИС, но спустя два года после окончания школы, я жил в своём родном городе и совмещал театральную студию с работой курьером в небезызвестном жёлтом сервисе.
