Пример Николая Караченцова поднял народ против неприятия болезней, считает вдова народного артиста Николая Караченцова. Об этом и о том, почему не существует лекарства сильнее, чем любовь, и зачем надо приучать себя делать добрые дела, заслуженная артистка России Людмила Поргина рассказала в интервью «Известиям». Беседа состоялась в преддверии годовщины смерти актера и 75-летия со дня его рождения.
— Людмила Андреевна, со дня смерти Николая Караченцова прошел год. Вам стало легче или наоборот?
— Легче быть не может — нет любимого человека. Я с ним всё время разговариваю. Спасителя прошу за него. Меня успокаивают слова патриарха Кирилла. Когда он отпевал Колю, сказал: «Он так страдал и так милосердствовал ко всем, жалел, помогал, хранил Бога в сердце, что сразу попадет в рай».
Коля, даже будучи больным, думал о других. «Девонька, что ты сидишь? — командовал он. — Поезжай в больницу, надо же другу сделать сердце. Смотри, он теряет сознание». Я звоню знакомому кардиологу, прошу его, чтобы приехать на прием с другом.
— Вы не думали, что сами могли бы стать врачом?
— Мне нельзя врачом, я жалею людей. Когда вижу кровь, делается плохо. Я чистый актер, эмоционально принимаю — отдаю. А вот Коля мог бы быть врачом. Когда меня скручивало от подагры, он носил меня на руках, выхаживал. Он очень терпеливый.
— Сначала он вас на руках носил, а потом вы его.
— Да. А он говорил: «Я так устал болеть». — «Ты не болеешь, ты просто получил травму и живешь в этом состоянии достойно», — отвечала я.
— Вам ведь многие пеняли, что вы выводили его на люди больным. Как вы к этому относились?
— Все меня ругали, что я его везде возила. А это не я, это его потребность души. Коля такой эмоциональный человек, что, если сам не творил, должен был сопереживать, плакать с другими. Папа — художник, мама — балетмейстер, Большой театр — дом родной. Володя Васильев, Катя Максимова — лучшие друзья. Без театра, без музеев, концертов Коля жить не мог.
И как только он встал на ноги, тут же заявил: «Мы что, будем сидеть дома? Заводи машину, поехали. В цирке новое представление». С ним мы не пропускали ни одной премьеры в Большом, Малом, «Ленкоме». А когда по рекомендации врачей мы должны были по полгода проводить на море, то, проживая в Испании, Тунисе, Египте, Болгарии или Эмиратах, и там вели насыщенную культурную жизнь.
— Николай Петрович не уставал от таких перемещений из одной страны в другую?
— Когда он был здоров, отдых был ему не нужен. А получив травму, вынужден был отдыхать, но при этом ему хотелось вести активный образ жизни. Мы меняли города и страны, были в курсе всех событий. Коля узнал, что Аня Нетребко поет в Метрополитен-опере «Богему», и ему надо было это услышать. И когда мы лежали в Институте мозга в Санкт-Петербурге у Натальи Петровны Бехтеревой, он мне говорит: «Нетребко поет «Богему» в Мариинке. Мы должны идти». И мы пошли. Плакал весь зал, и мы с ним.
— Когда вы боролись за Николая Петровича, нашлись те, кто говорил: «Зачем она его мучает? Отпустила бы уже». Вы помните это?
— Конечно, помню. Но мы же с вами люди и подобны Богу по своей силе и мощи. Мы можем делать чудеса. Можем жертвовать собой, как жертвовал Иисус на кресте во имя всего человечества, чтобы снять с него грехи. Как же можно, когда твой любимый человек попадает в беду, не бороться за его жизнь. Он же любимый!
Мне предлагали сдать Колю в дом инвалида. Пускай там живет. Говорили: «Вы артистка, играйте на сцене. Занимайтесь собой, карьерой». Зачем мне сцена? Это всего лишь профессия, а я-то — человек, женщина, жена, мать. Как же я могу отказаться от мужа, от сына? Как не стоять днем и ночью в больнице, как не дежурить в реанимации, не поднимать его, не вытирать гной, не бинтовать его, не держать за руку, когда везут на операцию?
И самое важное: если бы Колясик не выкарабкался на какое-то время, он бы не пришел к Богу. Выйдя из двухмесячной комы, он слабой рукой написал: «Давай венчаться». Говорить-то не мог.
— Получается, без аварии этого бы не случилось вовсе?
— Думаю, рано или поздно случилось бы. Господь привел бы его к себе. Но произошло это так, как произошло. Вы не представляете, сколько я его уговаривала повенчаться. А совершили мы этот обряд на 30-летие нашей свадьбы. Если Господь выбирает человека, то во имя чего-то дает ему талант поднять душу, а не опустить. И Станиславский писал, что театр — это история человеческого духа.
Когда Коля выходил на сцену, люди плакали. После показа «Юноны и Авось» Пьер Карден встал перед ним на колени и поцеловал ему руку. Великий кутюрье говорил, что это рука гения. Карден не оставил Колю и в болезни. Когда он разбился, Пьер позвонил: «Ник, моя душа с тобой. Что надо — звоните, пишите. Я всегда отзовусь». Да и поклонники тоже. Когда я вернулась из больницы от Коли, на кухне лежала стопка конвертов, а в них деньги. Люди присылали любимому Николаше кто рубль, а кто сто. И эту любовь он чувствовал.
Коля говорил: «Неважно, сколько прожить, важно — что сделать». Он написал 250 песен, снимался в кино, играл на сцене и никогда не занимался коммерцией, не продавал себя. Караченцов служил искусству, как в церкви служат.
— Николай Петрович общался с патриархом Кириллом. Что их сближало?
— Когда Коля получил инвалидность, мы много ездили по монастырям. Ему доставляло большую радость молиться там, общаться с монахами и монахинями. Мы мечтали встретиться с отцом Илием в Оптиной пустыни, Коля хотел получить его благословение. Впоследствии Илий стал духовником патриарха Кирилла. И вот два года мы отслеживали передвижения отца. То на Афон его отошлют, то еще куда-то. Но когда состоялась встреча, это было великое счастье. Илий маленький, хрупкий, глаза голубые, как огонечки. Просто ангел какой-то. В нем столько чистоты, любви к людям!
Когда отец Илий обнял Колю, вдруг сказал: «Ну что, всё зубы скалил на сцене, а теперь Богу служишь? Кровью облился, испытал страдания, слезами омыл свою гордыню? Как же тебя любит Господь. Смотри, что он тебе дал — славу, деньги, почет. А сейчас дал страдания для очищения души». Тем удивительны его слова, что батюшка не знал, что Коля актер, не видел ни одного его фильма. Там у Илия он исповедовался. После этой встречи Коля буквально сиял. Было ощущение, что Илий какую-то частицу от Бога в душу ему положил.
— У вас в доме всегда было много животных — кошки, собаки. Николай Петрович подбирал их?
— Ему некогда было. Он спал четыре часа в сутки, приезжал — падал, вставал — зарядка, холодный душ, быстрый завтрак и вперед. Он даже прогуливаться, как нормальные люди, не мог. Это не в его характере. Всю жизнь бегом.
Думали, если заведем собаку, он будет выходить прогуливаться. Да и сын Андрей очень мечтал о животном в доме. По случаю на собачьей выставке Коле подарили модного тогда щенка палевого лабрадора. Но оказалось, что у Мили, как мы ее назвали, была вполне человеческая болезнь. От сильного эмоционального возбуждения или от смены погоды у нее начинались судороги. Так мы познакомились с эпилепсией. Мы не знали, что у собак такое бывает.
Собака сыграла важную роль в жизни Коли. Появление Мили стало некой предтечей. Как только у Мили был припадок — я ей сразу ставила укол реланиума, в рот заливала валокордин, и недуг отступал. Когда у Коли после трепанации черепа возник посттравматический эпилептический синдром, навыки, полученные при лечении Мили, пригодились нам. А он шутил: «Ну давай, потренировалась на собаке, коли и мне».
— Кто-то посчитал странным, что вы прекрасно выглядели, когда Николай Петрович был в коме. Как вам пришло в голову быть при параде рядом с больным?
— Чего только обо мне не говорили. А зачем мне обращать на них внимание! Они похоронили Колю, когда он был жив. Меня называли веселой вдовой. А чего же мне плакать? У меня были 45 лет такой любви, которой у них не было никогда. Да, 14 из этих 45 я несла мужа на руках. И гордилась им.
Когда я вся при параде появилась в реанимации, пришел главный реаниматолог. Я говорю: «Вы, наверное, считаете меня городской сумасшедшей?» А он ответил: «Нет, только так! Разговаривайте, зовите его. Душа летает, всё слышит и видит». И я делала маникюр, прически, покупала новые наряды и показывала этому «космонавту», перебинтованному с ног до головы, в трубках, в гипсе, без сознания. Я решила так: маму я похоронила (мама Людмилы Поргиной умерла в день автокатастрофы Николая Караченцова. — «Известия»), значит, Колю должна поднять. И всё!
Выйдя из комы, Коля всему учился заново: ходить, говорить и даже глотать.
— Как вы абстрагировались от всех разговоров и слухов?
— Я не могла оставаться в квартире одна. Со мной были подруги, которые курили его «Приму», поливали квартиру его парфюмом, чтобы было ощущение — Коля здесь. Собаки лают, а караван идет.
Как он был рад, что остался жив! Могла ли я не бороться? Он прожил на 14 лет больше. Увидел рождение внучек, был на крещении младшей — Оленьки, путешествовал, ходил в театры и музеи, общался с друзьями. Это ли не счастье.
— Ваш пример борьбы за супруга вдохновил многих. Вам известны какие-то конкретные истории?
— А как же! Много рассказывали, писали письма: «Помогите, подскажите». Я отвечала. Или просила их: «Пожалуйста, позвоните. Мне некогда писать, я сижу безвылазно в больнице. Проще по телефону».
— Вы давали свой номер незнакомым людям?
— Конечно. В Санкт-Петербурге я встретила девушку парализованную, трактор проехал по ее машине, но она выжила. Когда ее отец доктор узнал, что произошло с его дочерью, понял — это безнадежно, и покончил жизнь самоубийством. Мать и брат девочку поднимали. И они победили болезнь. Девочка получила два образования. Жизнь продолжается. На борьбу их вдохновил Коля.
Однажды в Шереметьевском парке мы с Колей увидели очень неприглядную историю. Колясочника не пустили на территорию. «Здесь инвалидам не место», — заявил охранник. И тут как раз мы: «Послушай, сынок, они нормальные люди, получили инвалидность, но живут и дышат так же, как ты. Они хотят уток покормить, посмотреть на озеро, попить кофе со всеми нормальными людьми». Мы его переубедили. Но таких историй было много.
А как-то мы с Колей пришли в кинотеатр. Там стоял автобус колясочников. Знаете, как они плакали, увидев Колю. Кричали: «Петрович, родной, спасибо за всё! Спасибо, что поддержал нас, что мы ходим в кино, в театр!» Пример Николая Караченцова поднял народ против неприятия болезней. А ведь еще не так давно инвалидам нельзя было в трамвай, в метро, на концерты. Всем хотелось, чтобы люди жили в красивой картинке, а болезни, страдания — не их дело. Но если вы боитесь инвалидов, разве вы люди?
— Сейчас ситуация потихоньку меняется.
— Меняется. Мы видим колясочников в публичных местах, иногда даже на улице. Лозунг «Я живу, я должен наслаждаться» не человеческий. Жизнь не наслаждение. И больному ребенку будет лучше рядом с мамой и папой дома, а не в хосписе с врачами. Нет сильнее лекарства, чем любовь. Вы каждое утро целуете своего ребенка. Может, вам кажется, что он не соображает. Тело немощно, а душа всё чувствует. Он просыпается, тянется к вам, хочет ваших поцелуев, а не чужих рук, меняющих памперс. Если любите по-настоящему, почитайте с ним стихи, отвезите на прогулку в парк. Жизнь-то есть проверка. Господь сказал: «Я есть любовь, и я вам дарю любовь. Научитесь любить друг друга». А мы учимся?
Лежит больная кошка на улице. Один пройдет мимо, другой пнет, а третий возьмет, отвезет к ветеринару, сделает операцию и найдет хорошие руки. Вы можете кому-то помочь, кого-то спасти. Это ваша проверка на вшивость.
— Вы не видите мистики в том, что Николай Петрович ушел, не дожив день до своего дня рождения?
— Вы знаете, Коля не боялся умирать. Он был на том свете и видел рай. Говорил: «Мое бренное тело уже не выдерживает этой земной жизни. Но я не боюсь уходить, потому что там прекрасно, там блаженство. Ты не плачь и не скорби»… Мы были готовы к такому исходу. Позвали священника, соборовали, исповедовали, причастили Колю. Но всё же надеялись. К дню рождения заказали огромный торт, дети сделали стенгазету, шариками украсили палату, а он 26 октября в 9 утра...
Я уверена, что ему там нескучно. В раю масса друзей. Марк Анатольевич недавно присоединился к этой компании. Коля поет песни с Володей Высоцким. Тот когда-то всё мечтал: «Давай сделаем театр». Я знаю, в другом прекрасном мире мы обязательно встретимся большой актерской семьей.
Зоя Игумнова
