Для меня это имя - открытие. И, возможно, прошло бы ещё немало времени, прежде чем я приступил бы к просмотру и "Кладбища великолепия" и "Дядюшки Бунми", если бы не эта замечательная статья-интервью. Чувствую, что "Кладбище" будет для меня новым опытом, ни на что не похожим переживанием. И выбранный режиссёром жанр - именно то, что я искал не только как зритель, но и как сценарист, в своём творчестве.
Максимов Марк, редактор "1001.ру"
Апичатпонг Веерасетакун, пять лет назад победивший в Каннах с «Дядюшкой Бунми», представил в секции «Особый взгляд» свою новую картину «Кладбище великолепия».
Апичатпонг Веерасетакун снял, извините за выражение, совершенно очаровательный фильм. Действие «Кладбища великолепия» (которое иногда еще называют «Кладбищем королей», и это вернее) разворачивается в военном госпитале, где лежат, почти не просыпаясь ото сна, солдаты. Поправиться им не суждено, потому что больница стоит на месте гибели враждующих королей, которые продолжают сражаться и используют для этого энергию спящих. Главная героиня, хромоногая пожилая женщина, ухаживающая за солдатами, узнает об этом от двух богинь из святилища, навестивших ее в обличие обычных дневных красавиц. Удивительное по-прежнему рядом и проникает в быт Кхэнкона, родного города режиссера, с которым он собирается попрощаться навсегда.
— Действие вашего нового фильма происходит не в тропическом лесу, а в городе…
— Когда я снимал этот фильм, у меня было сильное, сильнее, чем раньше, ощущение свободы — ощущение, что я могу экспериментировать с кинематографическим кодом, языком. Мы снимали только в Кхэнконе, моем родном городе, и мне кажется, что этот фильм был сделан скорее при помощи чувств, чем интеллекта. И он честнее, чем «Дядюшка Бунми». Даже если вы не всегда понимаете, что происходит на экране — не надо смущаться, просто продолжайте чувствовать. Таким было задумано «Кладбище великолепия»: красота, свет и повседневные человеческие иллюзии, которые рассредоточены в верованиях и суевериях. Это очень печальный фильм, я посвятил его своей стране и той политической ситуации, в которой она сейчас находится, задыхаясь от потребности в счастье, освобождении и от невозможности освободиться.
— Ваши герои ходят по сухому лесу, в котором разбросаны разрушенные памятники и надгробия.
— Да, этот лес похож на заброшенное пространство памяти, в котором воспоминания ложатся слоями. История моей страны, начиная с 1932 года, когда абсолютная монархия сменилась конституционной, — это серия переворотов, и пропаганда постоянно адаптирует факты под текущие политические нужды. Когда я учился в школе детям преподавали одну версию истории, очень националистическую (сейчас то же самое), но когда человек вырастает, начинает читать другие книги или интернет и понимает, что многие события просто не упомянуты в учебнике, и тогда он как будто просыпается. Для меня этот лес с разбросанными по нему памятниками — метафора нашего пребывания во сне истории, когда ты не знаешь, спишь ты или нет; это пропаганда, или так было на самом деле? Я думаю, это мой последний фильм, снятый в Таиланде, поэтому я задумал его таким.
— То есть, лес — это коллективная память.
— Когда люди приходят в лес, отдохнуть от летней жары, они не думают об этом, не думает и моя героиня. Но для меня это слои памяти, истории. Попытка вернуть воспоминания человеку.
— Почему вы покидаете Таиланд? Из-за политики или просто пора попробовать что-то новое?
— И то, и другое. Когда вы приезжаете в Таиланд, то замечаете только солнце и туристов. Но для людей, которые хотят что-то делать, ситуация тяжелая, особенно для художников. Есть несколько абсолютных табу: государство, религия, секс, монархия. Государство большинство людей ассоциирует с армией, поэтому армию нельзя критиковать. Один из героев фильма, солдат, страдающий нарколепсией, говорит, что не видит для себя будущего на военной службе, потому что ему все время приходится только мыть машину генерала. Публика в каннском зале смеется, а мои друзья говорят мне: «О, ты подвергаешь себя опасности!».
— После Золотой пальмовой ветви за «Дядюшку Бунми» (2010) вам не стало легче?
— Кинематограф не играет в Таиланде большой роли, ценят только развлекательное кино. Искусство никому не нужно. После военного переворота в прошлом году многие люди, которые занимались искусством, оказались в тюрьме.
— Вы зарабатываете кинематографом?
— Нет, в основном современным искусством, на Западе.
— Вы говорите о слоях воспоминаний, в «Кладбище» еще очень заметны слои разной культуры: местной, западной. Ваши герои живут в современном мире, упоминают супергероев, но в какой-то момент идут в кинотеатр и смотрят старомодный тайский фильм.
— Фильм, который они смотрят — это новое кино, его сняли в прошлом году, и мы использовали трейлер. Сейчас в таком стиле почти никто не работает, но я вырос именно на нем. «Кладбище» — это воспоминание о месте и ощущениях, как будто цитата из детства. Но Таиланд погружен в мировую поп-культуру. В 1970–1980-е у нас находились американские войска, так что тайская поп-культура очень американизирована.
— «Кладбище» в меньшей степени сказка, чем «Дядюшка Бунми», именно из-за того, что сверхъестественное растворено в повседневной жизни большого города.
— Религия, влияние индуизма очень сильно проявляется в повседневной жизни, люди легко верят в сверхъестественное. И не только в Таиланде — поэтому и существуют религии. Люди верят. Я — нет. Я вырос в буддисткой культуре, мне многое в ней интересно, особенно пересечения буддизма с областью науки, но в целом я уверен, что религии — опасны. Они прогрессируют слишком медленно по сравнению с наукой и обществом.
— Почему вы все время снимаете про болезни?
— В детстве у меня было две вещи: кино и госпиталь, в котором работали мои родители — до 15 лет я жил на его территории, в доме для сотрудников. Мертвых я не видел, но всегда видел больных в самых разных стадиях и состояниях. С тех пор эти состояния неизменно меня интересуют, ведь у каждой болезни собственный нарратив.
— Как и у снов тоже.
— Я вижу сны, как и другие. В происходят разные неприятности, сон — это механизм, при помощи которого тело готовит нашу психику к худшему.
— Кошмары?
— Нет, не совсем. Это всем знакомо: во сне вы забыли что-то важное или вам кто-то угрожает. Не кошмары, как в голливудских фильмах или картины Сальвадора Дали, Происходящее кажется нормальным, но вот — тихий щелчок, и реальность смещается, появляются незнакомые люди. Этот эффект я хочу воссоздать в фильмах: пребывание между двух миров, когда ты не уверен, проснулся ты или еще спишь.
— Кино с самого его появления сравнивают со снами, с гипнозом.
— Конечно, кино по природе своей гипнотизирует аудиторию. Известно, что наш сон делится на несколько фаз, и цикл из этих фаз, который повторяется несколько раз за ночь, длится 90 минут. Я думаю, что средний хронометраж кинофильма объясняется именно этим — он обусловлен биологически.
— На этот раз вы снимали с новым оператором, Диего Гарсия. Что изменилось?
— Диего из Мексики, мы давно работаем вместе, хорошо друг друга понимаем, но впервые делаем вместе полнометражный фильм. Группа в восторге: наш предыдущий, тайский оператор был монстром, его все боялись (Смеется). Настоящий сумасшедший, но мы всегда ценили энергию друг друга, а Диего — очень деликатный, мягкий. Мы очень долго все обсуждает перед тем, как начать снимать, этому фильму такая мягкость была необходима.
— Насколько вообще для вас важно влияние других людей? Или вы большую часть своих фильмов придумываете сами?
— Очень важно. Я занимаюсь коллективным видом искусства, режиссер — человек, который абсорбирует чужие влияния. Актеры, которых я выбираю, очень сильно меняют своих персонажей, отклоняясь от первоначального сценария. Энди Уорхол все время спрашивал окружающих: «Что мне сегодня нарисовать?» Я делаю то же самое, спрашиваю даже у официантов в кафе.
— Вы расстроились, когда после Золотой Пальмы вас не взяли в конкурс и сослали во вторую программу — в «Особый взгляд»?
— Сначала очень расстроился. Я верю в этот фильм, он мне очень дорог. Но потом расслабился: мне не придется ни с кем соревноваться, я просто смогу подарить свое кино той же самой аудитории. И еще я подумал, что, начав в этой секции со своим первым фильмом «Благославенно ваш» (2002), я снова возвращаюсь туда, где обычно показывают более экспериментальное, менее очевидное кино. Это повод для радости.
Мария Кувшинова
