Читать Часть 1
Много лет спустя, уже работая в еженедельнике «Новое время», я в подполе познакомился с аэрофлотовцами и вскоре слетал от них в командировку в Каракумы. Довелось тогда побывать в полустёртом землетрясением городке Газли.
Пару раз сажали наш маленький самолётик «у колодца», то есть там, где среди бескрайних и безжизненных песков была вода, стояли покосившиеся, дощатые, обдуваемые всеми самумами домики жителей пустыни. Для хозяев это было незаурядным событием. Дорогих гостей усаживали за достархан, на котором появлялись хлебные лепёшки и вареное, непривычно жёсткое мясо – верблюжатина.
После довольно обстоятельной публикации об этой поездке в моём журнале аэрофлотовцы включили меня в группу корреспондентов, летящих первым прямым рейсом в Мексику. Мой редактор не возражал (расходов для редакции не предвидится), равно как и выездной отдел ЦК партии (напомню, для подачи на въездную визу нужна была мидовская выездная, а для этого требовалось решение высшего партийного органа), но наш кадровик так тянул с отправкой документов, что в память о сорванной им поездке у меня надолго осталась болячка от привитой оспы… Это потом тоже обсуждали в подполе, с шутками и подковырками.
Один коллега, балующийся стихами, как-то прочитал оду нашему подполу, начинающуюся словами «Здесь можно смеяться громко…» и заканчивающуюся шпилькой завсегдатаям-острословам:
В душе считают себя Бомарше те, кто мысли свои затем затискивают в клише.
Пьер Огюстен Бомарше
Действительно, раскованное общение в какой-то мере компенсировало самоцензуру, которой журналистам приходилось следовать в глухие брежневские времена. Но над уставленными кружками дубовыми столами подпола витал дух свободы. Здесь царила непринуждённость – несмотря на то, что, как поговаривали, здесь не должно было обходиться без присутствия минимум одного коллеги Бомарше – не как автора «Фигаро», а как тайного агента, коим он также являлся.
В моде тогда были частушки – использующие всё богатство языка, а зачастую и прямые отсылы к утвердившейся системе и её столпам. Многое рождалось прямо за дубовыми столами.
К примеру, кто-то поднимал кружку и, делая вид, что произносит тост, провозглашал: «Пей-пей, но телом раз умей!». А в ответ возникало: «Телу – время, а пиво – щас!».
На обычный вопрос при встрече: «Как дела, старичок?» мог последовать и такой ответ: «Жизнь продолжается. Несмотря на принятые меры»…
Имелся и ходовой «пароль-отзыв»: в наступившей за столом минутной паузе могло раздаться: «Прекрасны девушки в Париже!..», и ответное, с поднятой кружкой, звучащее несколько скабрезно:
«…но наши лучше, да и ближе!»
Сообщение же о собственных проблемах собеседник нередко начинал с фразы «Песец подкрался незаметно». Правда, вместо названия пушистого северного зверька произносилось созвучное, но непечатное слово…
В подполе можно было встретить самых неожиданных людей.
В обеденное время иногда забегал знаменитый главреж театра Маяковского Андрей Гончаров. Никем не узнанный, однажды в очереди скромно стоял великий шахматный чемпион и журналист по совместительству – редактор журнала «Шахс» («Шахматы») Михаил Таль.
Михаил Таль
Участник войны писатель Иосиф Дик поднимал кружку руками без кистей – их он лишился во время одного из боёв. При этом он не только стал писателем, научившись держать карандаш зубами, но и водил машину (две сквозные дырки на сплошном руле) и даже трижды был женат.
Иосиф Дик
Бесконечные дискуссии об искусстве любил затевать неторопливый и обстоятельный киноактёр Афанасий Кочетков, прославившийся ролями Максима Горького в разных фильмах.
А как-то мы оказались за одним столом с известнейшим футбольным вратарем, не раз признававшимся лучшим голкипером СССР.
Я был впечатлён аппетитом этого худощавого человека: не менее полудюжины здоровенных бутербродов под пиво. Но больше запомнилось его задумчивое:
Может, ещё парочку бутербродов взять?.. Хотя ведь обедать предстоит, нас столик в ресторане ждёт накрытый…
Иногда заглядывал Александр Бовин – со своим значком депутата Верховного совета РСФСР и новым антисоветским анекдотом. Его он рассказывал, не таясь, словно дразня потенциального информатора. Александра Евгеньевича не только уважали за ум, талант и демократизм, не было секретом и его особое положение в политической иерархии.
Александр Бовин
Первый раз, услышав такое, я был настолько ошарашен, что даже запомнил тот анекдот, хотя обычно забываю их очень быстро. Напомню: это были брежневские годы всеобщего дефицита, продуктового в первую очередь, когда и сосиски-то не вдруг купишь.
«На следующий день после свержения советской власти человек заходит в ресторан, – во всеуслышание начал Бовин, – и просит подлетевшего официанта: “А принесите мне, пожалуйста, для начала устриц. И газету «Правда». – Официант в ответ: – Устрицы сей же час будут, а вот газета «Правда» с сегодняшнего дня закрыта. – Гость: – На первое, значит, соляночку мясную, и чтобы из говядины с косточкой, и каперсов не забудьте. А к солянке расстегайчиков. И газету «Правда». – Официант: – Соляночку сейчас закажем. Но вот «Правда» закрыта, как я говорил. – А на горячее распорядитесь поросёночка молочного подать. Ну и газету «Правда». – Поросёночек прибудет. А вот «Правда» закрыта. Я ж уже изволил вам сообщить. – Повторяйте, милейший, снова и снова повторяйте, прошу вас…”».
Заходили приезжавшие в отпуск собкоры в разных странах, истосковавшиеся по нормальному общению с коллегами. Эти, тем не менее, держались немного настороженно, больше слушали, а отвечая на расспросы об их стране, дабы не быть заподозренными в недостатке патриотизма или как минимум не породить зависть, давали понять, что жизнь «на гнилом Западе» вовсе не сахар, особо ничего хорошего там нет. А без чёрного хлеба и родной селёдки разве это жизнь? И – возвращались «на передний край идеологической борьбы» ещё на два-три годика…
Читать Часть 3
Владимир Житомирский
