Картинки ранней стадии построения капитализма в СССР

Храните деньги в банке… трехлитровой

Крупные дефолты и «денежные реформы» еще впереди, а пока — всевозможные приказы и инструкции Госбанка по «урегулированию и дальнейшему улучшению денежного обращения». После очередного «улучшения» Сбербанк перестает выдавать наличные деньги.

Томми, один из моих американских партнеров, маленький щуплый человечек, относительно добрый и безвредный, попросил у меня взаймы тысчонку — хочет купить какую-то мебель. Еду с ним на машине по проспекту Мира в сберкассу у Олимпийского. Там у меня лежит пара тысяч, но я еще не знаю, что уже потерял их. У кассы оставляю Томми в машине, а сам иду снять деньги. Захожу во внутрь и неожиданно попадаю в какой-то ад — это пенсионеры пытаются получить свои пенсии, но им отказывают на основании той самой очередной «инструкции». Старики матерятся, плачут, умоляют кассирш, двух взопревших, безразличных ко всему на свете красномордых теток. Они, безучастно глядя в потолок, отвечают бесцветным голосом дежурное «не могу — не положено». Вижу, что у меня нет никаких шансов получить свои деньги, и немедленно выхожу на улицу.

Возвращаюсь в машину расстроенный и от потери о денег, и от унижения, которому мы все подвергаемся. Томми интересуется, в чем дело. Он сильно обеспокоен моим резко поплохевшим настроением. Рассказываю про «улучшение». Томми, хоть и нищий, но американец. Наивный и не очень умный в житейских делах, он сильно сомневается в правдивости моей истории, и начинает меня поучать:

— А все это произошло потому, что ты, скорее всего, не выяснил, что это за банк, и погнался за высокими процентами, которые они тебе пообещали. Так?

— Нет, — говорю я своему наивному собеседнику, — не так! У нас нет других банков, мы при социализме живем, у нас все централизовано — один банк, одна партия у руля, один подход этой партии к нам — она нас за людей не считает.

— Погоди, — не унимается Томми,- ты, скорее всего, плохо изучил рынок услуг. Должны быть еще и другие банки. Все ведь ищут лучшие условия вложения денег, а это невозможно, если в стране существует только один банк.

— Да нет у нас вложений, — терпеливо поясняю я, — у нас — сбережения, которые мы должны относить в один единственный банк, а этот банк сам решает, что с нашими деньгами делать. Иногда он, вот как, например, сейчас, решает нам эти деньги не выдавать.

— Ты хочешь сказать, что этот банк не разорился, а просто отказывается выдать тебе ТВОИ СОБСТВЕННЫЕ деньги? — выпучив глаза, не отстает Томми.

— Именно это я и пытаюсь тебе сказать, — с грустной улыбкой отвечаю я, — деньги свои, мой дорогой Томми, я, скорее всего, потерял безвозвратно, а банк будет жить и процветать еще лет триста.

Некоторое время мы едем молча. Совершенно потрясенный Томми пытается уложить в своем не сильно большом мозгу все сказанное. Он молчит, но на лице его видна гигантская работа мысли. Мы уже подъезжаем к нашему офису, когда он, все окончательно обдумав, приходит к какому-то выводу. Выйдя из машины, он презрительно смотрит на меня и сквозь зубы с отвращением произносит:

— Ты мог бы придумать что-нибудь получше. Актер из тебя никудышный! — Томми разворачивается и уходит…

Дня три еще после этого он со мной практически не разговаривает. Я даже не пытаюсь оправдываться — он уже принял решение, и никто не переубедит его в том, что это не был трюк с моей стороны.

Ну как я ему докажу, что, уж если кто и был скупердяем во всей этой истории, так это Сбербанк СССР?

Неприличные открытки

Майкл просит меня пойти с ним на почту. После почти пяти лет, проведенных в России, он все еще не может ходить без «собаки-поводыря». Идем по Кировской, случайно останавливаемся у книжного магазина — Майкл вспоминает, что ему надо купить открытки с видами Москвы. Заходим в магазин, и он спрашивает, какие открытки лучше всего символизируют Москву. Начинаем разглядывать виды Кремля. Доходим до Царь-колокола.

Майкл спрашивает меня:

— А зачем надо сломанную вещь напоказ выставлять?

— Это наша историческая реликвия, — отвечаю, — и начинаю рассказывать историю Колокола

Майкл выслушивает достаточно внимательно и задает очередной вопрос:

— Я понимаю все про историю, но ведь это выглядит уродливо! Неужели нельзя починить?

— Нельзя, — говорю, — в тот момент, когда Колокол сорвался с креплений, восстановить его было невозможно, а потом его решили так и сохранить.

— Но сейчас то технологии другие, — не унимается Майкл, — к нашему правительству бы обратились — там есть большие специалисты.

— Сейчас уже поздно, — терпеливо поясняю я, — теперь это уже — История.

— История! — Майкла уже раздражает моя глупость, — если это для вас История, то ее нужно в порядке содержать, а вы все бросаете поломанным, а потом это Историей называете!

А может быть он и прав? Ведь Колокол-то на самом деле поломан, а мы этого и не замечаем. Хорошо, что Майкл подсказал — теперь буду знать, как всяким хламом поломанным гордиться.

Открытку с Колоколом Майкл брать отказывается, говорит:

— Давай что-нибудь поприличнее найдем.